— Нет, я была не с ним и ни с кем, я была сама по себе. Зачем уехала и сама не знаю, то ли хотела в себе разобраться, то ли и правда хотела тебя помучить, хотя об этом совсем не думала, не знаю. Да и что об этом говорить, я вернулась, буду жить пока здесь, как долго, не знаю. У меня к тебе просьба, даже две. Первая — не вмешивай Пестова в наши с тобой отношения, он, может быть, как-то связан с тобой или со мной, но не с нами. И вторая, наверно, более сложная просьба. Судя по тому, что произошло, мы нужны друг другу, но стоит нам разомкнуть объятия, тотчас словно глухая стена вырастает между нами. Нет никакой возможности разрушить эту стену, пока мы не начнем доверять друг другу. Как это сделать, я не знаю. Мне ясно одно, что от наших упреков и объяснений стена только прочнее делается, словами ее не преодолеешь. Так давай не будем их говорить, объявим мораторий на любые выяснения наших отношений.

— И как долго будет действовать этот мораторий?

— Пока не отпадет в нем надобность. Либо жизнь повернет нас лицом друг к другу и научит доверять и доверяться, либо разведет в разные стороны окончательно.

— По-моему, это тоже всего лишь слова, но я согласен, все равно ничего другого не остается. Я только хотел бы уточнить, звонить-то я тебе могу?

— Конечно можешь, как же иначе? Звони когда захочешь.

Почти тут же он ушел. После произнесенных слов как-то трудно и неловко было находиться рядом. Я убрала остатки пиршества со столика, вымыла посуду, было почти семь, но я все-таки рискнула и пошла мыться. Оказывается, могла бы и не торопиться: ожидаемый гость пришел почти в девять, но зато свежим и отдохнувшим. Я, пока его ждала, от нечего делать навела легкий марафет и сменила джинсы и свитер на шелковый брючный костюм небесно-голубого цвета. Я не то чтобы хотела произвести впечатление, просто увереннее себя чувствуешь, когда знаешь, что хорошо выглядишь.


— Ну вот, я и пришел, как обещал, надеюсь, ты не скучала без меня. Выглядишь прекрасно, уж не для меня ли красоту навела? Нет? Жаль, мне было бы приятно. А что же ты о Бориске своем не спрашиваешь, неужели неинтересно? Я-то думал, просто накинешься на меня с расспросами, а ты прямо ледяная царевна, да и только. А что же не угощаешь ничем, царевна? Я к тебе в гости пришел сегодня как положено, предупредил заранее.

Я выкатила из кухни сервировочный столик, на котором стояли бутылка арманьяка, тарелочки с нарезанными лимоном, грейпфрутом, сыром, маленькая салатница с оливками, начиненными лимоном, и лежала плитка шоколада. Составила все на журнальный столик перед гостем, принесла ему пузатую рюмку, а себе апельсиновый сок и стакан. Пестов плеснул себе коньяку, понюхал, посмотрел на свет.

— Что ж, ничего не скажу, уважила! Жаль, что сама не пьешь, компанию бы составила, впрочем, такой напиток и в одиночестве пить не грех. Ну так вот, о Борисе…

Но на этом я его прервала, выставив вперед руку:

— Стоп, Алексей Степанович, о Борисе мы говорить не будем.

— Что так? Или он уже побывал у тебя? Опередил, значит. Наш пострел везде поспел! Но ты зря отказываешься, мало ли что я могу сказать тебе о нем?

— Нет, из ваших уст я ничего не хочу о нем слышать.

— Вот как! Ну как знаешь. О чем же мы с тобой говорить будем?

— О Вадиме. Почему эта девушка его убила? Потому что он хотел убить меня? Вряд ли это единственная причина, и уж, во всяком случае, не главная. Ведь никто не мог знать, что я приду в эту злосчастную «Цаплю», а парень с девушкой сидели там заранее, они что, следили за ним?

— Первое и самое основное. Заруби себе на носу, что эта девушка, ее зовут Таня, никого не убивала. Вадима убило шальной пулей, выпущенной из пистолета какого-то пьяного придурка. Палили ведь куда попало, убит не только он, но и еще трое, даже какая-то женщина ранена слегка. Как только началась перестрелка, ты испугалась, спряталась под стол и ничего видеть не могла. А когда эта Таня побежала со своим кавалером, ты побежала вместе с ними, потому что вместе не так страшно. Так что вела ты себя вполне разумно, одобряю. Если бы еще не моталась так глупо по городу да не связывалась с недоумками типа Сени, то вообще могла бы считаться примерной девочкой.

— Я с ним не связывалась, он мой сосед, пригласил встретить Новый год в ресторане, я не хотела сидеть дома одна и согласилась пойти с ним, вот и все.

— Вот и все. А ты понимаешь, что этот законченный идиот следил за кем-то из этих любителей пострелять. Знал, что тот со своей шпаной будет отмечать праздник в этом ресторане, и именно поэтому отправился туда, а тебя взял для прикрытия, чтобы совместить, так сказать, приятное с полезным.

— Не может быть!

— Еще как может, я говорил с ним после того, как вы с Таней уехали, и он сам мне все это выложил, чуть ли не похвастался, какой он умник. Ну да шут с ним! Это клинический случай. А что касается Вадима, то с некоторых пор его поведение стало, мягко говоря, странным, вот я и попросил кое-кого присмотреть за ним. Он встретился в ресторане с человеком, с которым никак не должен был встречаться, поэтому мои ребятки позвонили мне. Я, несмотря на праздник, приехал, дай, думаю, сам спрошу у него, чего это он так себя ведет? Но не успел, его застрелили, не повезло бедняге!

— Неплохая версия, но не все же в милиции такие, как Сеня, есть ведь и умные головы. И что же будут думать эти головы, когда окажется, что Вадима застрелили совсем не из того оружия, которое было у этих пьяных недоумков?

— Правильно рассуждаешь, девочка, умные головы у ментов есть, и не так уж мало. Проведут они экспертизу, она называется баллистической, и установят, что застрелили нашего с тобой печально знакомого Вадима из пистолета «ТТ», который изъяли при обыске из кармана куртки одного из задержанных недоумков. Ведь недоумки, они и есть недоумки, даже разбежаться до приезда милиции не все успели.

— Да вы опасный человек, Алексей Степанович. Вы не только называете черное белым, но и имеете неопровержимые доказательства, что это так.

— Ну вот, уже сразу опасный! Я серьезный человек, глупых шуток не люблю, а еще больше не люблю, когда меня за дурака держат.

Он налил себе еще коньяку и выпил, а я пошла на кухню приготовить ему кофе. Вернувшись в комнату с чашкой кофе, я спросила:

— А когда вам показалось поведение Вадима странным, не в тот ли день, когда я уехала с вашей дачи?

Рука Пестова, протянутая за чашкой, замерла на секунду, но тут же он взял чашку, отхлебнул глоток и только потом невозмутимо проговорил:

— Может быть, точно не помню, а почему ты спрашиваешь?

Я посмотрела на его спокойное лицо и подумала, что мне с ним не тягаться в таких играх, и потому спросила в лоб:

— Это ведь Вадим утопил Милу?

Пестов пристально посмотрел мне в глаза и кивнул. Я была уверена, что он не ответит мне, уведет разговор в сторону, но он ответил, и его доверие слегка польстило мне.

— Но почему, за что?

— Это долго рассказывать, да и ни к чему, могу только сказать, что убивать ее у него не было острой необходимости, но трус — он во всем трус.

— А вы разве не могли предотвратить это? Его глаза сердито блеснули.

— Знаешь поговорку: кабы знал, где упасть, соломки бы постлал? Все предусмотреть и я не могу.

И он со стуком поставил пустую чашку на блюдце. Я машинально спросила:

— Еще? — А мысли мои летели уже дальше.

— Может быть, позже, а коньячку я еще выпью. У него уже было менее благодушное настроение, чем вначале, когда он пришел, но я хотела, чтобы этот вечер был вечером вопросов и ответов, причем откровенных ответов, поэтому продолжила:

— А к Аськиной смерти он имеет отношение? Пестов в момент моего вопроса подносил рюмку ко рту. Выслушав меня, он побагровел, хотел поставить рюмку на стол, но передумал, выпил коньяк залпом, а пустую рюмку сжал в руке так, словно хотел раздавить. Справился с собой, тихо поставил ее на место и отвернулся молча. Это было затишье перед бурей, чувствовалось, что для него это больное место, но я уже закусила удила и не собиралась останавливаться.

— Интересные вещи ты спрашиваешь, Ася. Давно было ясно, что ты знаешь о смерти сестры, ведь с самого лета ты совсем не говорила о ней. Но вот кто тебе сказал об этом, давно собирался спросить, уж не Бориска ли?

— Нет, не Борис.

— Не лги мне! — рявкнул взбешенный Пестов. — Что ты защищаешь его? Ясно, что это он! А уж откуда он знает, я докопаюсь!

— Если я сказала, что не он, значит, не он. И докапываться здесь нечего! Мне никто не говорил о ее смерти, ясно?

— Что значит — никто не говорил? Тогда как ты можешь знать? И не говори мне, что сама догадалась. Ишь, догадливая какая выискалась! А может быть, ты вообще ясновидящая? Их сейчас пруд пруди. Почему бы и тебе не быть из их числа? Только непонятно тогда, зачем ты работу ищешь? Знай дурила бы людям головы да денежки гребла, чем плохо? — Он смотрел на меня с откровенной издевкой, но уже не так злобно.

— Я была там.

— Где это там?

— В кафе, в тот момент, когда Аську застрелили.

— В кафе, говоришь? Ошибаешься, голубушка, убили ее не в кафе и вовсе не застрелили.

— В кафе, Алексей Степанович, в кафе. Я видела все собственными глазами, поэтому, в отличие от вас, ошибаться никак не могу. Это вы знаете с чьих-то слов, кто-то неправильно вас информировал, если вы, конечно, говорите так не для того, чтобы проверить меня.

— Ну-ка, расскажи мне, невежде, что же было на твоих глазах?

— Аська сидела в кафе, кого-то ждала, нервничала, посматривала на часы. Сначала пила минералку, потом заказала коньяк. Когда официант принес ей заказ, в кафе вошел очень светлый блондин, почти альбинос, и направился к ней. Она увидела его, заулыбалась, но тут откуда-то сбоку выскочили два типа и выстрелили в блондина, он крикнул: «Аська, беги!» — и упал. Типы застрелили Аську и официанта, он стоял рядом с ней, и ушли. Ох, нет! Они еще почти у самых дверей застрелили охранника, тот выскочил откуда-то с пистолетом и побежал к ним, они его и убили, а потом ушли.

Пестов внимательно слушал меня, но смотрел куда-то в сторону. Я подумала, что если киллеров в кафе послал он сам, то уже можно заказывать себе гроб. Но сказанного не воротишь, да и какое-то упрямство мешало мне жалеть о собственной откровенности.

— А эти два типа, как они выглядели?

— Наверно, это странно, но я совершенно не разглядела их лиц, только два белых пятна и все. Почему, не знаю, ведь испугалась-то я уже потом. Я милиции тогда ничего не смогла сказать толком, они решили, наверное, что я дурочка.

— Значит, говоришь, что не разглядела их, но они-то, надо думать, тебя разглядели?

Я слегка вздрогнула, такой аспект мне ни разу в голову не приходил. Я пожала плечами. Пестов встал.

— Пойду я, пожалуй, поздно, а у меня еще дела есть. Спасибо за коньяк, за угощение.

На меня он не смотрел, вид имел задумчивый. Я окликнула его:

— Алексей Степанович! Так мне что, гроб себе заказывать или нет?

Он оглядел меня с головы до ног, словно измеряя, и уронил:

— Молодая еще, поживи. Не торопись, умереть всегда успеешь.

Глава 18

ОТКРОВЕНИЯ

Уснула я поздно и спала беспокойно. Перед самым пробуждением мне приснился сон из моего детства. Я бегала по какому-то захламленному двору и кого-то ловила, не то маленькую собачку, не то кошку. Что-то рыжее, пушистое бегало, металось, близко к себе не подпускало и в руки не давалось. Мне было во сне весело, я смеялась и кричала: «Юлька, держи его, держи!» И еще чей-то голос, тоже детский, и, кажется, мальчишеский, кричал: «Вон он, Юлька, вон он!» Уже проснувшись, но еще не открывая глаз, я повторила про себя — Юлька. Это обычное имя вызвало у меня вдруг чувство страха, озноб и сухость во рту.

Сидя за завтраком, я размышляла, тупо уставившись в одну точку. Я решила, что с меня хватит. Все время, которое я помню, я хожу по краешку бездны. Того и гляди, меня убьют, а я даже не знаю, кто я. Все, хватит сидеть спрятавшись, словно улитка в раковинке, надо вылезать и срочно пытаться узнать хоть что-нибудь о себе. Я оделась, спустилась вниз, отчистила от снега и завела машину. Бензина было немного, и первым делом я поехала на заправку. Заправившись под завязку, я решила ехать искать Аркадия Михайловича, того маленького адвоката, который рассказал мне о наследстве. Ясно ведь, что именно с наследством и связано то, что случилось со мной, то, из-за чего я потеряла память и чувствую себя так, словно меня вышвырнули из мира живых людей. Я помнила магазин, возле которого произошла наша встреча, Аркадий Михайлович тогда махнул ручкой, сказав, что живет неподалеку. Больше часа я медленно ездила по ближайшим окрестностям магазина, потом поняла, что это глупо, и поехала домой. Дома выпила жасминового чая; я снова разрешила себе пить его, и от волшебного напитка у меня наступило прояснение в мозгу. Книги «Вся Москва» в доме не было, и я позвонила в справочную, мне дали телефон коллегии адвокатов. Номер был все время занят, а когда я с трудом дозвонилась, мне ответили, что справок по телефону не дают, я быстро, пока не повесили трубку, спросила их адрес.