— Вы не могли бы научить ее? Я имею в виду — не можете ли вы посвятить все свое время в течение нескольких месяцев, чтобы научить ее? Я помогу вам с остальной работой в Орандж-Гроув.

— Да, наверное, могла бы. Наверное, у меня это получится, при моем опыте, но, Хорейс, вы вдруг так заторопились. Как может человек знать, что он любит женщину, хотя она еще и не успела стать взрослой?

Он с трудом сделал глоток.

— Не знаю, как вам на это ответить. Я… я люблю ее, потому что она очень красива, но, конечно, я понимаю, что этого недостаточно. Я… мне нравится ее ирландский характер, решимость, как вы говорите. Самое главное — я чувствую, что понимаю ее. А раз я сейчас это чувствую, когда она еще такая юная, разве наше взаимопонимание не углубится с годами, не превратится в сильное чувство?

— Дорогой мой мальчик, не знаю. Разве это можно заранее сказать?

— Мне нужно о ком-то заботиться.

— Вы, вообще, отшельник — даже в своей семье, не правда ли?

Он переменил тему.

— Я хочу, чтобы вы знали, я понимаю, что будут говорить люди.

— О том, что я позволю молоденькой девочке выйти за человека, которому за тридцать?

— О тех годах, когда я был в отсутствии. Эти годы прошли у меня зря, мэм. Но их следы тоже исчезли. Клянусь, что шрамов от них не осталось.

— Как вы думаете, я стала бы вообще обсуждать это с вами, если бы не верила в вас, Хорейс Банч Гульд?

— Благодарю вас.

— Я не сказала, что я говорила как о муже Деборы, я просто хочу сказать, что верю в вас, именно в вас. И прежде чем я смогу обещать заняться обучением будущей жены, вы должны дать мне одно обещание.

— Все, что вы скажете, миссис Эббот.

— И вы и я должны быть уверены, что девочка хочет выйти за вас.

— Она откинулась назад в кресле-качалке.

— Теперь, когда у меня было немного времени, чтобы прийти в себя после потрясения, я должна сознаться, что видела симптомы, которые я не разгадала!

— Правда? Честное слово? Какие?

— Она прячется каждый раз, когда вы приходите.

— Это разве хороший признак? Я начинаю беспокоиться.

— Вы хороший плантатор, Хорейс, — вы помогли спасти обе плантации Гульдов и один Бог знает, как вы мне помогли, — но вы о женщинах знаете столько же, сколько Дебора о домашнем хозяйстве.

— Можно мне пойти за ней сейчас?

Они оба повернулись к густой группе олеандров к северу от крыльца.

— Мне показалось, что я что-то слышала там в кустах. А вы, Хорейс, слышали?

— Возможно, енот, я посмотрю.

Он тихонько спустился по лестнице и обошел крыльцо. Дебора сидела под олеандрами, — подобрав колени под самый подбородок, разостлав вокруг себя голубое платье с белой рюшкой, — и улыбалась ему, как будто это было для нее самым естественным делом.

— Хэлло, — сказал он как можно спокойнее. — Не хотите ли присоединиться к нашей компании?

Он протянул ей руки, отодвинув ногой стволы олеандров. — Хотите, мисс Дебора, чтобы я вытащил вас оттуда?

Она чуть нахмурила брови; потом опять улыбнулась и радостно протянула обе руки.

* * *

Христос умер хорошо

За грехи, но не свои.

Пусть будет со мной, пока не умру,

Пусть будет со мной пока не умру.

Радостный голос Ларней был слышен от кухни до входной двери, где Мэри вешала пальто на вешалку. На душе у мамы Ларней было так же легко, как у нее. Она поспешила в кухню и присоединилась к последнему «Пусть будет со мной, пока не умру».

Не говоря ни слова, мама Ларней, улыбаясь, отвернулась от своих кастрюль и начала хлопать в ладоши и постукивать каблуками в ритме, более знакомом Мэри, чем церковные гимны.

— Готова, готова, мисс Мэри?

Хлоп-хлоп.

— Я готова, я готова, мама Ларней!

Хлоп-хлоп.

Захотел жениться еж, а-а,

Очень он собой хорош, а-а,

Сел у хижины своей

И на ужин ждет гостей.

Темный, черный, словно тушь

Появился скоро Уж;

Через старый дряхлый мостик

Прискакал Кузнечик в гости;

Вдруг раздался страшный стук,

То приполз огромный Жук.

Мэри плясала по кухне, ударяя ладонью в такт ударам Ларней, — сначала по столу, потом по шкафу, потом по большой доске для теста — и в конце концов зааплодировала им обеим, как она когда-то делала в детстве, когда она, Хорейс, Джим и Джейн запоминали одну из запутанных, примитивных негритянских песен мамы Ларней.

— Правду говорю, наш дом счастливый, мисс Мэри. И пора. Не играли, не пели давно. Мой мальчик сделал нас счастливыми, как делал несчастными, правда?

— О, я так счастлива, что мне кричать от счастья хочется, — засмеялась Мэри.

— Помнишь, как мы раздражали бедную мисс Алису, когда пели эту песню, потому что в ней ужи и жуки.

Ларней помешала содержимое большого котла, висевшего над камином.

— Мы сегодня празднуем и за массу Джеймса. Его любимое — тушеная кефаль. Этот добрый человек может ходить без боли. У-Ух! Это рука Бога, что поездка помогла твоему папе, Да?

— О, это просто замечательно! И как это было хорошо, что папа взял лошадь у мистера Фрюина и приехал верхом-верхом, чтобы мы видели, что он теперь в состоянии ездить!

— Для Ларней самое хорошее, что мой Джон выучился вот по-новому натирать. Они оба говорят, если Джон натирать будет каждый день, ноги больше не будут болеть. Ты думаешь, это верно? — Ее глаза были полны слез.

— Думаешь, мой Джон может помогать массе?

— Да, конечно. Джон силен и ловок, и я знаю, что он хорошо выучился у массажиста на водах. Папа вне себя от радости, что Хорейс женится, а, знаешь, то, что он счастлив, поможет ему лучше всего.

Глаза Ларней заблестели сквозь слезы, и она начала пританцовывать и слегка, медленно подпрыгивать но кухне.

Захотел жениться еж…

— Ты можешь этому поверить, мама Ларней? Можешь поверить, что Хорейс действительно женится на этой милой маленькой Деборе Эббот?

— Только одно мне больно, — тихо сказала Ларней. — И это только Ларней больно за Ларней. Он будет жить в Блэк-Бэнксе и там будет моя Ка, а не Ларней. Ка будет нянчить детей массы Хорейса.

Мэри похлопала ее по плечу.

— Но мы все будем вместе. Хорейс больше не уедет — никогда.

— Думаешь, масса Джим останется здесь?

— Думаю, что останется. Куда ему уехать? У него нет дома, кроме Блэк-Бэнкс. — Она вздохнула. — Я знаю, о чем ты думаешь. Но, может быть, Хорейс и Дебора будут так счастливы, что это поможет и Джиму.

Ларней покачала головой.

— Так не бывает, голубушка. Никогда так не бывает.

— Я не позволю тебе тоску нагонять, мама Ларней, слышишь?

— Я слышу, а сердце не слышит.

— Ну, и пусть. Интересно, как идут занятия по домашнему хозяйству у Деборы и миссис Эббот? Бедная девочка, ее тетя так стремится сделать ее хорошей женой в полгода, ей наверное трудно. Хорейс говорит, что он почти не видится с ней это время, а когда он идет гулять с ней, или они едут верхом, бедняжка так устает, что для нее слишком далеко такое расстояние, которое ей было нипочем в десять лет. Недавно она крепко заснула у него на плече, когда они сидели на бревне около реки.

* * *

— Но, тетя Эббот, сестра мистера Гульда Мэри и ее тетя шьют платья всем черным детям. Нельзя ли мне поучиться у них выкраивать позднее, — когда я буду замужем за мистером Гульдом? — Ее голос мечтательно затихал. Она уронила ножницы и смотрела в окно на сгущающиеся грозовые тучи, скользящие по небу. — И, все равно, мистер Гульд скоро придет, и мы пойдем гулять.

— Дебора Эббот, что ты видишь там в окне? Ты смотришь на небо, разве ты не видишь, что собираются грозовые тучи? Будет ливень! Мистер Гульд, вероятно, сегодня не придет, а если и придет, ты не пойдешь гулять, пока не покажешь мне, что можешь выкроить перед так, чтобы он соответствовал спине. Теперь начинай кроить!

— Мистер Гульд говорит, что он ест решительно все, тетя Эббот. Мне не надо будет печь торт «Бетти», может быть, много лет! Их кухарка Ка стряпает так же хорошо, как мама Ларней.

Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ты научишься делать и еще один торт, и «Лэди Балтимор» до конца этой недели. Она у меня в списке, так что тебе все равно придется растирать это масло с сахаром. Вот ложка.

— Но я уже завоевала сердце мистера Гульда!

— Тогда мы изменим поговорку: «Способ удержать сердце мужчины — это держать его желудок довольным». Начинай растирать, Дебора.

— Но разве не мужчина должен управлять черными, тетя Эббот? Я знаю, что вам приходится этим заниматься, но у вас нет мужчины в доме. А я просто буду держать себя с ними естественно, и они будут отлично ко мне относиться. Мне они уже нравятся. В нашем доме не будет неприятностей.

— Дебора, ты должна быть добра к ним, это верно. Ты добра по своему характеру, но нельзя с ними «вести себя естественно». Так дело не пойдет.

— Почему?

— Потому что цветные знают нас лучше, чем мы сами знаем себя. Они умеют оценивать нас быстрее, чем мы можем оценить их, и если они поймут, что ты всегда относишься к ним сочувственно и ласково, они сядут тебе на голову.

— Я не верю этому. Извините меня, тетя Эббот, но я должна быть сама собой.

— Ты еще очень молода и неопытна. Если когда-нибудь ты станешь хозяйкой плантации, ты должна быть разумной.

— Как вы думаете, тетя Эббот, у нас с мистером Гульдом будет когда-нибудь своя собственная плантация? Правда? Без этого другого мистера Гульда, его брата?

— Надеюсь, моя дорогая. От всей души надеюсь. Но тебе не удастся так легко переменить тему. Сегодня мы говорим о том, как держать себя со слугами, и это означает, что тебе предстоит узнать основные правила поведения по отношению к ним. Черные не все одинаковы, как утверждают некоторые. Они находчивы и умны, и честны, и лживы, и добры, и злы, — так же как белые. Они отзываются на доброту, но некоторые из них злоупотребляют ею, — как и белые. Они целиком зависят от своих хозяев во всем — пище, жилье, одежде, лекарствах. Но это все им полагается, и поэтому они не обязаны благодарить, когда в субботу им все это выдается. Обычно они благодарят, но это им причитается. Они заработали свой рис и муку, и сахар, и мясо, и куски ткани. Это — деловой обмен. Но так как они зависят от тебя, — ведь, они принадлежат тебе, — они реагируют на настоящую власть. Они уважают в тебе силу. В этом отношении, мне кажется, они похожи на детей. Им необходимо уважать своих белых, восхищаться ими. Мир черного — это мир его белых. Если у тебя и мистера Гульда дела пойдут хорошо, их мир тоже расширяется. У них есть чувство собственного достоинства, и надо их в этом поддерживать, но никогда не надо им льстить, — они это сразу понимают. А если они молчат, когда ты им объясняешь, что они сделали что-то неправильно или не довели работу до конца, не попадайся в их западню.

— Западню?

— Молчание черного почти всегда западня. Оно их, видимо, не смущает, тогда как нас, белых, приводит в смущение, если мы стоим и ничего не говорим. Мы, белые, не выносим молчания, и если мы недостаточно осмотрительны, они ловко устраивают так, что мы заполняем это молчание, — и чаще всего мы заполняем его именно теми словами, на которые они рассчитывают.

— Я постараюсь запомнить, тетя Эббот, но это тяжело. Просто любить кажется мне гораздо проще.

Ну, Дебора, сегодня мы будем говорить о том, как вести себя с мужем.

— Но, тетя Эббот, я это уже знаю, иначе мистер Гульд не захотел бы прожить со мной всю оставшуюся жизнь, не правда ли?

— Ты знаешь, что ты хорошенькая, и что он счастлив, когда он с тобой, Дебора, но я говорю о более позднем времени, когда жизнь окажется не в таком розовом цвете, когда придет смерть или болезнь, или неудача, или разочарование. В такое время быть с мужчиной трудно. Когда ты увидишь, что он сделал ошибку, Дебора, ради всего святого, не говори ему прямо. Жена должна быть покорной, а это не всегда тебе будет легко.

— Почему? То, чего хочет мистер Гульд, и я этого хочу.

— Да, сейчас. Но будут и такие времена, когда Хорейс Банч Гульд будет не прав, будет совершать ошибки или рассердится на тебя.

— Мистер Гульд?

— Мистер Хорейс Банч Гульд. Человек, за которого ты выйдешь пятого ноября. Когда он сделает что-то, что тебе неприятно или рассердит тебя, или обидит, подожди.

— Подождать?

— Да, пока он не успокоится, или не образумится, — но пока ты ждешь, все равно надо любить его.