Люсинда Райли - Свет за окном

«Мой брат», прошептала Эмили и стала разбирать трудный почерк. Это была хвалебная песнь Эдуарду, подписанная, как и другие ее стихи, «Софи де ла Мартиньерес, 14 лет».

Пальцы онемели от холода. Эмили спохватилась, что сидит в нетопленой комнате, тогда как в кухне тепло, и вернулась на свой стул у плиты.

Стихотворение Софи живописало то обожание, с каким девочка относилась к брату. Так почему же Эдуард избегал о ней говорить? Что произошло между ними, преисполнившее его молчаливой печалью? Загадка. Положив конверт в сумку, Эмили взяла чемодан, мешки и в последний раз захлопнула дверь шато.

В тот момент, когда машина свернула на гравийную дорожку, ведущую к дому Жана, вдруг зазвонил мобильный. Увидев, что звонит Себастьян, она резко затормозила.

– Где ты был? Я чуть с ума не сошла! – охваченная сразу и облегчением, и яростью, закричала она в трубку.

– Милая, извини! Я оставил зарядку в Йоркшире, а батарейка в среду разрядилась!

– Себастьян, это не оправдание! Что, больше нет телефонов, чтобы связаться со мной? – кричала Эмили, не в силах себя сдержать.

– Я пытался! Правда! В четверг вечером я позвонил в Блэкмур-Холл, но никто не ответил – ты ведь уже во Франции.

– А почему ты не оставил мне сообщение на мобильном?

– Эмили, умоляю! Дай объяснить! Это все очень просто. Номер твоего мобильного у меня только в моем мобильном, а он разрядился, понимаешь? Поэтому я не мог позвонить, пока сегодня вечером не вернулся в Йоркшир и не включил зарядку.

– Ты мог бы позвонить Жерару. У него есть мой мобильный, – ее не переставало трясти.

– Но его номер у меня тоже только в мобильном, а мобильный сел! Эмили, ради бога, – продолжал Себастьян устало, – мне очень жаль, правда. Ну, извини. И, прежде чем ты спросишь, да, я искал зарядку в Лондоне, но телефон у меня такой старой модели, что в магазинах таких нет. Да и заниматься этим мне было некогда. В общем, назови это стечением обстоятельств. И больше мне сказать нечего, кроме того, что мне это будет уроком: надо продублировать все контакты в добрую старую записную книжку. А потом, какие, собственно, еще могли быть причины тому, что я не звонил?

Его словам нельзя было отказать в здравом смысле, и это пресекло дальнейшие всплески эмоций Эмили. В самом деле, какие еще могли быть причины?..

– Ты не представляешь, как я волновалась! Особенно после последнего твоего приезда, когда ты был таким… странным. Даже стала подумывать, не хочешь ли ты меня бросить! – Гнев стих, теперь Эмили еле удерживалась от слез. В ответ на это в трубке раздался тихий смешок.

– Бросить тебя? Дорогая моя, да едва месяц прошел, как я на тебе женился! Что я, по-твоему, за человек? Настроение у меня, да, признаюсь, последнее время было дрянь. Но ведь у всех случаются подъемы и падения, разве нет?

– Наверное. – Эмили закусила губу, уже чувствуя, что кругом не права и виновна в поспешных умозаключениях.

– Что, мой братец так настраивает тебя, да? Сеет семена, которые дают всходы? Да, – Эмили почувствовала, как он кивнул головой, – уверен, что так и есть.

– Нет, Себастьян, Алекс ни слова против тебя не сказал, поверь мне.

– Не лги мне, Эмили. Я знаю, что он за человек, – в голосе Себастьяна звенел металл.

– Ни слова, – повторила Эмили, но, не желая превращать в ссору первый за четыре дня супружеский разговор, сменила тему: – Так ты говоришь, ты сейчас в Йоркшире?

– Да. Как там у тебя дела?

– Книги вывезены, все готово к ремонту.

– Ох, прости, что не смог быть рядом, чтобы помочь. Много всего.

– Ну так это же хорошо, так? – уже спокойно отозвалась Эмили.

– Да… правда, не так хорошо, как хотелось бы, но… Когда ты вернешься домой?

– Завтра.

– Значит, я смогу приготовить тебе что-нибудь вкусное, мы поужинаем, и я постараюсь загладить безобразное поведение моего мобильника. Еще раз прости, Эмили, но я не виноват. И я, честно, пытался дозвониться в четверг.

– Хорошо, давай это все забудем, ладно?

– Да. И если я чем-то в силах помочь тебе отсюда, только дай мне знать.

– Спасибо. Все под контролем.

– Хорошо, милая, будь на связи.

– И ты! – Эмили изобразила подобие улыбки. – До завтра.

Она посидела, глядя в пространство, гадая, стоит ли ему верить. Отец всегда говорил, что серьезные ситуации частенько происходят по самым простым и легко объяснимым причинам. Возможно, ей тоже стоит придерживаться этой мысли. Однако, что там ни говори, а четырехдневное молчание мужа посеяло семена сомнения в ее душе. И пусть Алекс ни слова в осуждение брата не произнес, само нежелание говорить о нем уже наводит на размышления. Судя по всему, Алексу есть что сказать.

Снова включив зажигание, она проехала те сто метров, что оставались до дома, и припарковалась. Оставила вещи в багажнике и сразу пошла в винодельню, зная, что Жан часто работает допоздна.

Действительно, он был там, сидел за столом, окруженный стопками папок.

– Эмили! Добро пожаловать! – Он встал и, обойдя стол, расцеловал ее в обе щеки. – Рад тебя видеть. Твоя комната ждет, мы приготовили ужин. Ты, наверное, без сил.

– Как вы добры, что пригласили меня, Жан. А где Жак? – Эмили вгляделась в полутьму, где обычно сидел на широкой скамье Жак, обертывая бутылки.

– Я отправил его домой, разжечь очаг. Сегодня холодно, особенно здесь, чего доброго, подхватит простуду. Ты же знаешь, этой зимой он много болел. Да и возраст, что говорить, – Жан вздохнул. В его глазах плескалась тревога. – Как дела в шато? Все готово?

– Да, скоро начнется новая жизнь, – кивнула Эмили.

– Я даже выразить тебе не могу, как мы с отцом довольны, что шато останется в вашей семье. Ты не только спасла нас от голода, ты спасла наш дом, который мы так любим. Я правда думаю, если бы пришлось уехать, это прикончило бы отца. Ну что, пойдем к нам, посидим у огня, выпьем по стаканчику? В этом году розовое особенно удалось. Погода была как на заказ. И скоро мы узнаем, заслужило ли наше розовое медаль на ежегодной ярмарке виноделов. Если да, это будет первая награда, которую наша винодельня завоевала, и мне кажется, шансы у нас хороши.

Они пощелкали выключателями, гася свет в винодельне, и через короткий коридор прошли в коттедж. Жан распахнул дверь, ноздри защекотал аромат вкусной домашней еды.

– Проходи в гостиную, там отец наверняка откупорил нам бутылочку, – сказал Жан.

В гостиной Жак, осев в кресле, дремал у камина. Даже Эмили, которой отец Жана всегда казался дряхлым стариком, не могла не заметить, как сильно он сдал. Она повернулась к Жану и прошептала:

– Может быть, пойдем на кухню? Пусть себе спит!

– Не волнуйся, не разбудим, он теперь глух как пень. Садись, Эмили, – Жан указал на стул и взял со стола бутылку. – Попробуй-ка этого.

Она взяла бокал, покачала в руках, чтобы красивое бледно-розовое вино омыло стенки, и потянула носом, вдыхая аромат.

– Пахнет изумительно, Жан!

– Я добавил в купаж сорта «Шираз» больше обычного, и мне кажется, смесь удалась.

Эмили сделала глоток и улыбнулась.

– Прелесть!

– Конечно, конкуренция очень высокая, много денег вкладывается в новейшие технологии. Но я из кожи вон вылезу, чтобы идти в ногу, – дернул плечом Жан. – Ну, хватит о делах, у нас будет время их обсудить. Скажи лучше, как тебе в Англии? И как тебе замужняя жизнь?

Никогда еще странная, напряженная, ледяная атмосфера Блэкмур-Холла не казалась ей так далека – столь невообразимо приятно ей было сидеть с Жаном в этом уютном, знакомом с детства домике.

– Хорошо, хотя привыкну я, конечно, не сразу. И Себастьян часто отсутствует по работе, – честно призналась она.

– Я знаю, он часто в разъездах. Да вот на прошлой неделе вечером я заметил незнакомую машину, которая спускалась по дорожке к шато. Заметил и подумал себе, если машина не поедет назад, пойду взгляну. Понимаешь, когда Марго на ночь уходит, я считаю себя здесь сторожем. Пошел взглянуть – и это оказался твой муж.

– В самом деле? Себастьян был здесь на прошлой неделе? – едва вымолвила Эмили, изо всех сил постаравшись не выдать своего удивления.

– Да. А ты что, не знала? – поднял на нее внимательный взгляд Жан.

– Нет, что он во Франции, я, конечно, знала. Наверное, дела завели его куда-то неподалеку, и он решил заехать в шато, – быстро нашлась она.

– Да, конечно. Наверное, я его напугал, когда вошел в дом. Он был в библиотеке, в груде книг.

– О! Ну, очевидно, он решил помочь мне и начал их упаковывать, – с легким сердцем сказала Эмили.

– Он пробыл два дня, хотя после того раза я больше его не видел, не хотел беспокоить. В конце концов, он твой муж и, значит, имеет право бывать в шато, когда ему вздумается.

– Да. – Про себя, однако же, Эмили поразилась, почему в разговоре Себастьян не упомянул, что провел здесь два дня. И снова в душе ее появилась тревога. – Он так добр, что нашел время помочь мне с библиотекой, – пробормотала она.

– Он помог тебе в те трудные дни…

– Да, это так. А теперь, – Эмили отчаянно хотелось сменить тему, – я тебе кое-что покажу. Я нашла это в йоркширском доме. – И она достала из сумки конверт со стихами, которые расшифровал и перепечатал Алекс. – Их написала моя тетка, Софи де ла Мартиньерес. Жак, помнишь, в прошлый раз, рассказывая про военные времена, упомянул, что она писала стихи. – Протягивая листки Жану, она заметила, что один глаз у старика приоткрыт.

– Хорошие стихи, – тихо сказал Жан, прочитав последнее. – Папа, ты хочешь взглянуть?

– Да. – Взгляд старика был вполне бодрым, и Эмили заподозрила, что глухота его преувеличена и зависит от обстоятельств. Жан вложил стихи в трясущиеся руки отца. Пока тот читал, они сидели молча.

Закончив, он поднял на них глаза. В них стояли слезы.

– Какая она была красавица, умница… и такой ужасный конец… я… – Лицо Жака исказилось, он был не в силах совладать с чувствами.

– Жак, пожалуйста, расскажите мне, как она умерла, – попросила Эмили. – И почему мой отец никогда о ней не говорил? И почему Констанс увезла эти стихи в Йоркшир?

– Эмили, – Жан легонько коснулся ее руки, – сбавь обороты. Видишь, папа расстроен. Давай поужинаем, а он пока немного придет в себя.

– Конечно! Прошу прощения, Жак. Теперь, когда от нашей семьи осталась одна я, мне так хочется разузнать побольше!

– Сначала поедим, – мрачно решил Жак, и тогда Жан подал ему трость и помог встать.

За ужином старик в основном молчал, а Жан, сменив тему, вернулся к виноградникам и своим планам модернизации и расширения.

– С должным уровнем финансирования, я уверен, мы за пять лет добьемся стабильного дохода. Хорошо бы стать в имении наконец статьей прибыли, а не статьей расхода!

Слушая воодушевленного Жана, Эмили думала о том, как он до сих пор привлекателен. Чистая кожа, ореховая даже после зимы, каштановые волосы волнистыми локонами обрамляют лицо – он выглядел моложе своих тридцати девяти. В подростках она даже некоторое время думала, что влюблена в него.

Когда они стали убирать со стола, Жак вдруг зевнул.

– Папа, отвести тебя в спальню? – спросил Жан.

– Нет! – отрезал Жак. – Я не хочу спать. Это я от чувств раззевался. Жан, принеси арманьяк, и я расскажу Эмили, что еще помню. И, к несчастью для меня, – Жак издал звук, похожий сразу на смешок и на стон, – это все. Я тут долго думал, Эмили, когда вы уехали, не унести ли мне это с собой в могилу, и решил, – он пошевелил плечами, – что нельзя понять настоящее, если не знаешь прошлого.

– Жак, это урок, который я тоже выучила, – тихо проговорила Эмили. – И, если помните, мы остановились на том, что Констанс согласилась помочь Винишии…

Париж

1943

Через два дня Эдуард вернулся с юга домой. Выглядел он измотанным и прошел наверх, к себе в комнату, задержавшись на лестнице только затем, чтобы сказать Конни, что вечером будут гости. Ей следует быть в гостиной в шесть тридцать.

Любопытно, кто явится на сей раз, подумала Конни, вознеся небесам молитву, чтобы только не братья фон Вендорф. Она понемногу приходила в себя после сумасшедшей позавчерашней ночи, когда Винишия передавала информацию из подвала их дома, и в то же время явился незваным Фредерик.