Очевидно, эти три года Себастьян следовал путем любого молодого аристократа. После больно ранившего его предательства он удивительно быстро собрал осколки своей жизни. Стоит взглянуть на него, чтобы это понять. Он стал спокойным, уверенным в себе и в правильности своей жизни. А она… тогда ей едва исполнилось двадцать, а теперь ей всего двадцать три, но последние три года лишили ее надежд на будущее, оставив впереди лишь голую пустыню. Теперь ей нечего предложить Себастьяну. И почему он должен в чем-то идти ей навстречу?

Она убрала пистолет в ящик секретера и заперла ключиком, который носила в потайном карманчике юбки.

В комнату, постучав, вошел Фланаган с запечатанным письмом на подносе.

— Это принес посыльный, леди Серена, — с поклоном сказал он, протягивая поднос.

— Спасибо, Фланаган.

Она глянула на почерк. Похоже, ее мысли каким-то образом материализовались в сложенном листке бумаги.

— Посыльный ожидает ответа, миледи.

— Да, — пробормотала она, глядя на записку. Только Себастьян оживлял строго начерченные буквы завитушками, когда на него находила такая прихоть. И это всегда ее веселило. Но почему он пишет ей сейчас?

Что же, она не узнает, пока не развернет записку.

— Попросите посыльного подождать.

— Конечно, мэм.

Серена разрезала письмо ножом и развернула листок.


«Приходи на Страттон-стрит в три сегодня днем. Возьми закрытый экипаж, чтобы никто тебя не узнал. С.С.».


Себастьян всегда заботился о ее репутации. Куда больше, чем о своей собственной. Похоже, ничего не изменилось. Но зачем он хочет ее видеть? Разве между ними осталось что-то недосказанное? Однако она почти против воли взяла листок бумаги и написала одну короткую фразу.


«Приеду в три».


Сложила и запечатала записку, позвонила Фланагану, велела передать ее посыльному, после чего поднялась в спальню. Не важно, зачем она понадобилась Себастьяну: гордость и тщеславие требовали, чтобы она выглядела как можно лучше. Конечно, темно-красный шелк ей к лицу, но после того как его похвалил генерал, она никогда больше не наденет это платье.

Серена решила вызвать Бриджет и принялась нетерпеливо дергать за шнуровку.

— Господи, леди Серена, что с этим платьем? Посадили пятно? — ахнула горничная. — Вы порвете шнуровку!

— Помогите, Бриджет, мне в нем неудобно!

Серена направилась к шкафу, не обращая внимания на возившуюся со шнуровкой Бриджет.

— Да постойте хоть минутку! — взмолилась горничная.

— Мне нужно что-то более легкое, более фривольное.

Серена принялась копаться в богатых шелках, муслинах, бархатах и дамастах.

— Вот это!

Она вытащила шелк цвета вереска, вышитый изящными гирляндами красных роз. В центре каждой красовался крошечный аметистик.

— Правда, красиво, Бриджет?

— В высшей степени, миледи. Вы уходите?

— Да, — кивнула Серена, разглаживая складки кембриковой нижней юбки. — Обруч поменьше, Бриджет.

Горничная привязала к талии Серены небольшой обруч и помогла надеть платье, так чтобы элегантные фижмы соблазнительно колыхались на каждом шагу и при этом юбка не развевалась слишком сильно.

Серена подошла к зеркалу. Себастьян всегда любил простоту. Он сам не носил жабо и оборок, и хотя любил модную одежду, предпочитал видеть Серену в менее экстравагантных нарядах. Поскольку она придерживалась таких же взглядов, то всегда была рада угодить возлюбленному. Мягкий сиреневый цвет красиво контрастировал с темными волосами и очень шел к цвету глаз. Декольте было отделано кружевной оборкой и открывало грудь почти до самых сосков. Нет, конечно, она хотела понравиться не Себастьяну, а себе!

— Сойдет, — решила она наконец. — Черную фетровую шляпу и черный шерстяной плащ, пожалуйста.

Бриджет принесла требуемое, и Серена надела шляпу с широкими полями, почти скрывавшими лицо. Воротник широкого плаща можно было поднять.

— Господи, миледи, вы теперь немного похожи на разбойника с большой дороги, — объявила Бриджет, — только маски не хватает.

— На улице холодно, — улыбнулась Серена. — Не хотелось бы простудиться. Бегите вниз и попросите Фланагана нанять мне кеб.

Бриджет присела, перед тем как поспешить вниз, и Серена последовала за ней. К тому времени как она спустилась вниз, кеб уже ожидал перед домом.

Она дала извозчику адрес и уселась в экипаж, в котором пахло чем-то прокисшим. Пришлось примоститься на самом краю, чтобы не касаться засаленной кожи сидений. Было чересчур холодно, и дул слишком сильный ветер, чтобы поднять кожаную занавеску, прикрывавшую окно, поэтому она старалась не дышать глубоко. К счастью, до Страттон-стрит было недалеко, и через десять минут экипаж остановился у дома Себастьяна.

Она открыла дверь и вышла, подобрав юбки, чтобы не замочить их в грязной воде канавы. Заплатила извозчику и подняла руку к дверному молотку, но дверь тут же распахнулась и ее втащили внутрь.

— Никто не должен тебя видеть, — прошептал Себастьян. — Давай свой плащ.

Он расстегнул застежку у нее на шее, пока она пыталась оглядеться и едва не рассмеялась. Как типично для Себастьяна. Он никогда не тратил энергию зря. Никогда не произносил лишних слов и никогда не колебался, если нужно было действовать. Ей следовало снять плащ, и он прежде всего занялся именно этим.

Она позволила ему повесить плащ на вешалку и стянула перчатки. Он взял их и положил на скамью под вешалкой, после чего отошел и вопросительно уставился на Серену.

— Ты снимешь шляпу? Мне бы хотелось, чтобы ты немного задержалась.

— Зачем? Зачем тебе нужно было видеть меня? — нахмурилась она.

Он протянул руку и легонько прижал палец к ее губам.

— Давай на этот раз оставим враждебный тон. Я не собираюсь снова ссориться с тобой.

Она глубоко вздохнула, остро ощущая тепло его пальца. И неожиданно ей пришла в голову абсурдная мысль втянуть его палец в рот, поласкать языком, прикусить, как она часто делала раньше, но тут она перехватила его хитроватый взгляд и поняла, что он подумал именно о том же.

Серена отвела голову и развязала ленты шляпы.

Себастьян взял ее, положил рядом с перчатками и, сжав руки Серены, склонил голову набок. Глаза его блеснули.

— Спасибо, что пришла.

— Ничего не могла с собой поделать, — бросила она, слегка пожав плечами. — Так объяви наконец, зачем хотел меня видеть.

Он сжал ее руку, и время куда-то подевалось. Они снова вернулись на три года назад, и Серена почувствовала, что соскальзывает в странный транс. Больше она не хотела ничего, хотя здравый смысл вопил, что это безумие, которое ни к чему хорошему не приведет. Все это они уже проходили.

— Подойди к огню, у тебя руки замерзли.

Он обнял ее за плечи и привел в теплую светлую гостиную.

— Здесь нам будет удобнее.

Серена огляделась, пытаясь обрести душевное равновесие. Она впервые была в этом доме. В прошлом они снимали маленькую комнату в гостинице на Кинг-стрит. Гостиная была безупречно чиста, но здесь явно жили холостяки. Никаких вышитых подушек, шторы немного коротки, ни одного цветка, сухого или живого, ни одной женской безделушки, никаких украшений. Зато пахло кожей и немного потом, в сочетании с запахами свечного воска и горящего дерева. Ничего неприятного, но так, вероятно, пахло в мужском клубе.

— Где твой брат? Я думала, ты живешь вместе с ним.

Ее голос звучал на удивление спокойно, даже деловито.

— О, Перри часто не бывает дома, — так же беспечно ответил он. — У него свой круг друзей. Странные это люди — ученые и философы, поэты и журналисты, пишущие памфлеты для просвещения невежд.

Он с легкой самоуничижительной улыбкой покачал головой.

— Уверен, что Перри решительно относит меня к последней категории.

— Я встречалась с ним несколько раз. Вы невероятно похожи, иногда я вас даже путала.

Себастьян усмехнулся.

— Не только ты, но и очень многие люди, если не считать старшего брата. Но между нами есть небольшие различия. У Перри хохолок на лбу.

— И у тебя тоже.

— Но у него он заметнее. И мой нос длиннее.

— Только этим вы различаетесь? — рассмеялась Серена.

— Внешне — да, но во всех других отношениях мы словно небо и земля.

Он подошел к дивану.

— Ты не сядешь?

— Спасибо.

Серена села. Подушка под ее спиной была жесткой и царапалась, из ткани вылезал конский волос.

— Чай? — спросил Себастьян. — Или кофе?

Он дернул за шнур сонетки.

— Чай, если можно, — попросила Серена и снова задала мучивший ее вопрос: — Почему я здесь, Себастьян?

— Господи, ну почему все так сложно? — резко воскликнул он. — Мне нужно побыть с тобой наедине, чтобы никто не помешал. Я точно знаю, что хочу сказать, но чувствую себя школьником, с красными лапами и огромными ногами, которые не идут в нужном направлении.

Серена хотела встать, но дверь открылась и мальчик, помогавший экономке, спросил:

— Что угодно, сэр?

— Принеси чаю, Барт.

Себастьян обрадовался приходу мальчишки, давшему возможность немного собраться с мыслями. Он не ожидал взрыва столь внезапного желания. Все дельные мысли были сметены невероятной потребностью снова прижать ее к себе, ласкать великолепное тело, найти потаенные местечки, которые когда-то были так ему знакомы. Столько прошло времени, столько обид омрачило нежные воспоминания, что он воображал себя непроницаемым для старых желаний, — но оказалось, что ошибается.

— Удивительно, на холостяцкой квартире подают чай, — заметила Серена, пытаясь найти нейтральную тему. Напряжение было так велико, что между ними словно потрескивали крошечные молнии.

— Перри иногда пьет чай.

Себастьян нагнулся, чтобы поворошить дрова в камине.

— Я, признаться, терпеть не могу этот напиток.

— А мне иногда нравится, — пожала она плечами, гадая, долго ли будет продолжаться эта бессмысленная светская беседа, прежде чем Себастьян наконец перейдет к делу.

Парнишка вернулся с подносом, на котором стояла маленькая коробочка с чаем, две мелкие чашки, фарфоровый чайник и медный котелок с кипятком.

— Вода только что вскипела, мэм, — пояснил он, ставя поднос рядом с Сереной.

— Спасибо.

Она улыбнулась и открыла коробочку.

— Значит, ты не пьешь чай, Себастьян?

Тот покачал головой и поморщился.

— Не люблю. Предпочитаю кларет.

Серена засыпала чаю в заварочный чайничек и налила кипятку. Немного подождала, пока Себастьян наливал себе кларет. Прозрачная жидкость полилась в небольшую чашку. Она поднесла чашку к губам и попробовала чай, чувствуя пронизывающий взгляд Себастьяна.

— Я тосковал без тебя, Серена, — тихо признался он.

Она почувствовала, как напряжение медленно ослабевает, как сама она готова принять все, что должно случиться, все, о чем она знала с того момента, как получила записку. Между ними еще ничего не кончено.

— Когда ты пришел на Пикеринг-плейс, я, уловив твой презрительный взгляд, подумала, что ты никогда не простишь меня, никогда не поймешь, — ответила она так же тихо, как он. — У меня не было иного выхода, Себастьян. Я подумала…

Ее голос стих.

— Что ты подумала?

Его голос стал немного резче, глаза впивались в ее лицо.

Серена пожала плечами.

— Что три года назад я глубоко ранила и возврата больше нет.

Она поставила чашку на блюдце.

— Я пыталась сделать именно то, что сделала, и мне следовало бы радоваться, но я была так несчастна, так безмерно несчастна…

— А я рассердился, — признался он. — Нет, я был взбешен, ранен в самое сердце, потому что не понимал. И сейчас не понимаю. Я знаю, ты говорила неправду, но почему… почему?! Этот вопрос не дает мне покоя.

Она поколебалась, обводя мизинцем вышивку на юбке. Насколько она сможет быть с ним откровенной? Истина была настолько унизительной и гнусной, что полностью она не могла открыться никому. И если она способна поведать хотя бы часть этой истины, то только этому мужчине.

Глубоко вздохнув, она заговорила, медленно произнося каждое слово, отделяя то, что можно сказать, от того, что нужно скрыть любой ценой.

— Когда генерал женился на моей матери, она не знала… да никто из нас не знал, что он находился в одном шаге от долговой тюрьмы. Он нуждался в состоянии матери, и, получив его, немедленно увез нас в Париж, где потерял все, до последнего пенни, за игорными столами. Потом потащил нас в Брюссель, и на те жалкие гроши, которые у него еще оставались, открыл игорное заведение. Но некоторым посетителям не понравились правила игры: они стали подозревать, что их обманывают, — и отчим ускользнул от них в Вену, потом в Зальцбург, туда, где игра велась по высоким ставкам. Зачастую мы были вынуждены бежать посреди ночи, чтобы не попасть в руки тех, кого он обманул.