Люсинда Райли - Свет за окном

– Понятно, – не выразив удивления, отозвался Эдуард.

– Только не сердитесь на Конни, ладно? Она всего лишь сделала ту работу, ради которой была сюда послана.

Эдуард так устал, что не смог расспрашивать дальше. Ныло плечо. Он постарался лечь поудобнее и ограничился:

– Спасибо, что спасли…

– Это стрептоциду спасибо, – улыбнулась Винишия, – и еще тому, что в доме полно припасов. Рана ваша затягивается, но у вас, видимо, по природе крепкий организм. Возможно, благодаря всем этим яствам, которыми вы потчевали своих немецких друзей. Надеюсь, вы не в претензии, что прошлой ночью я залезла в ваш холодильник и угостилась бутербродом с гусиной печенкой.

– Вы не можете не понимать, мадам, что враги, которых я тут принимал, – отнюдь не мои друзья, – осадил ее Эдуард.

– Ну конечно! Я вас просто поддразниваю!

– Знаете, – вздохнул он, – я и в кафе-то в ту ночь явился, потому что гестаповский офицер обмолвился вашей подружке Констанс, что там будет облава. Она рвалась сама туда бежать, предостеречь вас, но я настоял, что сделаю это лучше, – но опоздал. Да еще пулю схватил.

– Вот, значит, как? Вы пытались спасти мою жизнь, а я спасла вашу! Значит, мы квиты. Не возражаете, если я закурю?

– Нет, – качнул он головой, и Винишия вытащила пачку «Галуаз». – За домом еще следят?

– Нет. Убрались пару часов назад и пока не вернулись. У них полно проблем и без того, чтобы тратить время на птичек, которые уже упорхнули. Кстати, а где Констанс?

– Наутро после облавы они уехали: Констанс, моя сестра и ее горничная. Я отправил их на юг, но где они сейчас, знать не могу.

– А куда они намеревались поехать?

– Я бы предпочел об этом не говорить, – уклончиво ответил он.

– Ну вот! – оскорбилась Винишия. – А я-то думала, мы на одной стороне! Я ведь отлично знаю, кто вы, месье граф! В нашей среде о вас говорят с большим почтением. Тот факт, что ваше прикрытие лопнуло, – для Сопротивления огромная потеря. И я виню себя в том, что сыграла в этом свою роль. Но то, что вам так долго удавалось маскироваться и водить немцев за нос, – ваша выдающаяся заслуга. Знаете, Геро, – она выделила интонацией его подпольную кличку – вам следует как можно скорее выехать из страны. Гестапо из кожи вон вылезет, чтобы вас схватить.

– Уехать я не могу. Моя сестра слепа и, следовательно, крайне уязвима. Если ее арестуют с тем, чтобы выяснить, где я… – Его передернуло. – Я даже думать об этом не в силах…

– Надо полагать, у вас есть где-то тайное место?

– Времени обсудить это не было, но они знают, что делать.

– Ваша сестра в надежных руках, не сомневайтесь. Когда нас учили, лучше Констанс агента не было.

– Да, она замечательная. А как же вы, Винишия? Какие планы у вас?

– Увы, смываясь в последний раз с конспиративной квартиры, я вынуждена была бросить рацию там. В Лондоне об этом знают и должны прислать новую. Пока что мне велено затаиться. И вот я пытаюсь сделать себя полезной, изображая сестру милосердия! – Она рассмеялась. Эдуард посмотрел на нее с восхищением. Вот ведь женщина, в самой страшной опасности не теряет присутствия духа!

– Вы смельчак, – тихо проговорил он. – Мне с вами повезло.

– Благодарю вас, сэр! – Винишия похлопала ресницами. – Я просто выполняю свой долг… В таких обстоятельствах что еще остается, как не смеяться? Весь мир пошел кувырком, вот я и пытаюсь каждый день проживать так, словно он у меня последний. Что вполне может оказаться правдой. В общем, я стараюсь видеть во всем захватывающе интересное приключение, – и она широко улыбнулась, но от Эдуарда не укрылось страдание, спрятанное на дне ее глаз. – Что ж, думаю, еще несколько дней, и вы будете в силах подумать о плане побега. Если не возражаете, к операции по вывозу вас из Франции я подключу свою группу. А пока что деваться нам некуда. Поднимусь наверх, поищу что-нибудь почитать и воспользуюсь ванной. Неплохо бы, кстати, и вас помыть… – Она сморщила нос. – Вам что-нибудь нужно, Эдуард?

– Нет, благодарю вас. Поосторожнее там наверху, – добавил он, глядя, как Винишия поднимается по ступенькам, ведущим в кухню.

– Не сомневайтесь, все будет хорошо, – легко ответила она.

Эдуард глубоко вздохнул и вознес хвалу Господу, что благодаря череде невероятных случайностей эта необыкновенная женщина вошла в его жизнь и спасла его.

На следующее утро Сара сказала, что, на ее взгляд, им пока что следует оставаться там, где они есть.

– Надо дождаться следующей переправы через реку, – объяснила она Конни за утренним чаем. – Как вы смотрите на то, мадам Констанс, чтобы в ваших новых бумагах значилось, что вы домохозяйка из Прованса? И какое имя вам бы хотелось?

– Что, если Элен Латур? – предложила Конни, вспомнив соседскую девочку, с которой когда-то давно играла на пляже Сен-Рафаэля.

– Тогда Софи может стать вашей сестрой, Клодин. Но, конечно, – понизила голос Сара, – ей придется прятаться, когда мы прибудем на место. Слишком много местных, которые могут ее узнать.

– Но ведь боши наверняка станут искать нас в Гассене? Фальк знает про шато!

– Месье Эдуард рассказал мне, где можно надежно спрятать Софи. Есть там такое местечко. Что и говорить, лучше всего было бы поскорее уехать из Франции, но Софи это не по силам. В шато мы по крайней мере не будем зависеть от других. Сейчас даже конспиративные квартиры небезопасны. Гестапо не жалеет денег на подкуп информаторов, и соседи могут донести. Нам с вами нужно, прежде чем сниматься на документы, на всякий случай изменить внешность. – Сара показала на флакон с пергидролем и хмыкнула, заметив, как изменилась в лице Конни. – Что, боитесь? Тогда лучше подумайте, каково мне! Я-то выкрашусь в рыжую! И еще надо что-то сделать с вещами мадемуазель Софи. Они слишком изысканные и приметные.

Конни покачала головой:

– Сара, да вы настоящий профессионал! Откуда вы все это знаете?

– Мой муж два года помогал партизанам, пока его не поймали и не убили. И я тоже не раз была на подхвате. Задача заключается в том, что надо исхитриться и выжить. Когда понимаешь, что вопрос стоит именно так, учишься всему с лету. А теперь, – Сара показала на дверь уборной на задах дома, где над маленькой чугунной раковиной был установлен водопроводный кран, – вон там намочите волосы, прежде чем наносить краску.

Конни, несколько подавленная, взяла флакон и пошла, куда сказано. Надо же, уж ее учили-учили, а Сара, простая служанка, подготовлена к делу куда лучше!

Два дня спустя, когда по узенькой улочке мимо их дома за несколько часов проехала уже третья патрульная машина, Сара сказала, что ночью пора уходить.

– Нельзя больше ставить мою сестру под удар. У нас есть новые документы, но все-таки рисковать, проходя через контрольный пункт, не стоит. Через реку переправимся лодкой. Сегодня.

– Хорошо, – кивнула Конни, бросив взгляд на Софи, которая сидела за кухонным столом. Ни по рождению, ни физически не приспособленная к тому, что с ней происходило, она, казалось, была не здесь, а где-то в ином мире. Конни взяла ее за руку.

– Мы сегодня уедем, моя дорогая, и уже скоро ты будешь в том доме, о котором мне столько рассказывала.

Софи только кивнула. Видно было, что она ужасно несчастна. Ее нарядили в крестьянскую одежду, и грязно-бежевого цвета толстая вязаная кофта подчеркивала ее бледность. С тех пор как они приехали в Дижон, она почти ничего не ела и, мало того, Конни частенько приходилось вести ее в уборную, где ее выворачивало наизнанку. Даже если через реку они переправятся благополучно, до Гассена еще не одна сотня километров. Софи нездорова, это ясно, и оставалось молиться, чтобы она осилила долгую и опасную дорогу домой.

В десять вечера Конни, Софи и Сара примкнули к группке из шести человек, собравшихся на берегу Соны. Вскоре подошла лодка. Конни вошла в нее первой, а Сара осторожно, из рук в руки, передала ей Софи. В полной темноте лодка отправилась в свой короткий путь. Попутчики молчали, а достигнув места назначения, выбрались на берег и тихо разошлись по замерзшему полю, исчезнув в ночи.

– Возьмите Софи под руку, мадам Констанс, а я возьму под другую, – велела Сара. – Мадемуазель Софи, милая, надо побыстрей, нельзя, чтобы нас кто-то заметил.

– Ах, куда опять? – простонала Софи, подхваченная спутницами. – Мне так холодно, я почти не чувствую ног! – Однако полноватая Сара, не привыкшая к такой физической нагрузке, не стала тратить сил на слова.

Наконец вдалеке слабо замерцал огонек. По мере того как вырисовывались очертания здания, Сара замедляла шаги. Свет исходил от масляной лампы, которая висела на гвозде, вбитом к амбарную стену.

– Вот тут мы и переночуем. – Сара толкнула дверь, сняла лампу с гвоздя и, войдя, в ее тусклом свете они увидели повсюду тюки сена.

– Вот сюда. – Сара, все еще тяжко дыша, огляделась, выбрала тюк поприглядней, подвела к нему Софи, усадила. – Вот, тут сухо.

– Мы что, будем спать в амбаре? – ужаснулась Софи. – Всю ночь?

– Не все же нам спать на пуховых перинах, – хмыкнула Конни.

– Да, и надо радоваться тому, что есть, – поддержала ее Сара. – Ложитесь, милая, я устрою вас поудобней.

Уложив Софи, Сара улеглась рядом с ней.

– И вы поспите, мадам Констанс, – сказала она. – Путь предстоит долгий. Надо набраться сил. И вот еще что, пока я не забыла. На тот случай, если, не дай бог, со мной что-то стрясется, возьмите вот это, – она протянула Конни листок. – Это адрес шато де ла Мартиньерес. Прибудете на место – сразу идите в винодельню, она неподалеку от усадебного дома. Найдете Жака Бенуа. Месье Эдуард сказал, он нас ждет. Ну, спокойной ночи.

Конни прочла адрес, запечатлела его в памяти, зажгла спичку и спалила бумажку, чуть погревшись ее недолгим теплом. Зарылась в сено, обхватила себя руками и взмолилась, чтобы побыстрей пришло утро.

Проснувшись, она увидела, что Сары нет, а Софи еще спит. Вышла из амбара, обошла его, чтобы облегчиться, и почти сразу увидела, что Сара возвращается, а за ней плетется впряженная в телегу лошадка.

– Это Пьер, фермер, он тут живет по соседству, я упросила его доставить нас до Макона, там станция. Садиться на поезд где-то ближе – опасно.

Они разбудили Софи, усадили на один из тюков сена, которые Пьер погрузил в телегу, сели сами. Возница, краснолицый, немногословный, щелкнул кнутом.

– Что за народ, – тихо ворчала Сара, – с этой войной чем дольше, тем они жаднее! Я ведь втолковала ему, что у нас беда, что дама под моей опекой незрячая, нет, все равно заломил цену. Ну да ладно… Зато мне сказали, ему можно верить.

Конни же размышляла о том, какой приятной была бы эта поездка летом, как весело везла бы свою поклажу лошадка по зеленым полям Бургундии. Пройдет несколько месяцев, застывшие поля оттают, покроются кружевной лозой… А сейчас они четыре часа тряслись и мерзли, пока возница не остановился на въезде в Макон, сказав:

– Придется вам выйти тут, мне дальше нельзя.

– Спасибо, месье, – устало отозвалась Сара. Они слезли с телеги и поплелись по направлению к центру.

– Я устала… – стонала Софи, которую они снова вели под руки, еще неся чемоданы. – Мне дурно…

– Чуть-чуть потерпите, милая, а там сядем на поезд, который доставит нас в Марсель, – утешала ее Сара.

На железнодорожной станции Сара приобрела билеты, а потом они пошли в кафе, располагавшееся прямо у входа в вокзал. Конни с удовольствием жевала булку, пусть даже черствую, запивая ее теплым кофе. Софи пригубила чашку, поперхнулась и сразу ее отставила. На платформе, усадив Софи на скамью, Сара отвела Конни так, чтобы можно было переговорить с глазу на глаз.

– Она чем-то больна, да, Сара? – встревоженно спросила Конни. – И уже несколько недель, верно? Так что вряд ли это из-за наших дорожных передряг…

– Да, мадам. Совсем не в этом беда, – мрачно кивнула Сара. – Все гораздо серьезней. Посмотрите на нее: бледная, часто тошнит… Видели, как она отпихнула чашку, потому что ей запах не нравится? Разве вы не догадываетесь, в чем дело, мадам?

И Конни в ошеломлении поняла, о чем говорит Сара.

– Вы полагаете, что…

– Да не полагаю я. Я уверена. Вы же знаете, я во всем помогаю мадемуазель. У нее не пришли месячные.

– Беременна? – в ужасе прошептала Конни.

– Да, вот только ума не приложу, когда они это успели, – вздохнула Сара. – Когда сумели остаться вдвоем так надолго, чтобы… Но в том, что так и есть, сомнений нет. По всем приметам, она ждет ребенка.

С упавшим сердцем Конни поняла, что точно знает, когда такая возможность возникла, и что было это, когда Софи осталась на ее, Конни, попечении. Но кто бы вообразил, что Софи, с ее воспитанием, сможет такое сотворить? Такая невинная… почти дитя… Нет, поправилась Конни, какое она дитя! Софи – женщина, испытывающая те же желания, что и любая другая, и, кстати, ровесница самой Конни. Просто все в доме, включая ее саму, относились к ней как ребенку. И в довершение ко всему – у Конни прямо желудок перевернулся при мысли о грозящих последствиях – отец ребенка – немецкий офицер, эсэсовец!