Люсинда Райли - Свет за окном

– Да, Констанс, ты права. В самом деле, как я могу отказать? – признал Жак. – Пожалуй, летчиков можно прятать на чердаке.

– Вот спасибо! – расплылся в улыбке Арман.

– А ты, Констанс, – Жак поднялся, – будешь за ними присматривать.

– Конечно, – кивнула Конни, думая, как неплохо было бы за компанию с летчиками уплыть на Корсику.

– Значит, я – или кто-то из наших – свяжемся с вами, когда понадобится, – заключил Арман. – Ну, мне пора!

Первые два британских летчика прибыли в три утра неделей позже. Конни даже прослезилась, услышав английскую речь. Пробыли они сутки. Оба, изможденные и измученные, горели желанием вернуться домой.

– Не горюй, милая, – сказал ей один, когда она вела их по лестнице на чердак, – немцы слабеют на глазах, Гитлер теряет хватку. Так или иначе, все скоро кончится, и счет уже не на месяцы, а на недели!

Когда наутро, еще до рассвета, они уходили, Конни протянула ему конверт.

– Прошу вас, когда будете дома, бросьте это в почтовый ящик!

– Конечно! Что это за цена за вкусную кормежку, впервые за столько недель! – рассмеялся он.

Проводив их, Конни снова легла, согретая новой надеждой. Летчики благополучно доберутся домой, и до Лоуренса дойдет весть, что она жива и здорова.

Срок Софи приближался, она отяжелела, ей становилось все труднее подниматься по лестнице. Но при этом от нее исходило сияние, и на здоровье она не жаловалась.

В шато, в кладовке при комнате экономки Конни нашла шерсть и спицы, а в библиотеке – руководство по вязанию. Теперь, сидя по вечерам рядом с Софи во внутреннем дворике, она вывязывала крошечные распашонки, пинетки и чепчики. И порой не без зависти поглядывала на Софи: они с Лоуренсом всегда хотели детей.

Вязала она, и сидя с Жаком в саду при его домике. Нежная молодая лоза заботливо укрывала листвой мелкие непрозрачные ягодки – вскоре, налившись соком, они станут тяжелыми кистями.

– Осталось всего несколько недель до vendange, сбора урожая. Вот только не знаю, найду ли я поденных рабочих, – вздохнул Жак. – Теперь у всех есть дела поважней, чем собирать виноград.

– Давай я тебе помогу, – вызвалась Конни, хотя и понимала, что толку от нее будет немного. В обычные времена Жак нанимал дюжину рабочих, которые трудились с рассвета до темноты.

– Очень тронут твоим предложением, Констанс, но, сдается мне, твоя помощь понадобится в другом месте. Ты имеешь хоть какое-то представление о том, как принимать роды?

– Нет. Как ни удивительно, в курс диверсионной подготовки акушерство не входит. Но я прочла много романов, а там в таких случаях всегда кто-то кричит: согрейте побольше воды, принесите полотенец. Поручиться не могу, но мне кажется, как-нибудь справлюсь, когда придет время.

– Меня беспокоит, вдруг что-то пойдет не так, и Софи понадобится медицинская помощь. Что нам делать тогда? В больницу же ее не повезешь!

– Я сделаю все, что смогу.

– И это, дорогая моя Констанс, – Жак вздохнул, – предел наших возможностей.

Сбитые летчики чередой ночевали на чердаке, а после отплывали на Корсику. Каждый раз, когда они покидали дом, Конни вручала им конверт для переправки Лоуренсу. В письмах всегда было одно и то же: «Дорогой мой, не волнуйся обо мне – я здорова и надеюсь скоро вернуться домой». Какое-нибудь из них, думала Конни, июньским вечером надписывая уже пятый конверт, доберется до Лоуренса.

В комнату с озабоченным лицом вошел Жак.

– Констанс, вокруг шато кто-то бродит. Поднимись наверх к летчикам, скажи, чтобы сидели потише, а я пойду посмотрю, кто это.

Он взял охотничье ружье и вышел из дома.

Предупредив летчиков, Конни спустилась вниз и обнаружила в гостиной Жака, который стоял, наставив дуло на высокого, болезненно худого блондина, а тот, сдаваясь на милость победителя, держал руки над головой.

– Не подходи! Это немец! – Жак ткнул дулом пленному в грудь. – Сядь! Вон туда, – и указал на стул у камина, где тот будет загнан в угол. Пленный покорно сел и только потом осторожно опустил руки. Конни взглянула на него: прозрачные голубые глаза, огромные на истощенном лице, спутанные светлые волосы, грязная, оборванная одежда, болтающаяся на нем, как на вешалке, – взглянула и подумала: «Я сейчас в обморок упаду!»

– Констанс, это я, Фредерик, – хрипло проговорил пленник. – Вы не узнаете меня без мундира?

Конни усилием воли заставила себя снова посмотреть ему в глаза. Выражение их было единственным ключом к загадке, кто это из близнецов фон Вендорфов. Прочтя в глазах доброту и испуг, она перевела дух.

– Ты что, его знаешь? – с написанным на лице недоверием повернулся к ней Жак.

– Да, – кивнула она. – Это Фредерик фон Вендорф, он полковник ЭсЭс. Софи он тоже известен, – подчеркнула голосом Конни, надеясь, что Жак поймет все без слов.

– Понятно, – кивнул он, однако ружья не опустил. – И что вам угодно?

– Я приехал повидаться с Софи, как обещал ей. Она здесь?

Никто ему не ответил.

– Как видите, – Фредерик указал на свои обноски, – я больше не офицер немецкой армии. Более того, меня ищут. И если найдут, то отправят в Германию и расстреляют как предателя.

Жак презрительно хмыкнул:

– И вы думаете, мы поверим этим сказкам? Откуда нам знать, что это правда? Вы, боши, что угодно наврете, лишь бы спасти свою шкуру!

– Вы правы, месье, – невозмутимо ответил ему Фредерик. – Я действительно ничем не могу подтвердить свою правоту. Я могу только сказать все как есть. – Он повернулся к Конни. – После того как я доставил вас троих на Лионский вокзал, я не вернулся в Германию. Я знал, что мой брат Фальк не успокоится, пока не отдаст меня под суд за то, что я помог вам бежать. Уже не в первый раз он усомнился в моей преданности делу рейха. Я понял, что врагов у меня хватает, а друзей нет.

Без офицерской формы Фредерик выглядел беспомощным. В его глазах застыли усталость и боль.

– Куда же вы направились, Фредерик? – спросила Конни.

– Единственной моей мыслью, Констанс, было добраться сюда, чтобы увидеть Софи – ведь я это ей обещал. Покинув Париж, я укрылся в Пиренейских горах и затаился там, пользуясь где подкупом, где поддержкой добрых людей. Был на подсобных работах, доил коз и кормил цыплят, пока не решил, что могу рискнуть пересечь Францию и найти Софи. Этот путь занял у меня много недель.

– Однако вы ловкач, что ухитрились не попасться в руки ни немцам, ни нам, – по-прежнему недоверчиво заметил Жак.

– Вело и направляло меня одно желание – увидеть Софи. Однако удача моя на исходе. Есть человек, который может догадываться, куда зовет меня сердце, и он заинтересован в том, чтобы меня затравить. – Фредерик развел руками. – Но это не имеет значения – я знаю, что, будь то немцы или французы, смерть моя неизбежна. Я просто хочу в последний раз повидаться с Софи. Прошу вас, Констанс, скажите хотя бы, жива ли она?

В его глазах стояли слезы. Он сидел, оборванный, исхудавший, неузнаваемый, под наставленным на него дулом ружья. Сердце Конни преисполнилось жалости. Вот мужчина, который не скрылся, спасая свою жизнь, а поставил все на кон, чтобы увидеть любимую. И не важно, какой он национальности, каких политических убеждений, не важно даже, что он, может быть, служа нацизму, запятнал себя преступлениями, – как человеческое существо сейчас он заслуживал сочувствия.

– Да, она здорова, – заявила Конни. Жак бросил на нее остерегающий взгляд, но она продолжила: – Вы голодны? Судя по вашему виду, вы вряд ли помните, когда ели в последний раз.

– С благодарностью приму все, что вы сможете мне дать, но, Констанс, скажите сначала, Софи здесь? Я смогу ее видеть? – спросил Фредерик.

– Сейчас принесу поесть, а потом мы поговорим. Жак, можешь опустить ружье. Фредерик не желает нам зла, поверь мне. Сделай одолжение, поднимись сказать нашим друзьям, что для тревоги нет повода. К нам приехал родственник, но на глаза ему лучше не попадаться.

– Если ты уверена… – неохотно послушался Жак.

– Не сомневайся, – кивнула Конни, которой приятно было для разнообразия покомандовать. – Пойдемте в кухню, Фредерик, поговорим, пока я приготовлю поесть.

Тот с усилием встал, и было видно, что каждый шаг дается ему с трудом. Он достиг цели своего путешествия, адреналин иссяк, усталость, голод и отчаяние брали свое. Конни плотно прикрыла дверь и указала на деревянный стул у обеденного стола.

– Умоляю, Констанс! Она здесь? – снова спросил Фредерик.

– Да, Софи здесь.

– О господи… – Уронив голову на руки, он разрыдался. – Как же долго я шел сюда… ночевал в канавах, рылся в отбросах… Не приведи Бог, думал я, она умерла… Я так часто думал об этом, что…

Он вытер нос рукавом.

– Простите, Констанс. Я понимаю, я вам неприятен… Но вы не представляете, через что я прошел…

– Вот, выпейте это, – Конни поставила перед ним стакан вина и коснулась плеча. – Это поразительно, что вы сюда добрались.

– Мне сыграло на руку то, что и французы, и наши понимают – вот-вот все переменится. Вся Франция в хаосе, Сопротивление набрало силу. Мы… то есть немцы, – поправился он, – пытаются удержать Сопротивление в рамках. И, возможно, Франция – это последнее место, где меня могут искать. За исключением одного…

– Подкрепитесь, – Конни поставила перед ним тарелку с ломтями хлеба и сыром.

– Обыски уже были? – Фредерик запихнул ломоть хлеба в рот и проглотил, не разжевывая.

– Да, и никого не нашли. Мы с Жаком всеми силами стараемся, чтобы шато выглядело нежилым. Никто и не подозревает, что она там.

– А Эдуард? Он тоже здесь?

– Нет. Он же знает, что его появление здесь поставит Софи под удар.

– Ну и я ненадолго. И я не хочу, чтобы вы из-за меня рисковали. Итак, – он торопливо допил вино, – увижу Софи и уйду. Отведете меня к ней? Умоляю, Констанс!

– Отведу. Пойдемте.

Она провела его в винодельню и оттуда через бочку – в туннель.

– Бедная моя, милая Софи, – бормотал он. – Как она это выносит? Выходит ли хоть иногда на воздух?

– У нее нет выбора, кроме как выносить это ради ее собственной безопасности, – сказала Конни уже у двери. – Она тут и, может быть, спит. Я войду первая, чтобы она не перепугалась. И, Фредерик… – она обернулась поймать его взгляд, – вы тоже приготовьтесь… к сюрпризу.

Три раза постучав, она тихонько приоткрыла дверь. Софи сидела в кресле под окошком, с книгой шрифтом Брайля, уложенной на высокий живот.

– Констанс? – встрепенулась она.

– Да, дорогая. – Конни, подойдя, ласково сжала ее плечо. – Не волнуйся, но к тебе гость. Думаю, ты будешь счастлива, когда поймешь, кто он.

– Софи, моя Софи, это Фредерик, – раздался шепот из-за спины Конни. – Я нашел тебя, mein Liebling.

Софи, приоткрыв рот, словно онемела.

– Это не сон? – с трудом проговорила она. – Фредерик? Неужели?!

– Да, моя любовь, это я!

Софи раскинула руки, книга упала на пол. Конни попятилась и уже в дверях сквозь слезы увидела, как влюбленные обнялись. Она тихо вышла, прикрыв за собой дверь.

Всю ночь она просидела на страже в гостиной Жака. Пробило два, когда, отправив летчиков, он, зевая, туда вошел.

– Хоть эта забота с плеч долой! А как насчет голубков? – Жак ткнул пальцем в пол. – Он еще там?

– Да.

– Ты ходила проверить?

– Да, один раз. Слышно, как они разговаривают.

– Прости, Констанс, но ты, правда, веришь ему? Может, это такой трюк, а влюбленная женщина – приманка?

– Уверяю тебя, это не так. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: он совершенно искренен. Видно же, что он много дней был в пути. Да и нас бы тут не было, если бы он не помог нам бежать из Парижа. Но главное, он по-настоящему любит Софи.

– А если за ним слежка?

– Да, такая вероятность есть…

– Судя по тому, что ты рассказывала мне о его брате, Констанс, это стопроцентная вероятность!

– Но в подвале они в безопасности! И Фредерик знает, что должен скоро уйти. Как можно отказать им в нескольких часах свидания, когда, вполне может статься, другого у них не будет! Прошу тебя, Жак, дай им немного времени! Им о стольком надо поговорить…

– Пусть уходит, – упрямо ответил Жак. – Если кто узнает, что я принимал тут нациста, мне конец.

– Пожалуйста, милый Жак, пусть он уйдет завтра! – стояла на своем Конни.

Они чудом уместились на кровати, которая и для одной Софи была узковата. Лежа в его руках, Софи не переставая гладила его лицо, волосы, грудь, словно убеждая себя, что Фредерик действительно рядом.

От усталости он то и дело проваливался в сон, но резко просыпался и опять стискивал Софи в объятиях.

– Скажи, любовь моя, что нам делать? – спрашивала она. – Есть на этой земле место, куда мы можем бежать?

Фредерик нежно поглаживал ее обтянутый тонкой голубоватой кожей живот.

– Ты останешься здесь, пока не родишь. Другого выбора нет. Я завтра уйду и, Бог даст, найду где укрыться, пока война не закончится. Ждать уже недолго, это я тебе обещаю.