Джоди Хедланд - Свет твоих глаз

Но Анжелика могла лишь стоять и смотреть, как уходит прочь Рыжий Лис, унося на плечах весло и каноэ.

Слеза скользнула по щеке Мириам, и Анжелика взяла ее за руку.

Мириам попыталась улыбнуться.

– Я так и не сказала Пьеру, что горжусь им. Теперь он поймет.

Если выживет.

Но Анжелика прикусила язык и лишь сжала пальцы подруги.

Почему-то оттого, что Мириам поняла и приняла бродяжничество Пьера, его выбор в пользу торговли мехом казался теперь окончательным. Потому что, даже если он перехитрит своих преследователей, для Анжелики и Мириам он будет потерян навеки.

* * *

Пьер съежился в небольшой осыпающейся норе. Ветки рвали его мокрую рубашку и царапали спину. Ноги болтались в ледяной воде входа в покинутую бобровую хатку. Он старался сжаться как можно сильнее и не двигаться, но все равно молился о том, чтобы гнилое сооружение не рухнуло ему на голову. По крайней мере, пока преследователи не уйдут.

Снаружи доносился плеск, кто-то брел против течения, и наверняка этот кто-то был индейцем, без устали выслеживающим Пьера в последние дни.

Пьер затаил дыхание. Он надеялся, что воин не заметит груды веток на берегу, присыпанной палыми листьями. Сам Пьер заметил. За годы торговли он стал настоящим мастером в нахождении бобровых хаток. Оставалось надеяться, что преследователь мастером не был.

Плеск шагов замедлился. Желудок Пьера заурчал, и он ударил себя кулаком в живот, чтобы унять звуки. Он бежал уже много дней, почти не спал и редко ел, стараясь всегда оставаться на шаг впереди от своих врагов. Он не знал, сколько еще выдержит эту гонку.

Сократившиеся дни подсказывали ему, что сентябрь скоро сменится октябрем. Если он намеревался добраться до зимнего лагеря чиппева, следовало спешить.

Пьер закрыл глаза, и усталость навалилась на него, закружила, как бурный поток, который ему пришлось переплыть. Его тело онемело от холода, руки потрескались. Сапоги давно прохудились, ноги были сбиты в кровь, и теперь Пьеру приходилось постоянно идти по воде, чтобы не выдать себя кровавыми следами.

Он неустанно молился. В этот раз, даже если меномини его поймают, Пьер решил довериться Божьей воле. И что бы Господь ему ни уготовил, жизнь или смерть, Пьер не встретит свою судьбу в одиночестве.

Возможно, Господь вновь наказывал его, чтобы научить становиться на колени и молиться от всего сердца. Раньше за него всегда молилась матушка. Вероятно, пришло время начинать молиться самому. В прошедшие дни побега он молился обо всем, включая мольбу простить его за злое расставание с Анжеликой. Всякий раз, вспоминая, как они разошлись, он хотел повернуть время вспять и все исправить.

В то время он думал только о себе. Вспоминая собственную жизнь, он пришел к выводу, что большую часть своих дней он проводил, делая, что хотел, и ничуть не задумывался о тех, кто его окружает. Вся его деятельность была направлена на собственное удовольствие.

Ему было стыдно признать, что даже принятое прошлым летом решение оставить торговлю мехом и остаться на острове он принимал, лишь чтобы заполучить Анжелику. Он не думал ни о том, что нужно матушке, ни о том, что нужно самой Анжелике.

Он не задумывался о том, как будет лучше для нее, и о том, что, возможно, она действительно хотела выйти замуж за кого-то более надежного, такого, как Жан, а сам Пьер действительно искушал ее, подталкивая к измене.

Достойным поступком в такой ситуации было бы не давить на нее, а подождать, пока она разорвет свою помолвку с Жаном. Пьер же был несправедлив к ним обоим.

Жан ничем не заслужил того, чтобы родной брат приезжал на остров и очаровывал Анжелику у него за спиной. Почему Пьер так долго этого не видел?

Плеск снаружи бобровой хатки становился все тише, и Пьер позволил себе снова задышать, жадно втягивая воздух, наполненный запахом гниющих листьев и влажного мха. Он снова закрыл глаза, не в силах больше бороться с усталостью. Тьма и холод сомкнулись вокруг него.

Анжелике не нужен такой, как он, человек, постоянно живущий бок о бок с опасностью и смертью. Достаточно было взглянуть на него сейчас, когда он прятался в бобровой хатке, пытаясь перехитрить преследователей.

Он бы посмеялся над собой, если бы не так замерз и устал. Вместо смеха, впервые за долгое время, он позволил себе глубоко заснуть. И последней его мыслью перед тем, как усталость взяла свое, была мысль о том, что Анжелике будет лучше с Жаном.

Пьер лишь жалел, что не понял этого раньше, до того, как разбил ей сердце.

Май 1815 года – восемь месяцев спустя

Анжелика пошевелила пальцами ног, наслаждаясь теплом песка, и вгляделась в гавань, заполненную шхунами, каноэ и шлюпками, которые сновали с грузом между кораблями и берегом.

Чайки летали низко, кружили над недавно оттаявшей водой, и их резкие крики радовали слух после долгой зимней изоляции от всего мира. Песни вояжеров и смех толпы смешивались вокруг нее, заставляя все внутри дрожать от волнения и тревоги.

Она не высматривала Пьера. Она обещала себе этого не делать. Она просто пришла посмотреть на прибытие американцев и вернуться затем с новостями к Мириам и Желтому Бобру.

Но сколько бы Анжелика ни обещала себе, что не будет искать Пьера, что откажется от надежды, она все равно щурилась и вглядывалась в каноэ, которые двигались по водной глади к острову. Она затаила дыхание и ждала, когда они будут достаточно близко, чтобы рассмотреть всех сидящих.

Грубый толчок в плечо заставил Анжелику нырнуть вперед, в сторону толпы, заполонившей берег.

– А, рыбачка, – раздался резкий голос, в котором она не могла не узнать лейтенанта Стили.

Желудок сжался от страха при виде оборотня, который решил остановиться рядом с ней. Прошедшая зима оказалась не слишком суровой, и лейтенант не превратился в ходячий скелет, как это было в прошлом году. И все же именно он пытал и почти убил Пьера в Черной Дыре. И для нее он навсегда останется чудовищем.

Его мундир истрепался и полинял, сам лейтенант похудел, как и другие солдаты, что шли сейчас за ним с ящиками, которые англичане грузили на ожидающие баркасы.

– Ищешь кого-то, рыбачка? – спросил лейтенант, внимательно глядя на пришвартованные лодки. – К примеру, высокого широкоплечего вояжера с темными непослушными волосами?

Неужели было так очевидно, что она ищет Пьера?

Потрепанная черная шляпа лейтенанта, та самая, которую он впервые надел на вечер танцев прошлым летом, блестела на солнце. Тогда его шляпа была новой и практически безупречной.

– Я здесь по той же причине, что и все остальные, – ответила она, беря себя в руки. – Смотрю на прибытие американцев.

Две недели назад, когда на Мичилимакинак прибыли первые весенние корабли, они привезли радостную весть о том, что в декабре был подписан Гентский договор[7].

Война закончилась еще пять месяцев назад. Но из-за отдаленного расположения и льда, который отрезал любую связь с внешним миром, жители Мичилимакинака узнали эту добрую весть едва ли не последними.

Договор предписывал американцам и англичанам отдать территории, которые были захвачены ими во время войны. После трех лет жизни в форте и контроля над островом англичане вынуждены были его покинуть.

Американские корабли приплыли еще вчера. Мириам то и дело отправляла Анжелику в гавань выяснить, не вернулся ли Жан в числе тех островитян, которых вынудили покинуть дома в начале войны.

Лодка с гражданскими уже приплывала на берег, утром, и с ними была молодая грациозная леди, чья красота напомнила Анжелике Лавинию. Вот только эта женщина была одета куда проще, словно собиралась приспособиться к острову, вместо того чтобы перекраивать остров под себя.

Со временем до Анжелики донесся слух, что эта леди – дочь американского хирурга, который будет проживать в форте.

Посреди разгрузки и встреч американских войск англичане все грузили свои пожитки на корабли и готовились отплывать. Лейтенант Стили, будучи интендантом, лично присматривал за тем, чтобы все припасы были вывезены из форта. Англичане не хотели оставлять своим американским врагам ни крошки.

Лейтенант Стили отступил в сторону, пропуская двоих своих солдат. Те сгибались под весом ящика, сапогам мешал мягкий песок на пути к ожидающей англичан шлюпке. Стоило им отойти за пределы слышимости, как лейтенант склонился к Анжелике, так близко, что ее передернуло от запаха рома в его дыхании.

– Можешь не ждать своего Пьера Дюрана, – сказал лейтенант, довольно сверкая глазами. – Он мертв.

Злые слова ударили Анжелику так, что она едва не упала снова.

Лейтенант, словно увидев желаемую реакцию, криво ухмыльнулся.

– На прошлой неделе я получил рапорт от воинов меномини, которых посылал за ним. Они нашли его тело. От Дюрана осталась лишь груда костей. И его весло. Весло в красно-синюю полоску.

Господи, пожалуйста, нет! Отчаянье сдавило ей грудь. К горлу подкатил крик. Если они нашли его весло и его кости, значит, Пьер не успел добраться до индейского лагеря.

Думать о смерти Пьера было слишком больно, несмотря на то что Анжелика знала – подобный итог вполне возможен. Она пыталась себя к этому подготовить. В начале зимы старалась забыть о Пьере и сосредоточить все мысли на Жане. Но слова Рыжего Лиса преследовали ее до тех пор, пока скрытая в них истина не завладела всем ее сознанием.

Ее обещание Жану было рассудочным, и именно его Анжелика собиралась нарушить после того, как у нее появится шанс поговорить с Жаном начистоту. Как бы она ни старалась сопротивляться обаянию Пьера, она стала его добычей. Сколько бы она ни мучилась этой зимой, ей не удалось избавиться от чувства к нему. Он словно стал частью ее сердца, вплелся в него неразрывными нитями, и Анжелика не могла освободиться от этой любви, не уничтожив в то же время и себя.

Долгими зимними днями, выбираясь с Желтым Бобром на подледную рыбалку или охоту, и вечерами, проведенными у очага, она ни на миг не переставала думать о Пьере.

Когда она училась шить, переделывая милую разноцветную юбку, подаренную ей Мириам, все ее мысли были заняты смеющимися глазами Пьера. Желтый Бобер учил ее выстругивать из дерева, а Анжелика вспоминала чарующую улыбку Пьера. И в бесконечные темные ночи, свернувшись в клубочек рядом с котятами и Мириам на кровати в углу, она молилась за Пьера.

Ей нужно было думать о Жане и молиться за него, но Анжелика могла лишь мельком о нем вспоминать.

Ее поглотила тоска по Пьеру, и в сердце не осталось места ни для кого другого.

Но теперь он был мертв.

Ее колени подогнулись, тело дрожало. Больше всего на свете ей хотелось рухнуть сейчас на землю и умереть.

Лейтенант негромко продолжил:

– Ни один капитан, ни англичанин, ни американец, не оставит в живых того, кто расскажет о побеге из Черной Дыры. Подобные новости лишь подтолкнут остальных заключенных к попыткам сбежать.

Она прижала руку к груди, пытаясь сдержать рвущуюся наружу боль. Глаза жгло от слез. Ей просто необходимо было сбежать подальше от людей, туда, где можно будет горевать в одиночестве.

Слова лейтенанта были вполне логичны. Вот почему Пьер не вернулся на остров две недели назад, вместе с первыми кораблями и вояжерами. Вот почему он не приплыл и вчера, он просто не сможет уже вернуться.

Его нет. Его больше не будет.

– Иди домой, девочка, – сказал лейтенант. – Пьера Дюрана ты не дождешься, ни сегодня, ни в любой другой день.

Она не стала ждать, добавит ли он что-то к этим словам. Ей стало безразлично, кто еще сойдет на берег.

Она могла думать лишь о том, как сбежать от толпы и найти место, где можно будет выпустить на волю слезы и боль, что душили ее.

Анжелика помчалась прочь от берега, ослепнув от слез и не глядя, куда бежит. Она бежала, пока не начала задыхаться, а затем рухнула на лесную подстилку, уронив голову в густой мох, и спрятала лицо в палых листьях.

И рыдала, пока внутри больше не осталось ничего. Кроме болезненной пустоты.

Пьер погиб.

Всю зиму она жила лишь надеждой, а теперь должна была отпустить ее. Окончательно.

Она отчего-то цеплялась за мысль о том, что, если Пьер выживет, он к ней вернется, хотя оснований для этого не было. Она говорила себе, что откажется от обещания Жану, откажется от защищенности, которую тот предлагал.

Потому что она глупо стремилась к безопасному браку с Жаном, вместо того чтобы довериться Господу, который заботился бы о ней, где бы и с кем бы она ни была.

Именно это пытался сказать ей Господь, когда прошлым летом Рыжий Лис увез ее от Эбенезера, но Анжелика не поняла, она роптала на то, что ее принуждают покинуть любимый остров.

Она уже даже решилась на откровенный разговор с Жаном. Она готова была сказать, что не станет его женой, и вернуть подаренный гребень. Ей хотелось поступить правильно с Жаном, обрести свободу, прежде чем принять ту жизнь, что предлагал ей Пьер… если, конечно, он когда-нибудь предложит ее снова.