Поздним утром его блуждание занесло его в тихий жилой квартал на одном из наиболее высоких холмов. Скромные, но приличные здания окружали базарную площадь с трех сторон, в то время как четвертая была ограничена кирпичной стеной. Холм от стены резко уходил вниз, открывая роскошный вид на залив. Довольный, Рэндольф закинул руки на стену и стоял, изучая город, так игриво раскинувшийся где-то далеко внизу.

В воздухе носились запахи совершенно непохожие на английские: легкий ветерок с моря благоухал сильными, интригующими ароматами незнакомой растительности и кухни. Облака начали расходиться, и, пока он стоял, первые лучи солнечного света коснулись знаменитого залива, раскрашивая угрюмые серые воды в зеленовато-голубые и бирюзовые тона.

На дальней стороне залива прорисовывались очертания Везувия[3] цвета индиго. Это был первый день, когда Рэндольф достаточно ясно смог разглядеть вулкан. Он был заинтригован небольшой, но зловещей струйкой дыма, поднимающейся над вершиной. На что это похоже – жить рядом с вулканом?[4] Возможно, именно это постоянное, тлеющее напоминание о смертности явилось причиной, по которой неаполитанцы отдавались жизни столь энергично.

Он видел всего одного человека, женщину в очках, сидевшую на скамье в противоположном конце площади. Не обращая внимания на Рэндольфа, она делала набросок в альбоме, покачивающемся на ее коленях. Светлокожая и скромно одетая, она, должно быть, тоже была туристкой. Рэндольф подумал, что для нее было довольно рискованно выйти на улицу одной, и тут же забыл о ее существовании.

Одна из тощих итальянских кошек вспрыгнула на стену возле Рэндольфа, недоверчиво взглянула на него дикими желтыми глазами, а затем стала красться вдоль стены, преследуя птицу, которая в последнюю минуту метнулась прочь. Несколько цыплят, неспеша пересекали базарную площадь, с надеждой склевывая что-то с земли, и где-то поблизости ворковал голубь. Это было самое спокойное место, найденное Рэндольфом в Неаполе. Он закрыл глаза, впитывая в себя долгожданное тепло и блеск усиливающегося солнечного света.

Какой-то скрип привлек его внимание, и Рэндольф, оглядевшись вокруг, увидел, что из дома на углу базарной площади появилась молодая девушка, держа в одной руке ведро, а в другой низкую приставную лестницу. Не обращая внимания на двух туристов, она поставила лестницу около стены, быстро взобралась на нее, продолжая держать в руке ведро, и начала мыть окна.

Девушка была очень симпатичной, с оливковой кожей, черными, как вороново крыло, волосами, скрепленными алой лентой, и парой аккуратных лодыжек, видимых из-под ее свободных юбок. Рэндольф лениво за нею наблюдал, наслаждаясь видом, словно это было одно из многих, присущих Неаполю, чудес.

После энергичного мытья самого близкого окна девушка наклонилась и начала мыть следующее, лестница под ней закачалась. Рэндольф нахмурился, полагая, что она окажется более мудрой и передвинет лестницу. Но несомненно, она мыла окна таким способом в течение многих лет. Даже если она упадет, высота не была опасной.

Готовый возобновить свою прогулку, Рэндольф начал пересекать площадь. Но не успел он сделать и трех шагов, как услышал грохот падающих предметов, сопровождаемый криком боли. Проклиная себя за то, что не попытался предостеречь девушку, Рэндольф поспешил туда, где она совершенно неподвижно лежала, и встал возле нее на колени.

– Синьорина? – Сказал он, мягко касаясь ее плеча.

Черные ресницы долго трепетали, прежде чем приподняться и показать трогательные темные глаза. Девушка что-то пробормотала, вероятно, обращение к Богу, затем села и слабо улыбнулась Рэндольфу. Она была очень молода, возможно, ей было не больше пятнадцати, с лицом, подобным лику Мадонны, что, казалось, было неаполитанской особенностью.

– Рад видеть, что вы пережили свое падение, – сказал он, хотя и не был уверен, что она его понимает. Он стал подниматься, чтобы помочь ей встать, но внезапно она упадала в обморок прямо ему в руки, и Рэндольф обнаружил, что обнимает очень сексуальную молодую особу. Чувствуя пышные изгибы ее тела, прижатые к его груди, Рэндольф поверил, что женщины Средиземноморья созревают гораздо раньше, чем их северные сверстницы.

Девушка откинула назад голову, оказавшуюся так головокружительно близко, что стало очевидно, что ее рот был просто создан для поцелуев. Поддерживающие ее руки Рэндольфа мгновенно напряглись. Как же давно он вот так держал женщину, а ведь он был всего лишь простым смертным. Но он также являлся джентльменом, а джентльмен никогда не воспользуется положением оглушенных ударом девочек, даже если те достигли полового созревания.

Он решил, что лучше всего положить ее здесь на улице, а затем обратиться за помощью, постучавшись в ее дом. Но прежде, чем он смог что-либо предпринять, он услышал позади себя хриплый мужской окрик, сопровождаемый звуком тяжелых шагов.

Он оглянулся и увидел, что двое мужчин мчатся через базарную площадь, – поразительно красивый парень и пожилой человек. Их шумное беспокойство выдавало в них семью или соседей лежащей в обмороке девушки. Можно было только надеяться на то, что кто-нибудь из них хоть немного знает английский или французский. Как только они остановились рядом, Рэндольф открыл рот, чтобы заговорить.

Но прежде, чем он успел что-либо произнести, тот, что был старше, с мучительным ревом выхватил девушку из его рук, а молодой – сильным ударом кулака двинул Рэндольфу в челюсть.

– Что за черт! – Рефлексы, отточенные в салоне Джексона, немедленно дали о себе знать. Рэндольф наклонил голову и дернулся, выходя из-под удара, его шляпа упала на землю. Но пока он поднимался на ноги, другой кулак надежно впечатался в его живот.

Сложившись пополам и задыхаясь, Рэндольф понял, что эти два маньяка подумали, что он напал на девочку. Деревянная лестница лежала поблизости, и он схватил ее за две перекладины, чтобы использовать как защиту от своего разъяренного противника.

Ситуация была настолько комична, что Рэндольф почти рассмеялся. Но тут он увидел, как в руке молодого человека блеснул нож, и его веселье вмиг испарилось. Больше это не было похоже на шутку – существовала вполне реальная опасность, что он будет убит по глупому недоразумению. Если бы это произошло, то, несомненно, Королевство обеих Сицилий выразило бы британским властям глубокое сожаление, но для Рэндольфа это уже не имело бы никакого значения.

Пронзительно крича, молодой человек размахивал перед Рэндольфом своим ножом. Рэндольф отгородился от удара лестницей и отступил к стене дома, защищая свою спину. Удивительно, сколько шума могло исходить всего от двух неаполитанцев. Нет, трех, девочка очнулась и завопила, повиснув на руке пожилого мужчины и не давая ему присоединиться к драке.

И тут энергичный взмах зонтика опустился на запястье молодого человека, выбив нож из его руки. В драку вступила туристка. Двигаясь между Рэндольфом и его противниками, она начала говорить на быстром итальянском стаккато. После минутного удивления неаполитанцы накинулись на нее с вопросами, все трое трещали одновременно.

Рэндольф уже заметил, что своими телами итальянцы говорили столь же эмоционально, сколь и своими голосами, а потому он с глубоким интересом наблюдал за развернувшейся пантомимой. Страстные жесты пожилого мужчины сделали смысл произносимого совершенно прозрачным: он был поражен в самое сердце видом своей любимой дочери, безжизненно лежащей в объятьях иностранца. Тут Рэндольф вспомнил, что синьорина была далеко не безжизненной, но это не имело значения.

Роль молодого человека была не столь очевидна, но он был обеспокоен ничуть не меньше. Тем временем девочка, просто ангел чистоты и невинности, очевидно, объявила, что все это было чистым недоразумением.

Поскольку слова, казалось, возымели какое-то действие, Рэндольф опустил лестницу и принялся изучать свою защитницу. Вероятно, ей было что-то около тридцати, она была стройной и довольно высокой. Его внимание привлекло то, что она объединяла сугубо деловую хватку, связанную в его сознании с гувернантками, и живой язык тела неаполитанцев. Возможно, она тоже итальянка? Но такой бледный прозрачный цвет лица, как у нее, обычно связывался с Англией.

За счет объема своих легких молодой человек умудрился перекричать остальных собеседников. Размахивая руками, он произнес пылкую речь, которую закончил, плюнув Рэндольфу под ноги.

Высокая женщина заколебалась, бросила быстрый взгляд на Рэндольфа, после чего ответила проникновенным трепещущим голосом чудесного контральто[5]. Она закончила свою речь, указав на него, а затем прижала руки к груди, ее ресницы скромно затрепетали, скрытые за очками с золотой оправой.

Было ли это следствием ее действий или ее слов, но оба мужчины посмотрели друг на друга, после чего вместе пожали плечами, принимая ее объяснение. Пожилой человек взял руку женщины и медленно ее поцеловал, произнося красивым баритоном: "Bellis-sima[6]". Красивый молодой человек, чей гнев исчез, словно его никогда и не было, слегка боднул Рэндольфа головой, после чего солнечно улыбнулся.

Женщина повернулась к Рэндольфу.

– Сделайте вид, что вы меня знаете, – пробормотала она на чистейшем английском языке. – Любезно улыбнитесь, поклонитесь молодой леди, и мы сможем уйти.

Рэндольф поднял свою шляпу и повиновался. Очевидно уже оправившись от падения, девушка очаровательно ему улыбнулась, а ее отец сиял доброжелательностью. Сопровождаемая хором наилучших пожеланий, пара англичанин пересекла площадь. По пути женщина собрала парусиновую сумку, в которой держала материалы для рисования эскизов, и засунула зонтик в боковую петлю. Взяв Рэндольфа под руку, она направила его на улицу, ведущую вниз с холма.

Когда они оказались вне поля зрения с площади, он спросил:

– Вы не хотите объяснить, что там произошло?

Женщина улыбнулась и выпустила его руку.

– Два джентльмена – это отец и жених молодой Филомены, оба – каменщики. Они возвращались домой на обед, когда увидели Филомену в ваших руках. Будучи ее защитниками и к тому же очень вспыльчивыми, они боялись худшего.

– Если бы там был только ее отец, он, вероятно, просто отчитал бы Филомену за нескромное поведение. Но поскольку тут же присутствовал ее жених, Луиджи, отец не мог признаться, что его дочь – коварная обольстительница. Следовательно, любое отклонение от норм поведения должно было стать вашей виной. – Она слегка хохотнула. – Все оказалось бы не настолько серьезно, если бы вы не были так красивы, и я боюсь, что таким образом Луиджи высказывал свое сожаление, что никогда не будет похож на Аполлона.

Рэндольф покраснел.

– Почему Луиджи так огорчился? Он же похож на Давида Микеланджело[7].

– Действительно, – согласилась женщина с неподобающей леди откровенностью. – Но такого рода мужская красота здесь весьма обычна, а вы обладаете очарованием новизны. – Сжалившись над его румянцем, она продолжила: – Кстати, я – мисс Элизабет Уокер.

– Я – Рэндольф Леннокс, и у вас в неоплатном долгу. – Он печально улыбнулся. – Я уже представлял лондонские заголовки: "Английский турист случайно убит в Неаполе".

– Это лучше чем: "Английский турист напал на невинную итальянскую мисс и казнен на месте".

– Несомненно. Что вы им сказали, чтобы убедить их в моей безвредности?

Намек на румянец появился на щеках мисс Уокер.

– Так как они не пожелали признать, что вы действовали только из лучших побуждений, мне пришлось сказать, что вы мой муж и у нас медовый месяц. А потому, как они смеют предположить, что такой джентльмен, как вы, опозорит меня, делая неподходящие предложения молодой девочке прямо у меня на глазах? – Она махнула свободной левой рукой. – Очень удачно, что Луиджи и компания оказались не очень-то наблюдательными, иначе они, возможно, выразили бы сомнения по поводу моей версии. Сожалею, что пришлось прибегнуть к столь сильным аргументам, но разумные доводы на них не действовали.

– Ничего страшного, – успокоил ее Рэндольф, развлекаясь ее рассказом. – Так вы сказали, что девочка – коварная обольстительница?

– О, да. Понимаете, я – гувернантка, и прекрасно знаю все уловки молоденьких девушек. Некоторое время Филомена наблюдала за вами из окна верхнего этажа, пока не нашла путь, как с вами познакомиться. Вы должны были видеть выражение ее лица – так кошка наблюдает за птицей.

– Не может быть, чтобы молоденькая девушка вела себя подобным образом!

– Вы бы так не говорили, если бы были знакомы со многими молодыми женщинами, – с жаром произнесла мисс Уокер. – Но я сомневаюсь, что у нее на уме были серьезные безнравственные намерения, просто немного флирта. Моя последняя воспитанница была девушкой, похожей на Филомену, и позвольте мне вам сказать, что доставка Марии к алтарю в целости и сохранности стала для Ганнибала[8] тем вызовом, который уподобил его переход через Альпы прогулке в Гайд-парке.