Дверь распахнулась настежь, и ввалился Джесси, отряхивая снег с шапки и широко улыбаясь. Увидев Мегги с залитым слезами лицом в объятиях отца, он остановился, как вкопанный.

— Что случилось?

— Ро мертв, — быстро ответила Мегги, боясь, что передумает. — Я только что получила известие. Ро умер в дороге.

Мегги старалась не прислушиваться к рыданиям, доносившимся с чердака. Джесси был наверху, отчаянно пытаясь заглушить свое горе в подушке из гусиных перьев, но все-таки его всхлипывания были слышны и здесь, в комнате.

Анри отправился на муле сообщить соседям о кончине своего зятя. Мегги знала, что к вечеру друзья и родственники придут посидеть с вдовой. Их приход пугал ее. Однако ей будет совсем не трудно изобразить горе. С той минуты, как она решилась сегодня днем, казалось, прорвалась какая-то плотина, и Мегги не могла сдержать потока слез.

Оценивающим взглядом Мегги посмотрела на котел с водой, в котором кипела шелуха грецкого ореха и кора красного дуба. Мегги красила свой наряд в цвет траура. Разбирая одежду, она хотела взять только старые и вышедшие из употребления вещи. Чулки и шляпка, которые она выбрала, были заношены чуть ли не до дыр. Но когда Мегги потянулась к такому же потертому домашнему платью, висевшему на крючке, на глаза ей попалось синее, которое она по-прежнему надевала по воскресеньям, собираясь в церковь. Она красила эту ткань в ту далекую-далекую ночь… В ту ночь, когда они с Ро лежали в высоком клевере у ручья. Когда они все вместе шли на свадьбу Элти, он сказал, что платье — чудесное, и цвет прекрасно подходит к ее глазам. Почему-то именно это платье Мегги и взяла. И сейчас оно кипело в котле на медленном огне…

Подняв палку, которой пользовалась при стирке, Мегги задумчиво помешала в котле и приподняла край материи, чтобы проверить окраску. Ткань была черной. Траурной, мертвой — черной. Как цвет ее жизни, цвет ее сердца…

Мегги не хотела причинять боль отцу. Она не хотела причинять боль Джесси. И знала, что сейчас они оба страдают. Но это к лучшему.

Может быть, любовь действительно такая, как сказал ее отец, и вовсе не похожа на то, о чем пишут в сказках, но Ро Фарли вообще не говорил ни о какой любви. И он ничего не должен ей — это разрушило бы его жизнь. Возможно, драматичный финал, придуманный Мегги в завершение их злополучного брака — сюжет, созданный слишком причудливым воображением. И, следуя этому сюжету, Ро ушел. Он тоже был своего рода романтиком, как и она. Он тоже создал образ женщины, на которой хотел бы жениться, и незамысловатая Мегги Бест из захолустного горного края никогда даже не приблизится к его идеалу.

Слезинка скатилась по щеке и упала в котел с краской.

— Мегги…

Она услышала жалобный голос с чердака и взглянула вверх:

— Я здесь, Джесси.

— Мне так тяжело, Мегги, — произнес он, сдерживая судорожные рыдания. — Кажется, я не могу остановиться…

— Мне тоже тяжело, Джесси…

Больше сказать было нечего. Минута проходила за минутой, тишина прерывалась лишь потрескиванием огня, плеском и шипением в котле.

— Мегги?

— Да, Джесси?

— Запусти Слушающий Ящик…

— Что?

— Слушающий Ящик. Ро оставил его мне, чтобы заводить, когда захочется послушать музыку, но не будет настроения играть самому.

Мегги не хотелось сейчас никакой музыки, она лучше побыла бы в тишине, а не слушала звуки, которые Ро записал на катушки воска. Но она знала, что причинила Джесси боль, и не могла отказать ему в его просьбе.

Мегги неохотно прислонила палку для помешивания к стене, вытерла руки и подошла к «красному углу» рядом с кроватью отца, где стоял эдифон. Она осторожно взяла его за переносную ручку и поставила на стол. Сняв крышку, Мэгги установила рупор, как показывал Ро, и, взяв наугад один из цилиндров, опустила его на диск. Она повернула ручку, отрегулировала скорость, поставила изогнутую иглу на бороздку в воске.

Комнату наполнил звук гнусавого тенора Эбнера Пиза. Живые, шутливые слова песни были бы как нельзя кстати на веселой вечеринке, среди смеющихся друзей. Перед мысленным взором Мегги опять предстал Ро, с улыбкой записывающий слова в блокнот, который постоянно носил с собой. Непонятно почему, но от этого воспоминания на глаза Мегги навернулись слезы.

Не кто иной, как сама бабушка Пигготт приехала к Анри незадолго до темноты. Старая женщина уже оделась во все черное, и с лица ее не сходило хмурое, озабоченное выражение.

— Остальным я велела не приходить сегодня вечером, — сказала она деловым тоном. — Мне кажется, я поступила правильно.

— Да, совершенно правильно, бабушка. Я действительно никого не хотела видеть.

— Бог свидетель, в первую ночь вдове всегда нужен кто-то, — ответила бабушка Пигготт. — Но «кто-то» не означает «все». — Она выразительно пощелкала языком. — Когда я потеряла мужа, мне потребовалось немало времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью в присутствии половины жителей горы, стоявших вокруг и наблюдавших за моим отчаянием.

— Я не собираюсь терять самообладание.

— Делай, как тебе нужно, дитя, я ничего не имею против! Думаю, ты имеешь на это право. — Бабушка вздохнула и покачала головой. — Ты так долго ожидала счастья, а когда оно появилось, наконец, у твоей двери, судьба вырвала его у тебя, едва ты успела к нему привыкнуть…

В этот вечер бабушка готовила ужин, хлопотала на кухне и распоряжалась, как будто это ее собственное жилище. И бабушка же вымыла посуду и вымела очаг. Сознание того, что сейчас в ее помощи особенно нуждаются, словно вдохнуло новую жизнь в это старое, немощное тело, и бабушка Пигготт превратилась в энергичную распорядительницу, стала надежной опорой, на которую могло рассчитывать их семейство.

— Тебе пора бы прекратить хныканье, Джесси Бест, — сказала бабушка, протягивая юноше свой платок. — Я не призываю к тому, чтобы ты вообще не горевал, но твоему другу Ро было бы больно видеть, как та себя ведешь…

— Мне так плохо… — прошептал Джесси, пытаясь сдержать слезы.

— Нам всем плохо, — ответила бабушка, ласково гладя волосы Джесси. — Хороший парень нашел свою могилу, и нам будет очень недоставать его. Но мы должны подумать о том, как мы радовались, когда он был с нами. И как нам повезло, что мы вообще познакомились с ним.

— Он был моим другом, — сказал Джесси.

— Да, был, — ответила бабушка Пигготт. — И навсегда им останется.

После ужина, выждав немного для приличия, Джесси отослали в постель, и юноша, обессилев от слез, наконец, заснул в одиночестве на своем чердаке.

По настоянию бабушки Анри занял кровать в новой комнате.

— Мегги не захочет спать там сегодня ночью, если она вообще уснет. Иди и отдохни, Анри Бест! Завтра ей понадобится твоя помощь.

Старик неохотно удалился, и через несколько минут его равномерное похрапывание влилось в звуки ночи.

Бабушка помогла Мегги выжать только что окрашенное траурное платье и повесить его у огня.

— Тебе, должно быть, трудно поверить, что это — правда, — заметила старая женщина.

— Что ты имеешь в виду?

— Он был таким молодым, здоровым и полным жизни, когда уезжал, — сказала бабушка. — Не видя его больным или раненым, трудно смириться с мыслью, что он мертв…

Мегги ничего не сказала, питая отвращение к обману, который выдавала за правду, но горе, заполнившее ее сердце, было искренним.

— Я не могла поверить, что мой Пигготт умер, — продолжала бабушка. — Я по-прежнему думала, что в любую минуту он появится из-за угла, а в руках у него какая-нибудь штуковина — показать мне… — Голос ее стал тихим и задушевным. — И только когда я увидела его тело, то поняла, что все происходит на самом деле. Если бы я его не видела, то, наверное, с радостью продолжала бы обманывать себя и внушать мысль, что он умер не по-настоящему.

— Ах, нет! У меня все по-другому, — сказала Мегги. — Я уверена, что Ро Фарли мертв. В этом нет никаких сомнений.

Бабушка удивленно приподняла бровь, но восприняла слова Мегги в их прямом значении и больше эту тему не затрагивала. Они вместе вычистили красильный котел и подмели земляной пол.

Мегги собрала остатки черного крепа, хранившегося на дне сундука, и разгладила складки горячим камнем. Как только креп был развешен и комната убрана в траурный цвет, обе женщины сели на стулья возле огня — ждать наступления утра.

Мегги, мысли которой кружились в водовороте смятения и вины, была не в настроении вести беседу. Старая женщина не принуждала ее к пустой болтовне ради того, чтобы убить время. Молчание затянулось, и только скрип стульев иногда раздавался в полной тишине.

Бабушка достала из кармана глиняную трубку и набила ее приятно пахнущим табаком. Побег зеленого чикори послужил запалом. Потребовалось несколько сильных затяжек, чтобы табак разгорелся, и как только он вспыхнул, старая женщина глубоко затянулась и медленно выпустила дым в прохладный воздух комнаты.

— Хочешь затянуться? — спросила она Мегги, протягивая ей трубку.

— Нет-нет!

Бабушка кивнула, слабая улыбка приподняла уголки губ:

— Не любишь табак, не так ли? Я тоже не переносила его, когда была в твоем возрасте. Но мне нравится эта трубка, — сказала она. — Она успокаивает меня.

Старая женщина вытянула руку, удерживая трубку на расстоянии, с которого могла отчетливо видеть ее, и стала внимательно рассматривать длинный, загнутый конец трубки из синей обожженной глины, как будто долгое время не видела его.

— Знаешь, это ведь трубка моего муха… — Мегги удивленно раскрыла глаза:

— Я не знала этого! — Бабушка кивнула:

— Раньше я не курила, совершенно не выносила запаха табака и устраивала сцены, если курили в моем доме. — Она сделала глубокую затяжку. — Так было до того дня, когда я похоронила моего мужа. — Бабушка откинулась на спинку стула и уставилась на огонь, как будто видела там прошлое. — Царила такая суматоха, люди плакали, горевали и обнимали меня… — Она печально рассмеялась. — А я… я окоченела, как будто полдня простояла голой на морозе…

Старая женщина покачала головой и безрадостно улыбнулась:

— В тот день после похорон, когда я положила его в землю, я вернулась домой. Дом казался таким пустым, и я чувствовала себя такой одинокой! Хотя, конечно, я вовсе не была одна. Двое моих младших оставались со мной. И они плакали и горевали по умершему отцу. Мне пришлось быть сильной ради них. И я сделала это, потому что должна была сделать…

Она прервала свой рассказ, чтобы выбить трубку и еще раз разжечь ее.

— В ту ночь, уложив их в постель, я села возле очага. Я знала, что не смогу заснуть. Но снова начинать плакать мне тоже не хотелось, да и не было сил.

Старая женщина взглянула на Мегги.

— И тут я увидела его трубку — вот эту — и небольшой мешочек с табаком. Неожиданно показалось, что ничего в мире мне сейчас не хочется сильнее, чем снова почувствовать запах табака из трубки моего мужа…

Старая женщина пристально смотрела на огонь, покачивая головой.

— Итак, я сделала то единственное, что тогда могла. Я закурила его трубку. И курю с тех пор вот уже больше двадцати лет…

Бабушка тяжело вздохнула:

— Я остаюсь вдовой уже дольше, чем была когда-то замужем… Но мне все еще не хватает моего мужа, а эта трубка дает почувствовать, что он рядом…

Глаза Мегги наполнились слезами. Она потянулась и взяла тонкую костлявую руку старой женщины в свою.

— Бабушка, я хочу, чтобы ты знала: ты можешь курить эту трубку в моем доме в любое время и когда только захочешь!

Старая женщина приподняла бровь и весело рассмеялась.

— Да я всегда и курила! — честно призналась она. — Что бы там ни говорили другие люди, их осуждение не имело для меня никакого значения. Я все равно делала, что хотела и когда хотела!

В ее словах была правда, и они обе знали это. Мегги заметила, что тоже улыбается.

— Ты и твоя мать всегда отличались тем же, — продолжала бабушка. — Просто делали то, что взбредет вам в голову! — Она заговорщицки улыбнулась Мегги. — Думаю, вы брали пример с меня!

Мегги искренне рассмеялась сквозь слезы.

— А сейчас держу пари, — продолжала бабушка, — что в доме наверняка есть какая-нибудь вещь, которая будет напоминать тебе о муже, поможет представить его рядом тогда, когда тебе этого очень захочется!

Улыбка тут же исчезла с лица Мегги:

— О, нет!

— Да, да! Обязательно должно быть что-нибудь. — Мегги нервно теребила фартук:

— Ро не курил трубку. Он вообще не курил.

— Возможно, он знал, что ты не любишь запах табака в комнате, — ответила бабушка. — Но должно быть что-то, что напомнит тебе о нем…

— Есть пристройка к нашей хижине, которую он сделал…

Старая женщина обернулась на дверной проем, откуда доносился храп Анри.

— Да, — сказала она. — Твоя кровать всегда будет напоминать о нем, Мегги. Но, по правде говоря, она вряд ли даст тебе успокоение…

Мегги ничего не ответила, зная, что вот этого-то кровать ей никогда не давала и не даст.