С билетами на руках он долго ходил по Амстердаму, подводя итог той жизни, в которой все было ясно и благополучно. Новая жизнь казалась беспросветной, и так хотелось навести в ней порядок, что Вадим не чувствовал сожаления, что покидает Амстердам. Он торопил время, чтобы быстрее улететь отсюда и попасть в Москву, где у него было столько дел.

Двадцать первого числа в Москве закончился дождь, и с ним закончился путч. Вадим все это видел по телевизору. Он сидел на чемоданах, радовался за тех людей, которые обнимались с военными, которые шли огромной колонной с новым российским флагом, которые что-то рассказывали корреспондентам. Он смотрел похороны погибших и по привычке сомневался: все ли показали, все ли рассказали, а не было ли еще жертв? Не скрывают ли от людей правду? Вадим еще не понял, что отныне все будет правдой, ее станет даже слишком много и она будет порой ужасна.

– Ты почему не позвонил? Я ждал, дело есть! – вечером он говорил со своим голландским другом, про которого Вадим совершенно забыл.

– Извини. Я приеду к тебе утром. Потому что завтра в обед я улетаю. Возвращаюсь в Москву. – Вадим произнес это с какой-то гордостью.

На следующий день ровно в десять Вадим был в офисе компании, занимающейся поставками пищевого и холодильного оборудования. Его встретил все тот же друг и еще какой-то солидный человек, который с радостью пожал Вадиму руку.

– Я управляющий амстердамским филиалом. Я много о вас слышал. Мне рассказывали партнеры, что именно с вами приятно иметь дело. Вы пунктуальный и исполнительный. У нас есть предложение к вам.

– Какое? Я уезжаю в Москву. Все ваши контракты будет вести другой сотрудник.

– Нет, речь не об этом. Хотя, надо признаться, вы нас расстроили. Но может быть, вы согласитесь поработать у нас. По контракту. Рабочую визу мы обеспечим. Все будет официально.

Вадим от удивления растерялся. Такое предложение было неожиданным, и он даже не представлял, как технически можно его реализовать.

– Мне надо подумать. Я не знаю, как на это посмотрят…

– Мы вас понимаем. Особенно если учесть все последние события. Мы поймем, если вы откажетесь, но все же надеемся на положительный ответ. – Солидный господин поднялся со своего стула, показывая, что разговор окончен.

Вадим вышел на улицу, в голове звучали слова друга-голландца: «Тебе решать, но это очень хороший опыт!» Вадим пешком дошел до дома, оставалось четыре часа до самолета. В его квартире ждали собранные сумки и чемоданы. В Москве его ждала пустующая квартира матери – все остальное имущество он оставил Рите. Что с работой в Москве – непонятно. В Москве живет женщина, которую он любил. И он надеялся, что с ней все в порядке, что она жива-здорова, что ее семья пополнилась детьми. Он был бы рад, если бы это все действительно было так, несмотря на все это, он все равно ее любит. Просто любовь эта стала другой. Стала драгоценным воспоминанием, без которого жизни не будет.

Вадим вошел в дом, включил телевизор и минут десять смотрел на московские улицы. Солнечные, оживленные, но уже совсем другие – полные радости. «А что я там буду делать теперь? Вот еще девятнадцатого и двадцатого я точно знал, что надо делать. И я бы это делал. Я был бы там, у Белого дома. Или на Садовом кольце. Я бы защищал… А что сейчас я могу?» Он вдруг испугался. Куда он едет? Зачем? У него здесь работа, с которой его никто не увольнял. У него здесь трудовая книжка, ему положено быть здесь. А еще его пригласили в огромную компанию, на хорошую должность – это ли не удача?! Куда он едет? И самое главное, к кому? Ему ехать не к кому.

Вадим подошел к окну, бросил взгляд на улицу, помедлил и набрал нужный номер:

– Я согласен. Я завтра напишу заявление и начну оформлять увольнение. Я хочу, чтобы все было по правилам.

– Ок! – услышал он ответ. – Это правильное решение. Нам такие специалисты очень нужны.

Утром следующего дня он сидел в кабинете начальника голландского отделения Внешторга.

– Вы понимаете, что вы делаете?! Вы, кажется, не в своем уме! Если не хуже! – орал тот. – Вы пишете заявление, просите вас уволить в связи с переходом на другую работу. А другой работой является международная компания по продаже производственных холодильников с головным офисов в Амстердаме! Вы отдаете себе отчет, какие у этого могут быть последствия?!

– Какие? – Вадим спокойно посмотрел на толстого человека в синем костюме. Они встречались неоднократно. Он даже был у них с Ритой в гостях. Рита тогда вывернулась наизнанку и сделала пироги с вязигой – она разузнала, что это любимое блюдо начальства. «Рита ошиблась. Пироги не впрок пошли!» – подумал Вадим.

– Вы… вас… Я даже не знаю, что будет с вами. Вы будете считаться невозвращенцем!

– С какой стати?! Я гражданин Советского Союза. Я буду работать по контракту. Как только он окончится, я вернусь в Москву. Откуда вы взяли, что я – невозвращенец?!

– Не морочьте мне голову! Такую должность вам может найти только ваше ведомство! И заработную плату начислять вам будет оно, а не эта ваша голландская компания.

– Если только в этом дело, укажите, сколько я должен отчислять в бюджет. И я буду это делать. Если моей стране нужна плата за то, что я буду заниматься тем, что хорошо умею делать.

– А в своей стране вы не можете заниматься тем, что хорошо умеете делать?

– Не могу. – Вадим почувствовал, что звереет. Он понимал, что дипломатичность сейчас была бы уместнее, что можно было найти какой-то выход, но происходящее в Москве, то, что он увидел по телевизору, вдруг развязало ему руки. Он нутром чувствовал наступившую там свободу, и здесь, в этом тесном, затхлом мирке маленького «филиала», маленького учреждения, которое держалось на страхе, подчинении и недоверии, он взорвался.

– Я – ухожу. Хотите вы этого или нет.

– Я вам заявления не подпишу! И вы еще спасибо скажете мне, когда вас вызовут для объяснения ваших поступков!

– Меня никуда не вызовут. Потому что я никуда не вернусь. Я вам это говорю прямо. И только вы виноваты в этом.

Вадим встал и вышел из кабинета. Вслед ему что-то прокричали про квартиру.

– Не волнуйтесь, завтра же съеду! – бросил он вполголоса. Ему было жаль своих нервов и жаль времени. И жаль с таким настроением начинать новый этап собственной жизни. Он в этом кабинете пробыл битых два часа, занимался демагогией только лишь потому, что начальник боялся за свою задницу, только лишь потому, что ему придется сообщить, что его подчиненный самовольно устроился в иностранную компанию.

В отделе уже все знали – то ли слышали, то ли секретарша донесла. Все молчали на всякий случай. Эти люди оставались здесь, а потому слова поддержки высказать боялись. Еще они завидовали, забыв, что Вадим заслужил это предложение – он работал, невзирая на политическую ситуацию, несмотря на отношения с коллегами, он работал, потому что так надо было. Они забыли, как учился Вадим всему новому, что предлагало это место.

– До свидания, всем всего хорошего, – попрощался он, забрав свои вещи из стола.

В ответ прозвучало глухое «до свидания».


– У меня несколько вопросов, которые я хотел бы обсудить. – Вадим опять сидел в кабинете управляющего голландской компанией.

– Слушаю вас. Надеюсь, вы согласны?

– Да. И это мое согласие имеет оборотную сторону. Меня отказываются увольнять. У меня нет жилья – служебное я должен освободить. У меня нет документов, которые свидетельствовали бы о том, что у меня приличный рабочий стаж. У меня есть загранпаспорт. Он потеряет силу. Я оказываюсь между странами, между небом и землей. И все из-за того, что на работе мое увольнение отказываются оформить по всем правилам. Они в моем выборе видят политический шаг. А это вовсе не так. Я просто хочу заниматься делом. И это мое право.

– Вы знаете, думаю, людям в Москве это уже очевидно. Но до тех, что в Голландии, эти веяния еще не дошли. Не волнуйтесь. Мы вас очень ценим как специалиста. Мы сделаем все необходимое. У вас будет все, что надо. Все документы, а на работе оформим социальный пакет. Это у нас делается автоматически.

– Значит ли это, что я не смогу вернуться на родину.

Управляющий развел руками:

– Это будет зависеть от того, что там теперь будет происходить. Я осмелюсь вам дать совет: живите пока здесь. Работайте, пускайте корни. А как только ситуация нормализуется и будут приняты соответствующие законы – поезжайте на родину.

Вадим помолчал. Он не мог вернуться назад. Если бы его и приняли обратно, от него бы не оставили мокрого места. Фигурально выражаясь, конечно. Просто уехать в Москву и стать безработным? Нет, это тоже не вариант. Да и уехать сложно – документы все во Внешторге, паспорт у него, но кто знает, какие распоряжения на этот счет поступили в Аэрофлот и пограничные службы. Выход один – оставаться здесь.

– Спасибо вам. – Вадим улыбнулся управляющему. – Когда мне выходить на работу?


Все получилось, как ему обещали. Он был встроен в общество, как пазл встраивается в картинку. Совершенное знание языка сделало его своим – недаром говорят, что, осваивая язык, мы невольно перенимаем ментальность. Пусть это будет поверхностное соответствие, но его избежать почти невозможно. Вадим ловил себя на том, что думал по-английски, а русским словам подбирал голландские синонимы. Очень скоро его образ жизни уже ничем не отличался от образа жизни его соседей и коллег.

В буднях Вадима хватало всего – и трудностей, и радостей, и стычек с врагами, и поддержки друзей. Иногда не хватало Москвы. Ностальгия его не мучила, его мучила память о людях, которым он вряд ли когда-либо сможет объяснить, почему его жизнь так поменялась, почему он принял решение остаться жить за границей. И он никогда не сможет им рассказать, что это все для него значило.

Хотел ли он вернуться в Россию? Хотел, но пока это было абстрактное желание, которое скорее было связано с самолюбием, с амбициями. Вернуться хотелось «на коне». Только Вадим не понимал, что это будет означать в реальности. Каких высот и вообще чего он должен достигнуть здесь, чтобы вернуться в Москву победителем. Разница между московской карьерой и здешней была существенной, и прежде всего успешный человек здесь внешне ничем не выделялся, и его образ жизни почти не отличался от образа жизни большинства. Карьера как способ обозначить свою значимость и исключительность здесь была практически невозможна – кричать о растущем счете в банке здесь было не принято. «Я не буду загадывать и спешить. Я посмотрю, как у меня пойдут здесь дела», – говорил он себе.

Впрочем, однажды он опять кинулся собирать чемоданы. И опять звонил в кассы, чтобы купить билеты, и опять каждую минуту переключал новостные каналы, которые показывали одну и ту же картинку – горящее белое здание на московской набережной. В октябре девяносто третьего года Вадим опять обрывал телефоны, опять пытался разыскать московских знакомых. Он смог дозвониться только до Риты. Дозвонившись, он, даже не поздоровавшись, умолял ее разыскать Толю Лукина.

– Рита, я случайно увидел, хотя, может, мне показалось, его фамилию. Какой-то канал показывал списки погибших. Рита, узнай, пожалуйста, прошу! Телефоны не отвечают. Да я и не знаю, где они живут теперь!

Рита пообещала – у нее были возможности, за это время она стала известной деятельницей демократического движения, активно участвовала во всех митингах и собраниях.

– Я узнаю. Зря он против власти пошел, – не удержавшись, добавила она.

– Рита, какая теперь разница. А если он погиб? – закричал на нее Вадим.

Рита перезвонила через два дня. Да, он не ошибся – его друг, Толя Лукин, муж Старшенькой, погиб во время штурма Белого дома. Почему он отправился туда – этого Вадим так никогда и не узнал. Он только знал, что это так похоже на Лукина – быть одержимым, понимать долг по-своему, быть упрямым, идти до конца, поступать молча, так, как находит нужным, и совсем не так, как поступает большинство. Вадиму тогда подумалось, что та давняя «история с историей» – то сначала детское потрясение отечественной дреностью, а затем убежденность в исключительности национального предназначения, – увлекла его в пекло противостояния. «Он и Старшенькую так же любил – упрямо, твердолобо, тяжело, почти обреченно. Только потому, что когда-то имел юношескую неосторожность влюбиться!» Вадим понимал, что сейчас думать так не стоит, но ничего не мог с собой поделать.

Поговорив с Ритой, Вадим помчался в аэропорт – брать билет на первый самолет в Москву. Но ему опять не суждено было попасть на родину – с его новым видом на жительство в Голландии ему нужна была российская виза. Получить ее было сложно, а главное, этот процесс был долгим. «Все уже кончено, его похоронили. Что я там буду делать? Зачем я там? Что я ей скажу? Как утешу? И вообще как я ей посмотрю в глаза?!» Вадим не переставал задавать все эти вопросы, оставаясь в Амстердаме. Он любил Старшенькую по-прежнему, но уже любил издалека, на расстоянии, как любит человек свое детство.