Абигайль была озадачена и заинтригована. Было нечто волнующее в такой переписке и в способе доставки. От письма словно исходило настоятельное требование немедленно с ним ознакомиться. Может, это от Джонаса? Какое-нибудь нежное любовное письмо, которое нужно читать, когда она останется одна. Только у него может возникнуть такая романтическая идея! Он знал, что мать не позволит ей принимать письма, даже от жениха, и, должно быть, написал заранее, принес с собой и отдал уличному мальчишке на углу. Такие, как этот парень, толпятся на каждой улице в поисках заработка. Но почему Джонас просто не отдал письмо уходя? Должно быть, забыл в пылу страсти, а вспомнил, только когда завернул за угол.

Абигайль с улыбкой сунула письмо за корсаж. Она пожелает родителям спокойной ночи и убежит в спальню, чтобы в одиночестве прочитать слова любви.


Вечером Серена не замечала, как бежит время. Сегодня она была на редкость оживлена, остроумна, грациозно передвигалась по салонам, держала банк, наблюдала за слугами и накрытыми для ужина столами. Но мыслями была далеко. На другой планете.

Ей хотелось петь, оттого что будущее определенно. Скорее бы оно началось! Ничто здесь больше не могло ее коснуться, даже злоба в глазах отчима, который, казалось, следил за каждым ее движением. Неужели что-то знает? Вряд ли. Как он сумел? А если и знает, что с того? Он ничего не сможет поделать. Ничего уже нельзя изменить.

Как только Джонас и Абигайль соединятся, ее роль будет сыграна и Серена почувствует себя полностью свободной.

Наконец последний игрок ушел, двери были заперты, лампы погашены и ночная добыча заперта в сейфе.

Отчим коротко пожелал ей спокойной ночи, когда падчерица проходила мимо. Он, казалось, не находит себе места, а, как знала Серена по опыту, это не предвещало ничего хорошего. Он что-то задумал. Обычно такое настроение предвещало ночной побег от кредиторов. Неужели Бредфорд довел его до предела?

Серене стало не по себе. В чрезвычайных обстоятельствах сэр Джордж Хейуорд похож на загнанного в угол медведя. Но пока он не выложил карты на стол, ничего нельзя утверждать.

Серена пошла к себе. Еще раньше она отослала горничную, и сейчас разделась сама, небрежно бросив платье на диван, забралась под одеяло и скоро заснула.

Наутро она проснулась рано, исполненная счастья и сознания того, что отныне в ее жизни все будет хорошо. Теперь она может без страха встречать наступающий день. Она договорилась о встрече с Себастьяном в одиннадцать на Брутон-стрит. Пусть Саттоны посчитают это случайным совпадением. Себастьян хотел по пути зайти к Джонасу и попытаться убедить его пойти с ними. Природа и обстоятельства доделают остальное.

Серена позвонила Бриджет, и та поспешила принести горячий шоколад, хлеб и масло.

— Доброе утро, леди Серена. Сегодня так холодно! Зима на носу.

Она поставила поднос и раздвинула шторы. Сквозь подернутое инеем окно едва сочился бледный солнечный свет.

Серена села, натянула толстое одеяло до подбородка и стала пить шоколад, пока Бриджет ворошила угли и подкладывала дров. В комнате стало теплее, хотя кончик носа Серены до сих пор оставался холодным.

— Сегодня утром я надену рыжеватый бархат с теплыми шерстяными нижними юбками и верхней из коричневого дамаста. И подай темный плащ с подкладкой из серебристой лисы и шерстяные чулки.

— Вы уходите, мэм?

— Да, навестить друзей. Вы мне не понадобитесь, но перед уходом я поговорю с кухаркой о меню сегодняшнего ужина.

Она отставила чашку и, собравшись с духом, откинула одеяло. Бриджет поспешила принести ей теплый шерстяной халат, и Серена благодарно нырнула в его тепло.

— Ненавижу зиму, — объявила она. — Холод проникает в кости!

Они с Себастьяном поговаривали о путешествии в Италию или на юг Франции. Жизнь там дешевле, чем в Лондоне, и даже зимой тепло. Она вспомнила приветливое средиземноморское солнышко, яркие цветы бугенвиллеи на выбеленных стенах, теплую красную черепицу на крышах, пьянящие запахи тимьяна и майорана в роще серебристых олив.

На секунду все показалось таким реальным, что она живо представила, как идет по роще рука об руку с мужем.

«Скоро, — сказала она себе. — Скоро это станет реальностью. А до тех пор главное — не выдать себя».

Спустившись вниз, она обрадовалась, что генерала нигде не видно. Дверь библиотеки была закрыта, но оттуда доносились голоса. Серена потихоньку отправилась на кухню, гадая, кто это пожаловал к отчиму в столь ранний час. Но сейчас ей было не до этого. Она толкнула обитую зеленой байкой дверь и поспешила по коридору на кухню.

Там, как всегда, царила суматоха. Из кипящих котлов поднимался пар. В воздухе стояло облако муки, которую помощницы сыпали на мраморную плиту, где кухарка обычно раскатывала тесто. Серена моргнула, чтобы лучше видеть. Мимо пробежала судомойка с охапкой сковород и кастрюль. Кухарка, вызывающе подбоченившись, стояла у открытой двери и громко костерила мясника, привезшего говядину.

— Я говорила, что мне надо четыре голяшки. Как прикажешь делать заливное, если голяшек только две?

— Все, что у меня было, миссис, — пожал плечами мясник. — Вам они нужны или нет?

— Ладно, справлюсь, — вздохнула кухарка. — Что там еще?

— С полдюжины кроликов, просто чудо, а не кролики. И жирные.

Он поднял кролика за уши.

Кухарка потыкала пальцем в тушку, заглянула в невидящие глаза и кивнула:

— Сойдет для фрикасе.

— Как насчет великолепных пирогов с крольчатиной? — вмешалась Серена. — Мы давно их не пробовали.

По ее спокойному тону нельзя было судить, насколько она торопится.

Кухарка кивнула.

— Если предпочитаете, леди Серена. Мне все равно.

Она повернулась к мяснику:

— Я беру шесть и с полдюжины каплунов, если у вас есть.

— Нельзя ли обсудить меню ужина? — не выдержала Серена.

Кухарка, вытирая руки о передник, отступила от окна.

— Рыбника еще не было, миледи, но если он привезет устрицы, я их потушу.

— Превосходно.

Серена задержалась на кухне еще на несколько минут и собралась уходить, когда появился Фланаган.

— Хозяин велел принести в библиотеку эль и мясо. Эй, ты… — Он щелкнул пальцами, подзывая лакея. — Неси, но только не бери лучшую кружку.

Серена вскинула брови:

— У генерала гость, Фланаган?

— Да, леди Серена, если можно его так назвать, — презрительно скривил губы дворецкий.

— Я его знаю?

— Сомневаюсь, что вы захотите его знать, миледи. Омерзительный тип, простите за дерзость, — объявил Фланаган. — Но он иногда здесь бывает и, помяните мое слово, добра от него не ждите.

Брови Серены поднялись еще выше. Фланаган всегда разговаривал с ней без особых церемоний. Он знал Серену с самого рождения и еще мальчишкой служил ее семье. Обычно он как верный слуга воздерживался от резкой критики отчима и его дел, но Серена была уверена, что дворецкий оставался в доме только потому, что присматривал за ней, и она не раз находила его присутствие весьма полезным. Вполне логично, что если, по мнению Фланагана, ничего хорошего от гостя ждать не приходится, значит, он придерживается того же мнения о генерале.

Она коснулась руки дворецкого и отвела его в сторону.

— Это тот человек в жилете?

— Да, леди Серена.

Она кивнула и задумчиво нахмурилась.

— Не можете ли отнести поднос сами? Попробуйте узнать все, что удастся. Не стоило просить вас. Но у меня такое чувство…

Она виновато улыбнулась.

— Все в порядке, леди Серена, предоставьте это мне. А ты, парень, отдай поднос. Я сам отнесу.

Лакей с удивленным видом выполнил приказ. Фланаган вслед за Сереной вышел из кухни. Она задержалась в передней, а он постучал и вошел, оставив дверь чуть приоткрытой. Серена не видела всю комнату, но заметила, как «жилет» взял кружку с элем.

— Идите, Фланаган, вам нечего здесь делать, — рявкнул генерал, и дворецкий с поклоном попятился в зал. И снова оставив дверь приоткрытой, оглянулся на Серену.

Та кивнула и бесшумно пошла к выходу. Лучше пусть слуга подслушает, чем она рискнет быть пойманной отчимом на месте преступления. У Фланагана всегда найдется чем отговориться. Не то что у нее.

Глава 20

Абигайль всю ночь беспокойно металась в кровати. Кошмарное письмо было спрятано под подушкой: она никак не могла найти подходящего укрытия, — но по мере того как шли часы, письмо, казалось, становилось твердым как камень, острые края которого врезались в мягкую подушку.

Это неправда. Не может быть правдой! Но если это так, каким образом отыскал генерал столь обличающий документ? Невозможно, что ее отец, такой честный, уважаемый в городе человек, может быть замешан в нечто столь мерзкое! Но на документе стоит печать отца! Она так хорошо знала эту печать, лежавшую на письменном столе рядом со стаканом для перьев и маленьким ножом, которым отец эти перья затачивал. Эта печать стояла на стольких письмах и квитанциях, и Абигайль много раз видела, как отец вдавливает ее в воск, которым запечатывал письма, рассылаемые деловым людям и партнерам.

Может, она все неверно истолковала? Может, отец не то хотел сказать? Но если это так, почему генерал использовал эти сведения, чтобы творить такое зло? Должно быть, уверен, что это правда. И что тут возразишь? Даже почерк отцовский…

Абигайль села, поняв, что не уснет, и зажгла свечу у кровати, вынула письмо и развернула. Оно наполнило ее таким ужасом, словно сама бумага была отравлена. Но все же снова стала читать. Документ был адресован одному из деловых партнеров отца, человеку, которого она хорошо знала. Он держал ее на коленях и всегда приносил большую коробку мармелада в сахаре, когда приходил к обеду. Они с Уильямом были старшими членами опекунского совета приходской богадельни и ведали финансами, которые распределяли среди самых нищих прихожан.

Абигайль всегда гордилась тем, что отец так много делает для бедных и больных, не получая за это ни пенни. Он постоянно напоминал дочери, что люди их положения несут моральную ответственность перед обществом, призывающую помогать менее удачливым. Он брал дочь с собой, когда посещал несчастных и больных, всегда находил доброе слово для обитателей богадельни и щедро раздавал деньги.

Но, если верить документам, все это было лишь фасадом. А на деле ее отец и Говард Баррет обкрадывали бедных, набивая собственные карманы, снижали нормы питания, поставляли мокрые дрова и шлак вместо угля. Все это топливо почти не горело, но обходилось очень дешево. Они крали даже деньги на одежду для бедных! Мало того, представляли фальшивые счета попечительскому совету! Письмо, которое держала Абигайль, было написано отцом, адресовано мистеру Баррету и поэтапно излагало план, как похитить деньги, предназначенные на еду, одежду и уголь для бедных.

Этому было невозможно поверить, и все же доказательство было перед ней. Судя по всему, неопровержимое. И если она не согласится сбежать с генералом Хейуордом, он отошлет это письмо в Сток-он-Трент и погубит отца. Его имя будет предано анафеме, и никто больше не станет вести с ним дела. Если же она обо всем расскажет отцу, генерал предаст огласке другое свидетельство нечестности Уильяма.


«Поверьте, мисс Саттон, то, что у меня есть, — куда ужаснее того письма, которое вы успели прочесть. Если вы не придете на рандеву, все, что у меня имеется, мгновенно станет публичным достоянием».


Перечитав письмо, Абигайль вздрогнула. Даже если она не поверит обвинениям, а она не могла поверить подобным вещам, другие люди поверят и позлорадствуют. Очень многие узнают печать и почерк отца, так что доказательства будут неопровержимыми.

Что будет, если она отнесет письмо отцу? Он не сумеет остановить генерала, разве что убьет его. А об этом страшно подумать, тем более что отец генералу не соперник. Сэр Джордж военный и привык к битвам и дуэлям.

Она снова сунула письмо под подушку и легла, закрыв глаза, мучаясь от тупой боли в висках. Ничего не поделаешь, придется идти на рандеву. По крайней мере тогда генерал не исполнит угрозу. Но Абигайль не поедет с ним. Наверняка она сумеет сбежать во время путешествия. Найдет способ, даже если придется самой прикончить генерала. Неужели он собирается ехать в Гретна-Грин? В письме было сказано только, что закрытый экипаж будет ждать ее на углу Беркли-сквер в четыре часа дня. Никаких вещей не надо, все будет куплено в дороге.

Только под утро она сумела задремать, но когда Мэтти принесла шоколад, девушка уже успела проснуться.


Серена, оставив Фланагана выведывать планы противника, вышла на улицу. Было уже около одиннадцати. Она поспешила на угол улицы и остановила проезжающий кеб. Уже через десять минут она была у дома Саттонов и стала ждать появления Себастьяна — если, конечно, он уже не в доме. Но вскоре он появился из-за угла и, завидев ее, поднял руку и пошел быстрее.