Джуд Деверо - Сватовство

Оказалось, что Руфь и ее дуэт иного мнения. Помня о социальном положении Руфи, я была уверена, что она великая наездница, но оказалось, что этого животного она безумно боится. Боится ее больших широких ноздрей, ее морды, равно как и ее зада. Когда она взобралась на лошадь и ее глаза расширились от страха, я ее почти полюбила. Видимо, она в самом деле хочет задержаться на своей работе, если отважилась взобраться на лошадь, испытывая перед ней непреодолимый страх.

Близился вечер. Мы, уставшие и, по большей части, молчаливые, спешились. Руфь ехала позади Таггерта, все время разговаривая с ним. Некто из дуэта попыталась рассказать мне о вегетарианской диете, но, когда я пояснила, что не ем ничего, кроме мяса, и к тому же в больших количествах, она заткнулась и больше со мной не разговаривала. Тишина леса вокруг, Сэнди, едущий на лошади следом за мной, доставляли мне большую радость.

После того как мы спешились и большинство разбрелось по лесу, я взглянула на Руфь и увидела странное выражение ее глаз. Она совершенно безвольно опустила руки, и я поняла, что она устала так, как никогда в жизни не уставала. Мне не известно было, о чем она думает, — да и думала ли она о чем-либо в ту минуту? Но она страдала от непривычной усталости, и причиной ее страдания была мирно жующая лошадь. Трясущимися от усталости руками она закурила сигарету. Потом, с видом злобного ребенка, неожиданно вдавила сигарету в гладкую шею лошади.

Все произошло в мгновение ока. Лошадь заржала-заплакала, шарахнулась и сбила Руфь с ног. Не раздумывая, я сразу же побежала, пытаясь встать между Руфью и лошадью, но лошадь взбесилась — ей было больно. Изо всех сил я держала поводья левой рукой, а правой водила над ожогом, стараясь внушить лошади, что она в безопасности и никто ее больше не тронет. Во время этой суматохи Руфь уползла, как змея, каковой и была, и оставила меня с лошадью наедине.

Ковбой ломился через леса, подобно снежному человеку; взглянув на него, я увидела, что он движется прямо на меня, а его лицо искажено яростью. «Сейчас-то с чего? — подумала я. — Сейчас-то почему он взъярился на меня?»

Руфь, как положено, опять бросилась в сильные защищающие руки ковбоя, громко всхлипывая, но следя при этом за гримом на глазах, и умоляла спасти ее. Таггерт держал ее, а глядел на меня — я все еще утешала бедную лошадь. Интересно было узнать, что Руфь могла ответить, если бы мне пришло в голову рассказать всем, что она сделала.

— Вы должны были позвать меня, — процедил Таггерт сквозь стиснутые зубы.

У меня в голове мгновенно пронеслась тысяча слов. Я могла сказать ему правду о его возлюбленной, могла объяснить, что если бы я позвала его, да еще ждала, когда он появится, на прелестном лице Руфи мог бы появиться след от подковы в самой серединке. В конце концов я не стала себя выгораживать, а только сказала:

— Вы совершенно никчемный человек, вот что. Прямо-таки ежедневно путаетесь под ногами.

Отпустила поводья и двинулась в лес. Есть ли на свете гнев более холодный, более глубокий, чем гнев, охватывающий вас, когда вас обвинили незаслуженно? Я себя чувствовала так, словно была головешкой из костра, который горел весь день. Еще немного — и я могла бы вызвать лесной пожар. Я стояла в лесу, ничего не видя, со стиснутыми кулаками, и чувствовала себя мученицей. И это было несправедливо.

Я не сержусь долго, и этот раз не был исключением. Через несколько минут я пришла в себя, нарыв мой лопнул. Я все еще стояла, сотрясаясь от волнения и опустошенности, слезы застилали мне глаза.

Услышав, что кто-то подошел ко мне сзади, я вытерла глаза тыльной стороной ладони и, оглянувшись, увидела лицо Сэнди, полное участия.

— Не знаю, что творится с Кейном, — сказал он. — Обычно он так себя не ведет. Обычно он…

Правило номер один в доме моего отца было: «Никогда не показывай, что ты страдаешь. Если поймут, что тебе больно, заставят страдать еще больше».

Изо всех сил я постаралась улыбнуться и говорить легкомысленно.

— Это все из-за меня. Я всегда глажу мужчин против шерсти. Если бы я испуганно вопила в ужасе, закрыв лицо руками, он бы, наверное, угостил меня бренди и пирожком.

Сэнди весело засмеялся.

— Возможно. — Он помолчал немного, а потом спросил: — Руфь… Какая она?

Я ничего не сказала, только отвела глаза. Должна ли я ему рассказать об ожоге сигаретой?

— Кейн… — нерешительно начал Сэнди. — Я думаю, ему нужна жена.

Я опять представила Руфь на кухне и развеселилась. Но я не собиралась врать этому человеку: он очень добр ко мне и не заслуживает, чтобы я его обманывала.

— И он думает взять Руфь в жены? Руфь любит завоевывать, но, как только выиграет, ищет новую цель. — Я подумала о ковбое, орущем на меня из-за спасения Руфи, да не один раз, а дважды. — Я думаю, они друг друга стоят. И надеюсь, что она разобьет его сердце.

Сэнди помолчал.

— Так, — протянул он через минуту, — а вы замужем?

Я знала, он прежде всего думает о Кейне, который ему как сын. Господи! Почему каким-то людям достается любовь без всяких заслуг, а других не любят? С трудом сдерживая слезы, резко спросила:

— Это что, предложение?

Когда Сэнди заговорил, то был совершенно серьезен:

— Если бы я был на десять лет моложе, я уговаривал бы вас выйти за меня так настойчиво, что вы бы в конце концов согласились. Я бы все сделал, чтобы избавить вас от одиночества!

Я засмеялась немного натянуто, не сумев скрыть, что была польщена.

— Вы на мне не можете жениться, — сказала я честно, — я слишком много знаю, для того чтобы выйти замуж. Мужчинам нравятся женщины беспомощные или те, которые, по крайней мере, знают, как это изобразить. — Вроде Руфи… Она может, а я нет. Я чересчур откровенна и всегда забываю это скрыть.

Я повернулась, чтобы уйти. Мне не хотелось еще с кем-нибудь говорить. Неизвестно, что бы я сказала еще…

— Скорее возвращайтесь, — раздался голос Сэнди позади меня, — на обед у нас говяжьи языки.

— О! Это я люблю, — ответила я и решила остаться.

Кейл растянулась на траве в той излюбленной позе писателей, когда тело совершенно расслаблено и дает возможность разуму творить не думая. Она размышляла о рассказе, где убийцей был ковбой, который был так хорош собой, что никто его не подозревал… Вдруг она услышала чьи-то шаги.

«Ну, что теперь?» — думала она, не желая двигаться, не желая останавливать фантазии, бродящие в уме. Есть люди, ненавидящие писать, ненавидящие мыслить, а есть люди, готовые на все пойти, чтобы продолжать творить. Сейчас, заслышав шаги, Кейл думала, что, если она притихнет, тот, кто подойдет, может быть, уйдет и оставит ее в покое.

Неожиданно Кейл увидела Кейна, обнимающего Руфь и целующего ее с такой невероятной нежностью, как будто та была хрупкой и драгоценной вещицей. Кейл хотела уйти, но в это время Кейн отодвинулся от Руфи.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Тебя не ударила лошадь?

Подперев голову рукой, Кейл с большим интересом стала слушать, что ответит Руфь. Она считала, что подслушивает сейчас только как исследователь.

— Все прекрасно, Кейн, — заверила Руфь, осторожно взмахнув ресницами. — Я так боялась этой поездки… Меня пугало все: большие пространства, животные, люди, принимающие участие в этой поездке. К тому же я думала, что вы будете злобным… — Она кокетливо улыбнулась. — Заставите нас подковывать лошадей или что-то вроде этого…

«По всей видимости, она и не собирается рассказывать ему о том, что прижгла лошадь, — подумала Кейл. — Если что и страшит эту женщину — это опасение, что мужчины не будут обожать ее. Возникает философский вопрос: какая же она, эта Руфь Эдварде, на самом деле?»

— Даже здесь, на Западе, мы такие же, как и другие люди. Мы хотим того же, что и другие мужчины, — сказал Кейн проникновенным голосом.

«Ну да, — подумала Кейл, — они хотят Руфь».

Руфь положила руку на его плечо:

— А я говорю тебе, что ты не такой, как все.

Какой мужик был способен не клюнуть на такую наживку?! Это было все равно, как если бы мужик подошел к вам в баре, говоря: «Какая вы милая девушка», ну и так далее. Женщины, как правило, на это не покупаются, но может ли хоть один мужчина устоять против незамысловатой тактики Руфи?

— Я тоже считаю, что не похож на других мужчин, — ответил он, обнимая ее за плечи.

Еще раз Кейл переоценила возможности этого самца. Интересно, думала она, какая разница между самцом оленя во время гона и мужчиной, стремящимся к своей цели? Ответ: никакой. Оба они слепые, глухие и очень глупые.

Когда они начали целоваться, Кейл кашлянула. Одно дело — подслушивать, но подглядывать за эротическими сценами — это уже лишнее…

Лицо Кейна изменилось, когда он увидел Кейл, но одну секунду она все-таки видела то же лицо, которое все время видела Руфь: на нем отражались желание, нежность, страсть и, кажется, даже жадность. Что касается Руфи… В ее взгляде была усталость! Кейл поразилась своей догадке: старая хищница Руфь боится ковбоя Таггерта. Руфь повернулась и, волоча хвост, поползла назад в лагерь.

— Я догадался, что шпионство можно добавить к перечню ваших достоинств, — процедил Таггерт сквозь стиснутые в ярости зубы.

— Я здесь была первая, — начала Кейл, защищаясь, но, взглянув на его лицо, остановилась. — Что толку говорить с вами? Вы уже составили обо мне мнение.

Она поднялась и хотела уйти, но он протянул к ней руку.

— Не дотрагивайтесь до меня, — предупредила она, отступая.

В его взгляде была почти презрительная усмешка.

— Ладно. Одна из ваших фобий — что вас все трогают.

— Вопреки вашему мнению обо мне… Впрочем, вам не нужны мои объяснения… — грустно проговорила Кейл и, повернувшись, пошла в лагерь.

В лагере Сэнди готовил блюдо из бобов с сосисками, тут же худая особа из дуэта хлопотала у своей жестяной плиты, ворча, какая это страшная вещь — горячие сосиски, тогда как толстуха расчесывала щеткой волосы Руфи, к огромному удовольствию окружающих. После обеда худышка начала болтать о кристаллах и пирамидах, рассказывая с обременительными подробностями, что вид пирамид улучшает половую жизнь всякого. Присутствующие решили, что Руфь должна повесить пирамиду из веток дерева над своим спальным мешком.

С трудом справляясь с охватившим ее гневом, Кейл направилась к лошади.

— Вы разрешите мне взглянуть на ваше плечо? — вдруг раздался голос Сэнди.

Кейл, стараясь не показать своего удивления, ослепительно ему улыбнулась. Но вскоре улыбка исчезла: над Сэнди навис Кейн.

— А что у нее с плечом? — спросил Кейн. Сэнди быстро повернулся и недовольно фыркнул.

— Если бы кроме рогов у тебя были мозги, ты сообразил бы, что она ударилась, спасая шею Руфи второй раз.

Вот она, сладкая справедливость, думала Кейл. Мой любимый рыцарь приходит мне на помощь. Ей было интересно: решится ли Сэнди поехать в Нью-Йорк и жить с ней на крыше небоскреба?

Кейн покраснел и что-то пробормотал о том, что плечо Кейл осмотрит самолично, но она задрала подбородок, развернула плечи и вернулась в лагерь, чувствуя себя наилучшим образом — впервые за все время пребывания в Колорадо.

Кейн не мог уснуть, взбивая кулаками нечто, что должно было быть подушкой, и беспрестанно вертясь в спальном мешке — нейлон так и трещал, распугивая сов. Он проклинал все на свете и пытался думать о Руфи. До сих пор он в ней недостатков не замечал. За ее прекрасным фасадом скрывалась приветливая, добрая душа. И он легко мог представить ее с сыновьями, мог вообразить, какой она будет на восьмом месяце беременности их ребенком…

Но думать о Руфи Кейн не мог. Он видел и слышал только эту по-детски маленькую писательницу. Она была как заноза, которую невозможно вытащить… Когда он увидел, как она, наклонившись над Руфью, схватила поводья лошади, он просто испугался. Один неверный шаг, и она оказалась бы под копытами лошади. Сознавая, что с его стороны было глупо говорить ей, что надо было его дождаться, он понимал, что она сделала все, что нужно было сделать. Но не только происшедшее так мучило его, лишая покоя.

Он точно не знал, что в ней его так сильно волновало. Возможно, ее улыбки и удачные замечания. А может быть, то, как она наблюдает за Руфью: как будто та спускается с горной вершины вниз. Или, может, то, как выглядит в джинсах ее попка?

Почему его так рассердило, когда она спасла Руфь? Окажись на ее месте любая другая женщина, он бы гордился ею: как она быстро соображает и быстро действует! Но что-то в этой блондинке привело его в ярость. Ведь еще когда он стоял там, уставившись на нее, у него уже было сильное желание охранять ее, взяв на руки.