— Мистер Салливан, миледи, — объявил дворецкий отступая.

Дверь закрылась, и они остались одни.

Себастьян сунул стек под мышку и стал снимать перчатки.

— Итак, Серена, — обронил он, глядя на нее странно светящимися голубыми глазами.

— Итак, Себастьян, — в тон ответила она, безуспешно стараясь принять беспечный вид.

Само его имя пробуждало столько воспоминаний, вызывавших боль и ощущение потери.

Она поспешно отвернулась, опасаясь, что он заметит слезы в ее глазах, и сухо пробормотала:

— Спасибо, что пришел.

— Не за что, — вежливо ответил он, отбрасывая стек, шляпу и перчатки на консоль.

Серена поняла, что Себастьян ждет от нее первого шага. Какая несправедливость, учитывая, что это он настаивал на встрече! Раздражение осушило слезы, и она довольно резко спросила:

— Итак, о чем ты хочешь поговорить?

Себастьян рассмеялся: коротко и невесело.

— Не будь абсурдной, Серена.

Она резко развернулась, яростно сверкая глазами.

— Ты меня называешь абсурдной? Ты, который настаивал на выяснении отношений? Ну что же ты? Начинай выяснять отношения!

Он вздохнул и огляделся.

— Милый домик. Кому он принадлежит?

Ей следовало помнить его привычку менять тему, когда назревала ссора, поэтому Серена ответила ему в тон:

— Старой подруге. Она сегодня уехала из города.

— Понятно. Действительно тайное свидание. Не иначе. Можно предложить тебе бокал вина?

Серена едва сдержала привычный порыв запустить в него чем-нибудь. Теперь он пытается вывести ее из себя, указав на полное отсутствие гостеприимства. Еще одна из его раздражающих привычек, которые она так хорошо помнила. В старые времена, правда, она над этим смеялась, но все это в прошлом.

Она спокойно улыбнулась и показала на буфет.

— Прошу.

— Будешь пить, как обычно, шерри, или твои вкусы изменились? — бросил он не оборачиваясь.

Ей очень хотелось сказать, что да, изменились, но это будет так по-детски… и не причинит боли никому. Кроме нее.

— Спасибо.

Себастьян налил вина и подал ей бокал.

— За выяснение отношений! — воскликнул он, поднимая свой в шутливом салюте.

Серена покачала головой и пригубила вино, прежде чем спросить:

— Как идут дела?

Она не рассказала, как жадно хваталась за все английские газеты, опасаясь увидеть в них объявление о помолвке или женитьбе.

— Все в порядке. А как ты? Все хорошо?

Она хотела дерзко ответить, что все великолепно, но слова не шли с языка. Вместо этого она пожала плечами.

— Дела идут прекрасно. Генерал доволен.

Несколько секунд он молча смотрел на нее, потому что не верил. Что-то было не так. Перед ним была не прежняя Серена, полная чувственной энергии, веселья, живости, которые он так любил. В ней словно погасло пламя. Впрочем, погасло оно уже три года назад, когда она сказала, что никогда ничего к нему не питала.

— Но ты? Как живешь ты? — настаивал он. — Мне абсолютно безразлично игорное заведение, которым ты управляешь.

Как он может? И что знает о ее жизни?

Серена горько вздохнула.

— Мое благосостояние и успех нашего бизнеса нераздельны, — процедила она ледяным тоном, ставя стакан.

Он снова долго молчал, прежде чем тихо сказать:

— Почему ты предала меня, Серена? Неужели разлюбила всего за одну ночь? Только не говори, что никакой любви не было. Мы любили друг друга безоглядно, и, что бы ты ни говорила, не убедишь меня в ином.

Серена покачала головой.

— Мы испытывали друг к другу какие-то чувства: не стану этого отрицать, — но то были юношеские забавы, и, конечно, они не могли длиться долго… Так случается в молодости. Ты же не воображаешь, что это могло стать вечным? Я одна из дочерей фаро, ты — младший сын графа, без всяких перспектив, хоть и из благородной семьи. На что бы мы жили? Питались воздухом?

В голосе ее было столько презрения, что Себастьян побелел как полотно. На щеке задергалась предательская жилка.

— Мы вполне смогли бы прожить, — уверил он. — Если бы ты имела мужество смотреть правде в глаза, все бы у нас получилось. Ты струсила, Серена.

Он осушил бокал.

— Это все, что я хотел сказать.

Он взял шляпу, перчатки и стек и шагнул к двери.

Ужасающая несправедливость обвинений потрясла ее. Несколько секунд она боролась с собой, прежде чем язвительно констатировать:

— Насколько я поняла, это и есть выяснение отношений. Теперь мы можем обмениваться вежливыми кивками, если, по несчастью, где-нибудь столкнемся.

Себастьян, поджав губы, резко обернулся, но продолжал стоять, похлопывая перчатками по ладони, раздувая ноздри, стараясь подавить ярость, вызванную ее оскорбительным тоном. Все повторялось, как и три года назад, хотя тогда он был сражен ее словами, теперь же был зол, как никогда прежде.

Она отвернулась от него и отошла к окну: спина прямая, плечи расправлены, взгляд устремлен на дома напротив.

И ее неподвижность была так красноречива, что пробила панцирь его гнева. Она вдруг показалась ему такой беззащитной, такой уязвимой; ее белая длинная стройная шея казалась слишком хрупкой, чтобы выдержать тяжесть головы. Он любил целовать эту шею… и сейчас воспоминания об этом были так реальны, что он ощутил свежий аромат розовой воды, который шел от ее кожи.

Поколебавшись, Себастьян сказал уже тише:

— Мне не следовало называть тебя трусихой. Прости. Полагаю, у тебя были свои причины. И если я принял мимолетное влечение за более глубокое чувство, значит, ошибка моя.

Он грустно усмехнулся.

— Тогда я был таким глупым и влюбленным… По молодости!


Голос его звучал тихо, но напряженно, и Серена медленно повернулась. Губы Себастьяна были решительно сжаты, голубые глаза — ясны, взгляд прям. И она, вздрогнув, поняла, что нежный, любящий, беззаботный юноша из той долгой, страстной идиллии, закончившейся три года назад, повзрослел, превратился в широкоплечего, излучавшего силу, уверенность и решимость мужчину. Черты лица стали более жесткими, а глаза, как всегда сияющие, теперь были грустными и серьезными.

Она вдруг задалась вопросом, могут ли они так же легко зажечься смехом, как раньше? Жаль, если он лишился способности привносить в жизнь немного иронии.

— Ах, не стоит об этом думать, — пожала она плечами. — Ну что, перемирие?

— Перемирие, — согласился он, протягивая руку.

Серена шагнула вперед и вложила пальцы в его ладонь. На мгновение их глаза встретились, и они снова затерялись друг в друге. Себастьян поспешно уронил руку, отвел взгляд, и невидимая связь прервалась.

— До свидания, Серена, — попрощался он, направляясь к двери.

— До свидания. Хорас проводит тебя.

— Спасибо.

Она долго прислушивалась к удалявшимся шагам, к разговору Себастьяна с Хорасом. Наконец входная дверь захлопнулась. Серена подошла к окну, встала сбоку, защищенная бархатной шторой от взглядов с улицы, и принялась наблюдать, как он отвязывает лошадь и садится в седло. И вдруг поднял голову!

Серена поспешно отступила, хотя знала, что он не может ее видеть.

Себастьян пришпорил лошадь и поскакал в сторону Сент-Джеймс-стрит.

Почувствовав невыразимую усталость, словно пробежала марафонскую дистанцию, Серена опустилась в низкое кресло у огня и, положив голову на спинку, закрыла глаза. Впервые она увидела Себастьяна на маленькой вечеринке, которую давал один из постоянных клиентов игорного заведения генерала Хейуорда на Чарлз-стрит.

Молодой хозяин клялся в вечной любви к леди Серене Кармайкл и следовал за ней повсюду как заблудившийся щенок. Будь ее воля, Серена очень мягко отвадила бы его, но отчим приказал держать молодого человека на поводке. Ему предстояло унаследовать большие деньги, да и сейчас он не бедствовал, и, следовательно, проигрывал в заведении генерала огромные деньги. Серена, как обычно, повиновалась. Молодой лорд Фэрфакс не понесет серьезного урона. Во всяком случае, такого, который навлечет на него отцовский гнев.

Но на эту вечеринку явился Себастьян Салливан, златовласый Адонис с поразительной глубины голубыми глазами и солнечной улыбкой. Казалось, новый гость всего лишь мельком глянул на нее, прежде чем присоединиться к кружку друзей, но не прошло и нескольких минут, как он оказался рядом и вручил ей бокал шампанского со словами:

— У меня такое чувство, что вы очень хотите пить.

Она рассмеялась, спросила, как он угадал, и Себастьян ответил:

— О, мне кажется, я точно знаю, что вы любите и что вам понадобится в следующую минуту.

Она даже задохнулась от такой дерзости, и даже сейчас, разбитая и уничтоженная, Серена улыбнулась, вспомнив, как затрепетала при этих словах. И Себастьян сдержал свое слово до последней мелочи.

Пока… пока она не сделала того, что должна была сделать. И теперь он не сможет простить ее. Да и как, если она сама себя простить не сможет!

Глава 6

Молодой человек, стоявший у дома на Брутон-стрит и смущенно поправлявший галстук, явно нервничал. Одет он был с безупречным вкусом: в камзол и панталоны из темно-коричневого шелка, а также жилет цвета темного золота в зеленую полоску; черные кожаные туфли начищены до блеска, на красных каблуках ни единой царапины, трость с серебряным набалдашником стоит под принятым правилами углом, черная треуголка красиво отделана золотом. Дважды он подходил к двери, чтобы взяться за медный молоток, и дважды отступал. Наконец он отошел за угол, оглянулся и, очевидно приняв решение, вернулся к дому.

Абигайль наблюдала за сценой из окна гостиной.

— О, мама, только посмотрите, мистер Веджвуд снова возвращается. Как по-вашему, он опасается, что пришел не по тому адресу?

— Понятия не имею, Абигайль. А теперь отойди от окна. Настоящие леди не глазеют на улицу подобным образом. Что подумают соседи? — недовольно пробурчала Марианна, занятая вышиванием.

— Вряд ли соседям есть дело до того, что творится на улице, мама, — надулась Абигайль. — Здесь любопытных нет, если ты успела заметить. Дома всегда все знают, что происходит на улице: кто к кому приехал… кто с кем разговаривает, — это же вполне естественно.

— Подобное стремление совать нос в чужие дело в обществе не одобряется, — процедила мать. — А теперь берись за вышивание. Если к нам явится визитер, нельзя, чтобы он видел, какая ты бездельница!

Абигайль послушно взялась за пяльцы, всем своим существом прислушиваясь к раздававшимся внизу звукам, и все же подскочила от стука дверного молотка. Легкий румянец оживил ее хорошенькое личико, но она упорно не отрывала глаз от работы и не подняла головы, когда в дверях появился дворецкий.

— Мистер Джонас Веджвуд, мэм, желает знать, дома ли вы.

Марианна вздохнула. Как неприятно, что Абигайль привлекла внимание этого молодого человека! Несмотря на известность его семьи в местном обществе, не такого брака Марианна хотела для дочери. Но хорошие манеры запрещали отказать в гостеприимстве сыну семьи, считавшейся одной из самых важных в Сток-он-Тренте.

— Разумеется, Моррисон. Просите.

Дворецкий с поклоном удалился, и через несколько минут в комнату вошел молодой человек.

— Миссис Саттон… мэм… мисс Саттон, — пробормотал он с низким поклоном, — как любезно с вашей стороны принять меня! Я надеялся оставить карточку… не смел представить, что вы окажетесь дома.

Он не отрывал глаз от Абигайль, которая так и не отвлеклась от своего вышивания.

Марианна отложила пяльцы и учтиво улыбнулась:

— Садитесь, мистер Веджвуд. Мы не ожидали столь раннего визита. Видимо, вы приехали по делам? Поручение дяди?

— Так и есть, мэм. Но дела не заняли много времени и дядюшка разрешил мне полюбоваться достопримечательностями Лондона.

Он глянул на Абигайль, которая наконец подняла голову и застенчиво улыбнулась.

— Я надеялся, что мисс Аби… мисс Саттон примет приглашение в театр с последующим ужином. У меня есть ложа в театре «Друри-Лейн». По-моему, дают спектакль «Буря», и если вы не сочтете это за дерзость, мэм, окажете мне большую честь…

Речь бедняги постепенно затихала. Шляпа была окончательно измята, трость упала на пол, и Джонас, залившись краской, нагнулся, чтобы ее поднять.

Абигайль восторженно захлопала в ладоши.

— О, мама! Как чудесно… пойти в театр… я так мечтала… Кто играет Миранду, мистер Веджвуд? Вы знаете?

Он покраснел еще гуще, выпрямился и положил трость на колени.

— Боюсь, что нет, мисс Саттон… Не успел…

По правде говоря, он понятия не имел, о чем идет речь, знал только, что пьеса классическая, а следовательно, на нее можно водить порядочных девушек. Он умоляюще уставился на мрачную как ночь Марианну. Та ответила ледяной улыбкой.