Люсинда Райли - Свет за окном

Однажды, когда они сидели в библиотеке, а вечер был такой непривычно зябкий для сентября, что впервые за сезон в камине разожгли огонь, Софи вдруг мечтательно произнесла:

– Констанс, ты так хорошо описываешь мне разнообразные вещи! Может быть, объяснишь, что чувствуешь, когда влюблена?

Конни так удивилась, что едва не уронила чашку.

– Ммм, – не сразу отреагировала она, сделав глоток и вернув чашку на место, – это трудно объяснить. Я думаю, каждый чувствует что-то свое.

– Тогда расскажи мне, что чувствуешь ты.

– Боже… – Конни помолчала, подбирая слова. – Если говорить о нас с Лоуренсом, то когда мы были вместе, мне казалось, что весь мир купается в солнечном свете. Даже самый серый, наискучнейший день сверкал и искрился, и обычная прогулка превращалась в волшебное приключение, просто потому, что он шел рядом… – Счастливые дни влюбленности и ухаживания вспомнились так остро, что горло перехватило. – И еще мне хотелось, чтобы он ко мне прикоснулся, я ждала этих прикосновений, никогда не боялась их, они одновременно волновали и успокаивали. Рядом с ним я чувствовала себя неуязвимой, особенной и поразительно беспечной, словно, раз он здесь, ничего страшного случиться не может… И еще, знаешь… Когда мы были в разлуке, час тянулся как вечность, а когда вместе, пролетал как мгновенье… Понимаешь, Софи, в его присутствии я оживала, я… Прости, пожалуйста, – Конни вытащила из кармана платок и промокнула глаза.

– Ах, Констанс! – Софи стиснула руки, а ее огромные незрячие глаза тоже подернулись слезой. – Можно, я кое-что тебе расскажу?

– Конечно, можно, – ответила Конни, пытаясь взять себя в руки.

– Ты так живо описываешь свои чувства! И теперь я точно знаю, что такое любовь. Констанс, прошу тебя, мне нужно кому-то довериться, не то я ума лишусь! Но сначала поклянись, что ни слова не скажешь брату. Поклянешься?

– Если ты просишь, конечно же, я ничего ему не скажу, – пообещала Конни, мрачно предчувствуя, чем именно Софи намерена с ней поделиться.

– Ну так слушай! – Софи глубоко вздохнула. – Уже несколько недель, как я поняла, что влюблена во Фредерика фон Вендорфа. И он тоже в меня влюблен! Вот! Я произнесла это, надо же, я наконец это произнесла!

Она даже рассмеялась от облегчения и порозовела.

– Софи… – только и смогла вымолвить Конни.

– Я знаю, Констанс, знаю все, что ты можешь на это сказать. Что это невозможно, что у нашей любви нет будущего. Но разве ты не понимаешь? Я боролась с собой долго-долго, старалась уговорить себя, что мы не можем быть вместе, но сердце меня не слушается. И Фредерик – с ним все точно так же. Мы не властны над нашими чувствами. Мы просто жить друг без друга не можем!

– Но, Софи, – выговорила Конни, глядя на нее с ужасом, – ты ведь понимаешь, что любые отношения между вами невозможны, ни сейчас, ни в будущем? Ты не можешь этого не понимать! Софи, Фредерик – высокопоставленный нацист. Если союзники выиграют войну, ему почти наверняка грозит арест или даже смерть…

– А если выиграют немцы?

– Вот еще! Они никогда не выиграют! – Такое Конни и обсуждать всерьез не могла. – Но чем бы ни кончилась эта ужасная война, после нее люди, воевавшие с разных сторон, никогда вместе не уживутся. Такая семья ни у кого не встретит поддержки.

– Мы это понимаем, конечно, но Фредерик уже продумал разные способы, как выйти из ситуации.

– Так ты это всерьез, про совместное будущее? – У Конни челюсть свело от напряжения. – Но как? Где?

– Бывает так, Констанс, что руководитель страны устанавливает свои правила, но это не значит, что все, кто вынужден ему подчиняться, разделяют его убеждения.

Конни в отчаянии схватилась за голову.

– Ты хочешь сказать, Софи, что Фредерик убедил тебя, что не верит в идеалы нацизма? Но он – национал-социалист и прямой участник событий, приведших к страданиям миллионы людей! На нем ответственность за все, что происходит сейчас в Европе! Твой брат говорил мне, что Фредерик в подчинении у самого Гиммлера. Он…

– Нет! Фредерик притворяется – точно так же, как мы! Он образованный, культурный человек, он набожный христианин, он против догм нацизма! Но что он может поделать? – Софи вздохнула. – Признавшись, что он на самом деле думает, он подпишет себе смертный приговор.

Конни молча смотрела на бедную, запутавшуюся Софи. Мало того что физически слепа – еще и чувство ослепило ее настолько, что она верит всему, что говорит ей возлюбленный!

– Нет, Софи, я не в состоянии поверить тому, в чем ты пытаешься меня убедить, и ты тоже не должна этому верить. Разве ты не видишь, к чему подводит тебя этот человек? Он тебя просто использует! Смею предположить, что у него есть сомнения относительно Эдуарда, и он рассчитывает, что ты поможешь ему узнать правду!

– Ты ошибаешься, Констанс, – страстно перебила ее Софи. – Ты не знаешь, какой он, ты не слышала наших разговоров! Он хороший человек, я это чувствую и верю ему безоглядно! А когда война кончится, мы убежим, исчезнем.

– Но куда же вы исчезнете, Софи? Где же вы спрячетесь? – Конни хотелось плакать от того, до чего наивна Софи. – За ним будут охотиться, чтобы отдать под суд!

– Мы выпутаемся – и самое главное, будем вместе! – Софи надула губки, совсем как капризный ребенок, которому отказывают в желанной игрушке. Конни, теряясь, рассмеяться ей или закричать, решила подобраться с другой стороны.

– Софи, – мягко сказала она, – я понимаю, чувство, которое ты испытываешь к Фредерику, всецело захватило тебя. Но ты ведь сама сказала, что в первый раз влюблена. Возможно, пройдет какое-то время, и ты сможешь рассуждать более здраво. Что, если это всего лишь страсть, которая скоро пройдет?..

– Будь добра, Констанс, оставь этот покровительственный тон. Я, конечно, слепа, но я взрослая женщина и знаю, что мое чувство – подлинное. Скоро Фредерик на несколько недель уедет в Германию, но он вернется за мной, вот увидишь. А теперь, окажи мне любезность, позови Сару, пусть отведет меня наверх, – отрезала Софи. – Я устала и хочу отдохнуть.

И ошеломленная Конни, поднявшись, чтобы пойти за Сарой, вдруг поняла, что в облике милой и беспомощной девушки таится женщина, которой никогда в жизни никто ни в чем не отказывал.

Несколько дней после того Конни ломала голову, не поделиться ли с Эдуардом тем, что рассказала Софи. Если поделиться, она предаст доверие единственного друга, который у нее сейчас есть. Если же, напротив, промолчать, то тогда она усугубит угрозу, и без того над всеми ними нависшую.

Софи меж тем, пооткровенничав, от нее отдалилась, и Конни завела обычай после обеда бродить по Парижу. Переходила по мосту Согласия Сену и шла дальше, до самых садов Тюильри, проветриться после мрачной домашней атмосферы. И вот как-то раз, возвращаясь с прогулки, увидела мельком знакомое лицо. Конни замерла, столкнувшись со взглядом ярких зеленых глаз, но велосипед проследовал дальше по мосту, мимо.

Винишия…

Из опасения, что за ней наблюдают, Конни подавила в себе желание обернуться. У девушки, проехавшей мимо, черные волосы были аккуратно подстрижены, и одета она была так, чтобы не выделяться в толпе, – в отличие от прежней Винишии, которая только и делала, что приковывала к себе взгляды.

На следующий день Конни в то же время снова прошлась по мосту и до садов Тюильри, где посидела на скамейке, любуясь желто-красной россыпью осенних листьев. Может быть, Винишия здесь неподалеку живет. До боли хотелось увидеть кого-то из своих, обняться при встрече. С неделю она повторяла прогулку, но Винишия ей больше не попадалась.

В ту пору Фредерик бывал у них чаще, нежели Фальк. Являлся без предупреждения, чему Софи никогда не удивлялась, а, не скрывая радости, приветствовала его, когда он входил в гостиную. Конни оставалось только надеяться, что Эдуард сам обратит внимание на то, что происходит под самым его носом, но тот часто уезжал по делам, а когда оставался дома, то выглядел рассеянным и усталым.

Так что Конни держала свои страхи при себе и, как могла, старалась не оставлять влюбленных одних в гостиной.

Однако Софи своим невидящим взглядом вполне выразительно давала понять, что ее присутствие нежелательно, и Конни, выдержав с четверть часа, обычно уходила.

К счастью, она нашла союзника в Саре, которая заботилась о Софи с самого рождения и души в ней не чаяла. Частенько, когда Конни маялась под дверью гостиной, Сара пыталась ее утешить.

– Верьте мне, мадам, я не допущу, чтобы мадемуазель Софи обидели, – и тогда Конни с благодарностью оставляла свой пост. Сара была Софи совсем как мать.

Казалось, что в жизни дома ничего особенно не переменилось, но в то же время явно что-то происходило. Как-то раз Эдуард явился под самое утро. Конни, спустившись к завтраку, нашла его утомленным.

– Мне нужно по делам на юг, – объявил он за кофе. – Констанс, если кто-то поинтересуется, где я, скажи, что в Гассене. Вернусь во вторник. Если же явятся незваные гости, поручаю тебе мою сестру. – И вышел.

Конни оказалась перед перспективой еще одного пустого, ничем не заполненного дня. Софи к завтраку не спустилась. Конни побрела в библиотеку, сняла с полки томик Джейн Остин и погрузилась в чтение, живо переживая все перипетии, выпавшие на долю литературных героев. Что еще оставалось, как не читать!

Перед обедом она пошла к себе в комнату, чтобы привести себя в порядок, и, проходя через вестибюль, заметила на коврике перед входной дверью конверт. Наклонилась, подняла его и с удивлением поняла, что письмо адресовано ей.

Ускорив шаг, она взлетела по лестнице, заперла за собой дверь и вскрыла послание.

Дорогая Констанс!

До меня дошло, что ты в Париже. Я, представь себе, тоже – так совпало. Твоя тетушка – ты же знаешь, она давняя знакомая нашей семьи – попросила меня узнать, как ты поживаешь. Остановилась я в «Ритце» и сегодня в три часа пополудни буду рада выпить с тобой чаю. Встретимся, вспомним наши школьные годы, сколько ночей мы, соседки по комнате, провели вместе!

В.

Винишия.

Конни в растерянности прижала листок к груди. Ах, как хочется повидаться! Но ведь она обещала Эдуарду ни под каким видом не идти ни с кем на контакт…

Обедала она в одиночестве. Софи, сославшись на головную боль, поела у себя в комнате.

Так и не придя ни к какому решению, Конни оделась, словно для того, чтобы идти на прогулку, и села на кровать. Глядя на стрелки часов, дождалась, когда они покажут полтретьего, надела шляпку и направилась к входной двери.

Четверть часа спустя, войдя в гостиницу «Ритц», она уверенно прошла в чайный салон, где прежде не раз бывала. Там стоял гул благовоспитанных голосов. Зал полнился оживленными, хорошо одетыми дамами, и по счастливой случайности, в зоне видимости не наблюдалось ни единого немецкого мундира. Прошло десять минут. Конни изучала меню. Каждая секунда казалась длиннее, чем предыдущая. Что, если это ловушка? Что, если за ней следят? Не лучше ли встать и уйти? Вдруг встревоженный вид Эдуарда означал, что дела плохи, что он уже арестован, и теперь очередь за ней…

– Дорогая моя! Ну надо же, ты стала еще красивее!

Обернувшись, Конни увидела Винишию. В роскошных мехах, ярко накрашенная, та ничем не напоминала скромную девушку, три недели назад мелькнувшую мимо по мосту Согласия. Винишия, стиснув Конни в объятиях, прижалась щекой к ее щеке и отчетливо прошептала:

– Зови меня Изабель. Я живу рядом с тобой в Сен-Рафаэле.

Отстранилась, села рядом.

– Как тебе мои волосы? – полюбопытствовала она, подбивая прическу. – Я недавно постриглась. Решила, что пора повзрослеть!

– Тебе очень идет… Изабель.

– Закажем что-нибудь? Я голодна после прогулки по магазинам, – пропела Винишия. – И давай по бокалу шампанского, а? Мы же столько не виделись!

– Да, конечно. – И пока Конни делала заказ, Винишия, опустив голову, рылась у себя в сумочке в поисках сигарет и нашла их, только когда официант отошел.

– Будешь? – предложила она пачку «Галуаз».

– Спасибо.

– И каково тебе в Париже? – Винишия дала прикурить Конни и закурила сама.

– Превосходно, спасибо. А что скажешь ты?

– Разница с медлительным югом, безусловно, заметна!

Принесли шампанское, и Винишия разом выпила полбокала, что никак не подобает дамам. Мало того, рука ее, поднося сигарету ко рту, мелко тряслась. А когда она скинула меха и шляпу, оказалось, что она худа как щепка, лицо осунулось, а под глазами темные круги, скрыть которые пудре не под силу. То есть за то время, что они с Конни не виделись, Винишия постарела лет на десять, не меньше.

Следующие полчаса они вели самый дурацкий разговор про тетушку Конни из Сен-Рафаэля и воображаемых школьных подруг. Принесли заказ. Винишия набросилась на крошечные пирожные и бутербродики так, будто неделю не ела. Конни с виноватым видом тихо пила чай, наблюдая, как Винишия из-под густой челки нервно стреляет глазами по сторонам.