— Ты хочешь сказать, что близость с женщиной напоминает наказание поркой?

— Джесси, я совсем не это хотел сказать! — Ро в отчаянии вздохнул, злясь на свою неспособность ясно и четко выразить мысль. — Я сам не знаю, что я имел в виду, — признался он. — Но я считаю, что нам нужно серьезно обдумать это.

Джесси со вздохом кивнул.

— Я постоянно думаю об этом. По ночам я вообще не могу думать ни о чем другом…

Подойдя к другу, Ро обнял его за плечи. И только заметив удивленное выражение на лице Джесси, понял, какой новый и неожиданный жест только что сделал. Раньше все время Джесси обнимал Ро. На этот раз Ро обнял его. Они улыбнулись друг другу.

— Не тревожь себя мыслями о женщинах, друг! Кажется, в последние дни я тоже могу думать только об этом. Должно быть, виноват горный воздух…

— Не думаю, что это из-за воздуха, приятель, — серьезно ответил Джесси. — Держу пари, что тебя тревожит эта новая дверь между твоей кроватью и местом, где лежит на своем тюфяке Мегги…

Ро от удивления открыл рот. В этой жизни Джесси явно понимал больше, чем считали остальные.

Звук шлепающих по грязи ног привлек их внимание. Обернувшись к двери, он увидел Мегги, пересекшую двор. Над головой она держала фартук из простого домотканого полотна, чтобы хоть как-то уберечься от потоков дождя. Однако он не спасал подол ее юбки, промокший насквозь, пока Мегги добежала, наконец, до дровяного сарая.

— Там настоящий ливень, — задыхаясь, произнесла она.

Улыбка ее показалась Ро прекрасной и радостной. Он не мог припомнить, когда в последний раз видел Мегги в таком настроении. Нет, мог: он понял, где уже видел эту очаровательную улыбку — она была частые воспоминаний, преследовавших его во сне и наяву.

— Как дела у твоего отца? — спросил Ро, радуясь, что есть предлог заговорить с ней.

— Не намного лучше, — ответила Мегги. — Он наконец-то заснул. Но больная нога ноет, как никогда раньше.

— Он слишком много работал, — сказал Ро.

— Это моя вина, — тихо заметил Джесси. — Из-за того, что я отлеживался, ему пришлось больше работать.

— Здесь нет ничьей вины! — поспешно уверила его Мегги. — Анри делает то, что ему нравится. Просто этим летом его часто одолевают тревожные мысли, и он слишком много времени проводит на ногах, стараясь отвлечься от них. Джесси растерялся.

— А о чем папа так волнуется? Ему никто не ответил.

— Мне кажется, что дождливая погода особенно плохо влияет на его ревматизм, — сказал Ро. Мегги кивнула.

— Я заварила ему кору дикой вишни, чтобы облегчить боль, но обычно я добавлю в настой змеиный корень, а сейчас он кончился…

— Я мог бы сходить и принести немного, — вызвался Джесси.

— В такой дождь? — спросила Мегги. — Ты определенно подхватишь воспаление легких, роясь в лесу под таким дождем!

Джесси на мгновение согласился с разумными словами сестры, потом глаза его засверкали.

— Я могу спуститься на муле к хижине Бруди. У мамаши Бруди есть разные коренья, ведь так?

— Да, правда, — признала Мегги.

— Дорога почти все время идет вдоль хребта, — продолжал Джесси. — И я мог бы надеть папин кожаный плащ, так что вряд ли промокну.

Мегги заколебалась.

— Я знаю дорогу так же хорошо, как свое имя, — успокаивал ее Джесси. — Я не собьюсь и не заплутаю, не бойся!

Мегги кивнула.

— Хорошо, если ты съездишь, Джесси, — сказала она.

Молодой человек широко улыбнулся.

— Я вернусь до заката, — пообещал он. — И принесу змеиный корень.

— И спроси мамашу Бруди: может, есть какое-нибудь средство получше?

— Я спрошу, — сказал Джесси. — Но я уверен, что если бы что-нибудь было, ты бы уже давно дала это папе.

Он с виноватым видом повернулся к Ро.

— Извини, я не могу остаться и помочь тебе с кровельной дранкой, Ро. Я должен принести эти корни для папы.

— Не волнуйся! Я вполне смогу справиться сам. — Молодой человек кивнул. Он просто сиял от сознания своей ответственности и желания оправдать надежды, которые на него возлагались.

— Мне лучше отправиться прямо сейчас, — сказал Джесси, снимая с крючка свою широкополую шляпу.

— Не забудь плащ! — предупредила Мегги.

— Он висит на гвозде в амбаре, — успокоил ее Джесси. — Когда я выйду за дверь, то буду укрыт со всех сторон, как водяная черепаха в высокой траве.

С этими словами он вышел и поспешно направился к амбару. Ро и Мегги смотрели ему вслед. Как только он исчез за широкой дверью, Ро вернулся к своему занятию. Мегги нерешительно остановилась у порога.

— Я уверена, с ним все будет в порядке, — сказала она.

— Конечно, — согласился Ро. — Джесси знает каждый дюйм в этих горах и в случае чего способен позаботиться о себе.

Мегги кивнула.

— Знаю, но все равно беспокоюсь… — Ро улыбнулся.

— Хорошо иметь сестру, которая беспокоится о тебе, — сказал он.

Мегги повернулась и окинула Ро долгим, пристальным взглядом.

— У тебя же нет сестер, — это было утверждение, а не вопрос. — Ты мало рассказываешь о своей семье…

— Мне не о ком рассказывать, — ответил Ро. — Мои родители умерли, когда я был еще ребенком. А других своих родственников я почти не знаю.

— Это кажется таким странным — не иметь родственников…

Фраза, произнесенная Мегги, смутила обоих, и между ними повисла долгая, гнетущая тишина, которую нарушил, в конце концов, прощальный возглас Джесси, выходившего из амбара. Мегги помахала рукой брату и смотрела ему в след, пока он не скрылся из виду. Ро продолжал работу.

— Думаю, мне надо возвращаться в дом, — сказала Мегги.

Ро посмотрел на нее, потом на двор, залитый дождем.

— Кажется, он и не думает прекращаться, — заметил он. — Плохо, что у тебя нет своего плаща.

Рассмеявшись от мысли, что у женщины может быть свой собственный плащ, Мегги встряхнула фартук и набросила его на плечи.

— Этого вполне достаточно, чтобы перебежать из дома во двор и обратно, — пояснила она.

Улыбка, по которой так скучал Ро, снова заиграла на лице девушки. Скулы тронул ярко-розовый румянец, серо-голубые глаза казались темнее и глубже, чем раньше. Ро смотрел на нее и чувствовал, как внутри разливается тепло, и, словно повинуясь безотчетному порыву, из глубины души вырвались строчки песни, которые он пропел свободно льющимся, насыщенным баритоном:

«Она закуталась в фартук белый, И ее за лебедя принял он…»

Мегги поразил чистый, ясный звук его голоса. Она вдруг осознала, что никогда раньше не слышала, как он поет. В странном порыве единения она подхватила слова и мотив, подпевая высоким голосом и чуть-чуть в нос:

«…Но увы, но что поделаешь, Это всего лишь я, Полли Уон…»

Ро улыбнулся ей, и Мегги ответила на улыбку.

— Это одна из песен, когда-то привезенных из-за океана, которые ты собираешь? — Ро кивнул.

— Да, это старая английская песня, — ответил он. — В давние времена «баллады про убийц» были очень популярны. Мне кажется, сочиняя их, люди хотели рассказать другим о последствиях преступления. Такой своеобразный способ…

Мегги задумалась:

— Наши жители все еще поют их.

— И сочиняют свои собственные, — добавил Ро. — Ты слышала песню о бедной Оми Уайз?

— О, да, — ответила Мегги. — Такая печальная история…

— Это не просто вымышленная история, — пояснил Ро. — Она основана на реальном факте — убийстве Наоми Уайз в Дип Ривер, Северная Каролина, в 1808 году:

«Он сказал, чтоб она пришла к Адамс-роднику, Что принесет он ей деньги и обручальное кольцо, Ему поверила она и прибежала к роднику, Но не принес он ни денег, ни обручального кольца…»

Мегги вслушивалась в слова Ро. Конец баллады они допели вместе:

«Сжалься над моим ребенком, Сохрани мне жизнь, Пусть я останусь нищей И ничьей женой!» Он поцеловал ее, Он крепко обнял ее И бросил в бездонный омут, Где ждала ее смерть…»

— Ты хочешь сказать, что так и было на самом деле?

— Я не знаю, все ли здесь правда, но ее действительно убили, а ее возлюбленного — Джонатана Левиса — повесили за это преступление.

Мегги печально покачала головой:

— Трудно поверить, что мужчина может убить женщину, которая носит под сердцем его ребенка. Порядочный человек женился бы на ней!

— Конечно женился бы, — согласился Ро. — Но, возможно, она не вышла бы за него замуж.

Мегги чуть не начала спорить с ним, так как считала, что в песне явно чувствовалось желание Оми выйти замуж. Но подняв глаза на Ро, она поняла, что он сейчас говорит вовсе не о давно умерших влюбленных из далеких мест.

Мегги судорожно сглотнула.

— Но я не ношу ребенка, — сказала она в конце концов.

— Хорошо, — ответил Ро, и в ту же секунду, как слово слетело с его губ, он осознал, что не чувствует себя «хорошо». Он испытывал одновременно смущение и облегчение, разочарование и благодарность. По правде говоря, он не мог объяснить, что это было за чувство, но, определенно, слово «хорошо» здесь не подходило.

Ро пристально взглянул в глаза девушки, и она отвернулась.

— Мне лучше пойти домой, — сказала Мегги.

— Останься… — это был шепот, но она услышала. Сначала Ро подумал, что Мегги все-таки уйдет, но она перекинула фартук через руку и вернулась уже от двери.

Пару минут Мегги бесцельно бродила вокруг, рассматривая хорошо знакомые вещи, избегая взглядов Ро, потом остановилась и присела на перекладину.

Молчание становилось гнетущим, и Ро пожалел о произнесенных словах. Он чувствовал, что присутствие Мегги сейчас ему особенно необходимо, если бы она ушла, день стал бы намного безрадостнее.

— Я никогда раньше не слышала, чтобы ты пел, — сказала, наконец, Мегги.

Ро поднял голову и смущенно пожал плечами:

— Вокруг так много хорошей музыки… Я люблю слушать.

— У тебя чудесный голос!

— Не поставленный, — ответил он. — Обычно я пою, когда остаюсь один.

— Мне кажется, большинство из нас поступают так же.

Ро с любопытством взглянул на нее.

— Неужели? — он подошел к Мегги и сел на стоявшую рядом скамейку. — Вообще-то я знаю людей недостаточно хорошо, чтобы представить, что они делают, когда остаются в одиночестве. В детстве, когда я был мальчишкой, испуганным и одиноким, — признался Ро с полунасмешливой улыбкой, — я обычно начинал петь, чтобы не подпускать близко гоблинов, приведений и прочую нечисть.

Мегги улыбнулась в ответ, натянутость между ними постепенно таяла.

— В штате у залива полно приведений, да?

— Более, чем достаточно, — уверил ее Ро.

— А разве ты не бежал к маме, чтобы попросить ее прогнать дурные сны?

— Нет… — Ро задумчиво покачал головой. — Помню, что был в ее комнате, но ее не помню.

Ро почувствовал тоску в своем голосе и откашлялся, прежде чем продолжить.

— Мне было всего пять лет, когда отец отослал меня в школу. Я оказался самым младшим из всех учеников. Даже самые суровые родители обычно держат мальчиков дома, пока им не исполнится хотя бы восемь лет.

Мегги нахмурилась:

— Должно быть, ты был очень смышленым, раз тебя так рано отправили учиться?

— Да не мне нужна была моя учеба, а отцу надоело мое путание под ногами! — Он бросил взгляд на Мегги, но тут же отвел его, не в силах вынести выражение жалости в ее глазах, поэтому посмотрел вниз и сконцентрировал все внимание на длинных, узких, босых ногах, мокрых и покрытых грязью после пробежки через двор. Неожиданно ему захотелось рассказать ей все.

— У моей матери было слабое здоровье, — сказал он. — Она никак не могла оправиться после моего рождения. Отец не очень любил детей, а я оказался шумным и буйным ребенком… — Ро улыбался, но улыбка была безрадостной. — По правде говоря, я едва помню те дни, что провел дома. Самые ранние воспоминания связаны со школой…

— Где ты пел песня, чтобы прогнать приведения?

— Да.

— Мне очень жаль, — сказала Мегги. — Ты, должно быть, чувствовал себя очень одиноким.

— О, я привык к этому, — уверил ее Ро. — Мне кажется, я всегда был одиноким, всю свою жизнь, пока не…

Он не закончил фразу, в этом не было необходимости. Мегги сразу же поняла, что он хочет сказать.

Ро посмотрел в дверной проем, потом перевел взгляд на Мегги. «Да, я понимаю, что тебе тяжело», — казалось, говорили ее глаза. Как будто она знала, чего ему стоило это признание. Как будто радовалась, что именно ее семья и ее община спасли Монро Фарли от одиночества. Ро улыбнулся ей.

Мегги тоже заулыбалась.

Они молча сидели, стремясь продлить это мгновение: дождь по-прежнему лил потоками, стекая вдоль края односкатной крыши, и громко стучал по уже размокшей земле. Снова между Ро и Мегги воцарилось молчание, но сейчас оно было не в тягость.

К удивлению Ро, Мегги вдруг глубоко вздохнула и запела. Ро пару минут слушал ее, решив в конце концов, что ее необычный голос не так уж плох, как ему показалось сначала, а потом присоединился.