И это была очень страшная смесь: сочетание тупости и жестокости. Это взрывоопасная смесь, которая огнем выжигает все вокруг. А встречались даже смеющиеся лица. Это такие лица, которые все время находятся в движении и веселятся сами по себе. Губы вытягиваются в трубочку, затем начинают растягиваться в разные стороны, при этом глаза расширяются удивленно или суживаются и тогда из них вылетают маленькие смешинки. Эти смешинки разлетаются по камере, заражают своим смехом всех остальных и уже как заразное явление разбегаются, передавая эстафету остальным лицам. Создается хор, – одновременно релаксирующего смеха, который больше похож на патологию, потому что слезы текут из глаз всех заключенных, и они не знают, как успокоиться. Таким образом, выходит накопившаяся энергия жизни из тел уже давно умерших духовно людей.

Люди как будто бы живы и в то же время мертвы, потому что в душе такая пустота от случившегося и страх перед будущим, которого они не знают.

Катя уткнулась в свои руки и смеялась рыдая. Она обливалась слезами и не могла остановиться. Ей казалось, что она не переживет этого ужаса, который не хочет оставлять ее ни на минуту. Она очень боялась за детей, она не знала, когда она сможет увидеть их снова. Катя даже не знала на кого думать, кто хочет ее уничтожить? Этот человек не просто хочет убить ее, а медленно вытягивает из нее жизнь по частицам, разрывая душу на мелкие кусочки.

«Кто был этот человек в резиновых перчатках? Зачем ему я? Зачем ему Сергей? Зачем он убил его? Зачем, зачем, зачем. Столько вопросов! Этого никто не сможет выдержать! Я больше не могу, прости меня, Господи, я не могу больше!», – рыдала Катя.

И вдруг она стала кричать громко вслух, не слыша своего собственного голоса. Катя кричала душой, которая еще хотела зацепиться за эту жизнь. Плачь Кати был похож на смех сумасшедшей женщины. Она рычала в потолок, запрокинув голову наверх, и обращалась к невидимому миру, который находился не здесь, а там, выше неба. Катя рыдала в голос, она так громко кричала, что вакханалия общего смеха резко затихла. Все уставились на Катю. И наступила такая тишина, что Катя вдруг услышала, как плачет ее душа, после того, как на нее все это навалилось.

К ней подошла пожилая женщина, видно не раз сидевшая. Она махнула рукой всем, чтобы замолчали и сказала: «Пусть выплеснет всю грязь со дна души, омоет ее и начнет жить заново! Поплачь, дочка, мы все здесь из-за этих скотов сидим, отольются им на том свете наши унижения!».

Катя вся обмякла, упала на кровать и мгновенно заснула. Она не слышала, как в другой стороне камеры, кто-то из девочек подрался, из-за того, что не могли поделить кольцо, которое они нашли у Кати в ее посылке, которую ей прислала Зуля, спрятав его в коробку с чаем.

Но когда пожилая женщина подошла к ним и выхватила у них это кольцо, то увидела надпись, – «Одно кольцо чтоб всеми править». У нее глаза полезли не лоб, она быстро спрятала его к себе в карман и отвесила обеим девушкам по смачному подзатыльнику.

Но в другом конце барака уже кто-то новый начинал драться, не сойдясь в одной точке зрения, кто-то не мог поделить авторитет. А возле параши кто-то заметил пропажу, что в их стае завелась крыса. Все знали точно, что этой крысе теперь не жить. Мокрушники не любили котов и крыс, они их сразу убивали. На эти крики, заскочила охрана с резиновыми дубинками. Они не разбирая, кто учинил драку, били дубинками всех подряд, досталось и Кате. Но она этого ничего не чувствовала из рассеченной брови текла струйка крови.

– Вот, гады, зачем спящих бьют, – возмущалась, прикладывая к рассеченной брови железную холодную кружку, все та же женщина в возрасте. Сколько ей было лет, никто не разобрал бы. Она выглядела на все семьдесят. Но этой женщине было всего – навсего сорок пять. Это была не первая ее ходка. Она так прижилась на зоне, что уже и не представляла жизни без нее. Когда она «откидывалась», как она сама говорила, то у нее начиналась паника, она не знала, куда деть свободное время. На зоне у нее все было расписано по минутам, – в шесть тридцать – подъем, в семь ноль-ноль завтрак, в восемь – пошивочный цех, обед в двенадцать, прогулка в два часа дня, пошивочный цех до восемнадцати ноль-ноль, сразу ужин, в девятнадцать ноль-ноль – свободное время. В двадцать один час – отбой!

– А на воле, что? На воле одни зэки у власти, которые не хотят жить по понятиям, – смеялась Нинка-авторитет.

Сорокапятилетняя женщина все еще была Нинка. В своей жизни она не знала, что ее зовут Нина Николаевна. Зато точно знала, что она – Нинка-бандерша.

– А ты кто? – спросила она у Кати, подсаживаясь к ней поближе.

– Я учительница английского языка.

– Ты у нас первоход, значит, погоняло тебе дадим, – «Ангичанка», – сказала Нинка-бандерша. – Будешь нас английскому учить. Только я тебя не про то спрашиваю.

И Нинка показала Кате кольцо. Катя рассказала ей, все про своего отца, сказала, что он был смотрящим города Ростов. Нинка-бандерша хорошо осведомлена была насчет ростовских бандитов. И про Цыгана она тоже знала. Вот так папино кольцо второй раз спасло Катю.

«Папочка, любимый, ты позаботься обо мне там! Я знаю, ты – убиенный, а значит с Ангелами ты, помоги мне, пожалуйста!» – думала Катя, уставившись ночами в потолок.

На утро в камере Сизо все садились по кругу перед тем, как принимать таинство «Чифиря». Садились почему-то на корточки и передавали кружку по-очереди, глотков каждый должен был сделать только два, если кто из новичков делал по незнанию, – три, его дразнили «девочка». Но Катя даже не зная про это, сделала два глотка и ей стало не очень хорошо.

– Ты у нас не сердечница? – спросила Нинка-бандерша.

– А то мы быстро тебе карамельку подсунем, и будешь отдыхать сразу на небесах. Облегчим так сказать твою участь.

Катя не знала, что таким образом Нинка избавлялась от неугодных. Она держала свой барак в ежовых рукавицах. Конем передавала по леске записку в ближайшую камеру, кого ей нужно порешить. Но из-за стукачей, которые сдавали сокамерников начальству, начинался в камере «шмон». Эта была самая неприятная процедура, которую когда-нибудь испытывала Катя. Заставляли наголо раздеваться, заглядывали фонариком во влагалище, выискивая спрятанное от очков стекло.

– Не дай Бог, этой ночью себя кто сам порешит»! – кричали надсмотрщицы. – Утром устроим «шмон» всем заново!

Нинка как – то сразу прониклась к Кате особой симпатией, как к родственнице, как, к своей. Она отдала Кате фамильное кольцо, а Катя старалась никуда не лезть, никому не изливать душу. Она вообще старалась ни с кем не разговаривать. Но это многим не нравилось. Некоторые шакалы стали иметь на Катю зуб. Они шептались между собой, как ее спровоцировать, чтобы вывести из себя.

Но Нинка сказала всем: «Ша!» и все разом отбросили в сторону эту идею. Они понимали, что Нинка взяла ее под свое крыло не просто так.

– Да, хочет ее опустить, – шушукались они у себя в уголочке.

Но Нинка получила очередную маляву и сразу подобрела к Кате еще больше. Она пригласила ее к себе за ширму, угостила шоколадными конфетами, кофе и сказала, что ее дружок в общак подкинул очень хорошую мзду за нее. Теперь она может на нее рассчитывать. Катя очень удивилась, какой дружок подкинул денег в общак? У нее вообще-то не было никакого дружка. А тут еще он денег дал.

– Тебя скоро отпустят, он нанял самого дорогого адвоката, так что считай ты уже на свободе! – успокаивала Катю Нинка, читая очередную маляву.

Глава 26

И действительно Катю в скором времени выпустили. Ее провожали все девочки с такой любовью. Они подарили ей красивую кожаную куртку и такую же юбку. В общем, она вышла за ворота, как модель из тюремных палат. А многие охранники свернули голову, когда смотрели ей вслед.

Зуля с детьми уже ждала ее возле такси и рассказала ей, что Даниил, ее жених, все для нее организовал. Что он со своим лучшим другом нашел Кате сильного адвоката. Что Павел Яковлевич Бененсон сам лично не вылазил из Прокуратуры и рассказывал, что был свидетелем того, как убиенный вылил тогда на Среднем проспекте Васильевского острова Кате нейропаралитический яд в лицо. И он тыкал пальцем в портрет, который нарисовал еще задолго до этого убийства. Это был портрет ее бывшего мужа, Сергея.

– В общем, не смотря на то, что тебе хотели повесить статью не только за убийство, а еще и за укрывательство особо опасного преступника, – рассказывала Зуля, – они доказали, что ты не виновна.

Самое страшное, что было очень много свидетелей, которые говорили, что видели Катю несколько раз с Сергеем. Якобы она снимала с ним квартиру на улице Смолячкова на Выборгской стороне. Катя никак не могла понять, откуда вообще шла эта информация. Зуля доказывала обратное. Она вызвала Машу и та тоже выступила в качестве свидетеля. Маша говорила, что Катя на самом деле похоронила Сергея и что она с нею вместе была на похоронах. Сделали эксгумацию и все были в шоке, что в гробу лежала восковая копия Сергея, нисколько не пострадавшая от гноения за столько лет.

Но Катя не была спокойна, ведь настоящий убийца все еще находился на свободе и что в любой момент мог нанести ей удар снова. Катя решила больше не писать этих никому ненужных заявлений, она решила нанять анонимное сыскное агентство. Она не сказала про это вообще никому, даже Зуле. Катя к своему ужасу перестала доверять людям вообще. Она знала только одно, что ей нужен отец Иоанн и его совет, что делать дальше?

Она пришла в свою любимую Часовню Ксении Блаженной и ждала, пока Отец Иоанн освободится. Он заметил ее сразу, протянул ей веточку белой Лилии, которая тут же вскружила голову Кате своим ароматом. Вместе с этим запахом душа Кати как будто дала новые ростки. Она почувствовала, что Ксения Блаженная стоит рядом с нею. И что это она нашептывывает Отцу Иоанну, чтобы он протянул Кате эту веточку любимых цветов. Катя поцеловала белый нежный волшебный цветок и заплакала. Слезы сами лились и ощущение было такое, что невидимая сила ее поднимает над полом Часовни, где – то сантиметров на тридцать. Катя очень удивилась этим своим новым ощущениям. Но она поняла одно, что она идет в правильном направлении. Когда Отец Иоанн к ней подошел, взял ее под руку, и они вышли из Часовни, решили пройтись по дорожкам Смоленского кладбища, Катя все еще продолжала плакать. Отец Иоанн шел рядом молча. Он подвел ее к могиле сорока великомучеников, остановился рядом с этим захоронением и сказал: «А как ты думаешь, им было легче, чем тебе?». Катя вздохнула, в последний раз всхлипнула и сказала: «Я справлюсь, я вам обещаю! Только хочу попросить совета, я хочу нанять детективное агентство, чтобы определить кто мой враг. Я могу это сделать или нет?».

– Бог так устроил, что есть на земле врачи и если тебе больно, ты заболел, как ты думаешь, тебе нужно идти к ним? – ответил вопросом на вопрос отец Иоанн.

– Да, – ответила Катя.

– Вот и мысли к тебе правильные приходят только с попустительства Божия, и ты должна их реализовать, – сказал отец Иоанн, глядя Кате в глаза. – Но не забывай, всегда просить Бога о том, чтобы он помог тебе. И Он обязательно устроит все, как должно быть. И благодари его за проблемы, всегда благодари. Значит он рядом. Нераспятых в Раю не бывает. Терпи, дочка, терпи и благодари, что Он с тобой. У тех людей, у которых нет проблем на Земле, они будут там, в Вечной жизни. А мы здесь во временной жизни потерпим скорби, болезни, проблемы и будем за все благодарны ему! Спаси нас Господи и спасибо тебе за все!

Катя шла домой с радостью на сердце. Ей стало спокойно на душе, и это спокойствие была самая настоящая жизнь. Ведь ради этого душевного спокойствия, которое мы принимает от рождения, мы и стараемся не грешить. «По грехам нам всем болезни и неприятности», – вспоминала она слова отца Иоанна. – «Ты сама часто в Церковь ходишь, часто исповедуешься? И чего ты ждешь от Создателя, если сама не можешь показать ему свою любовь и принять Его в себя вместе с Причастием?» – спросил он у нее.

– Все, завтра же пойду и причащусь, – уверенно заявила она Зуле. – Мы про Бога вспоминаем, когда нам плохо и совсем не помним о нем, когда нам хорошо. Ведь сколько он для меня сделал только в Питере: и работу хорошую дал, с тобой познакомил, затем одну квартиру дал, потом, – другую, а я все бегаю мимо Храмов и забегаю туда, когда неприятность уже случилась. Только тогда иду и стою на службе до конца.

– Ну ладно, а я во все это не верю, – заикнулась Зуля, – хотя вопросов у меня к жизни больше, чем ответов. И вот это меня настораживает. Значит за этим кто-то стоит, кто знает ответы на все вопросы.

– Да, ты у меня стала философом! – засмеялась Катя, обнимая подругу.

На следующий день, отстояв утреннюю службу, Катя пошла в детективное агентство «Луч». Она изложила на бумаге все свои сомнения и все, что с нею произошло. Рассказала о том, что видела, что тот человек, который ее толкнул и вставил нож в руку, был в чалме, что он убежал по лестнице на чердак. Она сказала, что рассказывала все это следователю, но он не придал этому никакого значения, потому что был уверен, что мужа убила она. Катя рассказала о том, что откуда-то появились свидетели, которые утверждали, что Катя с ним жила в его квартире на улице Смолячкова. Но Катя никогда в том районе не была. И что он за нею и детьми давно следил. Что Катя вынуждена была отдавать его долги, что похоронила его много лет назад. И все до мелочей, что знала, Катя расписала на белом листе бумаги, выплеснув на него всю свою жизнь.