— Не обращай внимания. Это прогуливается мистер Сильвестер Мильнер…

Мой отец частенько говорил, что я должна усмирять свое воображение, когда оно слишком разыгрывается. А мама считала, что оно уносит меня слишком далеко. К тому же, по ее мнению, любопытство ко всему на свете, к окружавшим меня людям в сочетании со столь развитым воображением составляет довольно опасную комбинацию.

В силу этих обстоятельств я пребывала в стадии крайнего возбуждения и предчувствия чего-то необычного, когда подъезжала к маленькому полустанку Роландсмер.

Дело происходило в декабре, и солнце было заслонено туманной дымкой. Это придавало загадочность всему на этой маленькой станции со странным названием и платформой, окруженной плотной стеной деревьев. На платформе было малолюдно, и я сразу заметила крупного человека в цилиндре и пальто с золотыми галунами.

Он так уверенно шел вдоль платформы, и от него исходило такое чувство уверенности в себе, что когда он приблизился ко мне, я произнесла:

— Простите, вы случайно не мистер Сильвестер Мильнер?

Он остановился, озадаченный какой-то мыслью, и разразился рыком, означавшим смех:

— Не, мисс, — прокричал он. — Я кучер! — Затем пробормотал, обращаясь сам к себе:

— Мистер Сильвестер Мильнер — это было бы недурно! Ну ладно, — продолжил он, — это твой багаж? Ты прямо из школы? Ну, поехали.

Он внимательно оглядел меня с головы до ног.

— А ты не похожа на свою мать, — прокомментировал он. — Не сказал бы, что ты ее дочь!

Затем с резким криком он повернулся к человеку, который томился от безделья, прислонившись к стенке небольшого киоска:

— Эй, Гарри, ну давай!

И Гарри взял мой багаж. Мы составили маленькую процессию, причем я следовала за кучером, вышагивавшим с чванливой миной, которая должна была, судя по всему, свидетельствовать о том, что сей джентльмен — очень важная персона.

Мы подошли к рессорной двуколке, сначала туда забросили мой багаж, потом наверх вскарабкалась я, и тогда кучер с тяжелым вздохом взялся за поводья.

— Такой, как я, не должен был бы возить такие мелочи, так что с твоей мамочки причитается…

— Спасибо, — сказала я, — мистер… э?..

— Джефферс, — подсказал он. — Меня зовут Джефферс, такое у меня имя.

И мы тронулись в путь.

Мы ехали заросшей кустарником узкой дорогой, вьющейся вдоль опушки леса, деревья в котором казались мрачно загадочными.

Здешние места сильно отличались от наших гористых. Это был тот самый лес, напомнила я себе, в котором охотился Вильям Завоеватель и где его сын Вильям Руфус погиб загадочной смертью.

Я сказала:

— Довольно странно называть это место новым лесом.

— Что? В каком смысле?

— Как же лес может быть новым, если ему уже лет восемьсот от роду?

— Представь себе, когда-то он же был новым, — отреагировал Джефферс.

— Говорят, что он был заложен на человеческой крови…

— У тебя забавные сведения о наших краях, мисс…

— Так это ведь не я говорю. Мужчин заставляли покидать дома и закладывать этот лес. Но если кто-нибудь убивал оленя или кабана, то ему либо отрубали руку, либо выкалывали глаза. А то могли без всякого суда повесить на дереве.

— Здесь не водятся кабаны уже очень давно, мисс. И я лично таких рассказов о нашем лесе никогда не слышал.

— Ну и что? Зато я слышала. Мы же изучали по истории период норманнского завоевания. Он мрачно кивнул.

— Ты собираешься провести все каникулы у нас? Честно говоря, я удивился, когда узнал, что на это было дано разрешение. Но твоя матушка топнула ножкой и раздобыла разрешение. Мистер Мильнер дал согласие, и это меня удивило.

— А почему вас это удивило?

— А потому, что он из тех, кто не переносит присутствия детей в доме.

— А вообще какой он?

— Да, это вопрос. На него так сразу и не ответишь. Я думаю, что вряд ли кто-нибудь однозначно определит, каков мистер Сильвестер Мильнер.

— Ну, он хоть молод?

Он внимательно посмотрел на меня.

— По сравнению со мной… он не так, чтобы очень стар. Но если речь о тебе, то он весьма не молодой джентльмен.

— Ну, а если его ни с кем не сравнивать, лет-то ему сколько?

— Господи, мисс, ты прямо создана для вопросов! Ну откуда же мне знать, сколько лет мистеру Сильвестеру Мильнеру?

— Ну, примерно-то вы предположить можете?

— Нет, нет смысла гадать. Как пить дать, ответ не будет верным…

Я поняла, что из этого человека никаких сведений о Сильвестере Мильнере мне не вытянуть, и переключилась на изучение окружающего нас пейзажа.

Сумрак декабрьского раннего вечера и этот лес в моем воображении стали рисовать образы тех, кто здесь охотился и кого норманнские короли ловили и пытали.

К тому времени как мы добрались до усадьбы Роланд, я чувствовала себя так, словно должно произойти что-то необычное.

Мы повернули на дорогу, где росли хвойные деревья. Этот отрезок пути был длиной примерно в полмили, и, казалось, прошло немало времени до того момента, как мы достигли газона, за которым и виднелся дом.

Он выглядел строго и величаво, было видно, что строили его во времена короля Георга. Дом поразил меня с первого взгляда своей надменностью и аскетичностью. Возможно, потому, что в своем воображении я представляла сооружение в виде замка, с зубчатыми стенами, башенками и узкими прорезями вместо окон. Эти прорези, напоминающие бойницы, в этом здании были симметрично расположены на уровне первого этажа. На следующем они были уже заметно выше, зато опять уменьшались на очередном, а наверху были квадратной формы. Это производило своеобразное впечатление — как будто бы элегантность архитектуры восемнадцатого века была приближена, насколько возможно, к готике более ранних периодов.

Над основной входной дверью было великолепное веерообразное окно, а две колонны поддерживали портик.

Позднее я восторгалась зарослями жимолости на стенах по греческому образцу, но сейчас мое внимание привлекли два каменных дракона в китайском стиле, сидевшие у основания колонн. Они выглядели довольно свирепо и к тому же явно выбивались из всего остального окружения, выдержанного в чисто английском стиле.

Дверь открыла девушка в черном шерстяном платье и белой наколке, ее передник был накрахмален так, что казался жестяным. Видимо, она загодя услышала звук подъезжающей двуколки.

— Вы та юная леди из школы, — констатировала она. — Заходите, а я оповещу мадам, что вы уже здесь.

Мадам! Вот как тут титуловали мою матушку!

Я внутренне усмехнулась, и вдруг меня стало окутывать удивительно приятное чувство спокойствия.

Я стояла в холле и глазела по сторонам.

С потолка, украшенного достаточно скромными лепными узорами, свисала люстра. На второй этаж вела винтовая чугунная лестница, очень изящная. Я стала прислушиваться. Кроме звука тикающих часов, ничто не нарушало тишину.

Что-то уж очень тихо, просто подозрительно тихо, отметила я про себя.

И в этот момент на лестнице возникла мама. Она сбежала ко мне вниз, и мы слились в крепком объятии.

— Мое дорогое дитя, наконец-то ты со мной. Я дни считала… Где твои вещи? Я распоряжусь, чтобы их отнесли в твою комнату. Прежде всего, следуй за мной. Нам есть о чем поговорить.

Она выглядела не так, как раньше. Ее платье из черного шелка при каждом движении шелестело как листья на ветру. Она была в капоре и вообще держалась весьма уверенно.

Домоправительница этого весьма величественного особняка весьма отличалась от мамы, обитавшей в нашем маленьком домике.

Она, как я думаю, старалась сдержать свои эмоции, когда мы, крепко взявшись за руки, поднимались по лестнице. Неудивительно, что я не слышала, как она появилась в первый момент: толстые ковры скрадывали любой шорох. Мы шли и шли вверх по лестнице. Она была расположена так, что с любого пролета можно было увидеть внизу холл.

— Какой поразительный дом, — прошептала я.

— Он очень уютный, — ответила она.

Ее комната была на втором этаже, вся в тяжелых шторах; мебель была изящной, и хотя тогда я была не в состоянии оценить, позднее я узнала, что кабинетный гарнитур был работы Хепплуайта — гнутые удивительно красивой формы кресла и стол.

— Мне хотелось поставить свою мебель, — заявила мама, перехватив мой взгляд. На ее лице была унылая гримаса. — Но мистер Сильвестер Мильнер был просто потрясен моим старьем. А ведь оно было таким родным…

Эта мебель была красивой и элегантной, как раз под стиль этой комнаты. Я не могла не признать соответствия, но все же не было чувства «домашности», как в нашем старом доме.

Камин был разожжен, и стоявший на его решетке латунный чайник посвистывал.

Мама закрыла дверь и улыбнулась. Она еще раз стиснула меня в объятиях. Затем как бы выскользнула из образа надменной домоправительницы и стала просто моей мамой.

— Рассказывай все, как есть, — потребовала я.

— Чайник вот-вот вскипит, — ответила она, — и мы поболтаем за чашкой чая. Мне кажется, я не видела тебя целую вечность!

Чашки были уже на подносе, она кинула три ложки заварки в фарфоровый чайничек.

— Пусть настаивается. Итак, — продолжила она, — кто бы мог подумать, что все образуется так хорошо… даже очень хорошо.

— А что можно сказать о нем?..

— О ком?

— О мистере Сильвестере Мильнере.

— Его сейчас нет.

Лицо мое стало таким кислым, что она засмеялась.

— Это же прекрасно, Джейн. Весь дом в нашем распоряжении.

— Но я хотела увидеть его!

— А я-то надеялась, что ты хотела видеть меня… Я подошла к ней и поцеловала ее.

— Ты устроилась… и правда счастлива? — спросила я.

— Лучше просто и быть не может. Я верю, что все это для нас устроил твой отец.

С самого момента смерти отца она верила, что он с небес опекает нас и поэтому с нами не может случиться ничего дурного.

В ней странным образом смешивались сильные оккультные чувства и крепкий здравый смысл, и хотя она твердо была убеждена, что мой отец ведет нас по самому правильному пути, она же и выбирала самый оптимальный вариант действий.

Было очевидно, что ей нравится ее положение в усадьбе Роланд.

— Если бы мне пришлось выбирать, то лучшего места просто нельзя было придумать. У меня здесь солидное положение. Горничные уважают меня.

— Я заметила, что они называют тебя мадам.

— Да, это я потребовала такую долю уважения к моей персоне. Дженни, запомни навсегда, что люди воспринимают тебя с той степенью уважения, с какой ты сама к себе относишься. Поэтому я и решила поднять планку.

— А много здесь прислуги?

— Три садовника, причем двое из них женаты и живут в коттеджах на территории усадьбы. Еще есть кучер — мистер Джефферс и его супруга. Они живут при конюшне. Жены двух садовников работают в доме.

Есть еще Джесс и Эми, первая из них — горничная, а вторая — уборщица. Следующий мистер Каттервик, дворецкий, и миссис Коуч — кухарка.

— И ты руководишь ими всеми?

— Я не думаю, что мистер Каттервик и миссис Коуч были бы в восторге, услышав твое определение, что я ими руковожу. Мне так кажется. Мистер Каттервик — славный джентльмен. Он мне рассказал, что ему доводилось работать в имениях и пошикарнее этого. Что касается миссис Коуч, то она полновластно распоряжается всем кухонным хозяйством, и горе тому, кто посмеет вмешаться в ее дела.

Моя мама обладала веселым нравом и чувством юмора. Я думаю, это было одной из главных ее черт, которые привлекли к ней отца. Сам он, в противоположность ей, был тихим и замкнутым, легко ранимым, а она, по его словам, напоминала ему маленького задиристого воробья, готового сражаться за свои права хоть с орлом. Представляю себе, как она управляла этим домом… За исключением кухарки и дворецкого.

— Прекрасный дом, — заметила я, — только немного мрачноватый и таинственный.

— Это все твои фантазии! Он выглядит мрачно потому, что не горят лампы. Сейчас я зажгу.

Она сняла стекло с лампы, стоящей на столе, и поднесла горящую спичку к фитилю.

Мы пили чай, грызли бисквиты, которые мама достала из жестяной коробки.

— А ты виделась с мистером Сильвестером Мильнером, когда обратилась по поводу этого места?

— Естественно, мы виделись с ним.

— Расскажи мне о нем.

Несколько секунд она сидела молча, и в глазах ее было совершенно отсутствующее выражение, как будто она на мгновение впала в обморочное состояние. Это было так необычно для нее, чтобы она хоть и на короткое время теряла дар речи, что я сразу подумала — здесь что-то не так.

— Он… джентльмен, — наконец сказала она.

— А где он сейчас?

— В отъезде, по делам. Он часто уезжает по делам.

— Так зачем же он держит такой большой дом, набитый слугами?

— Ну, это его дело…

— Он, наверное, очень богат.

— Он — купец.

— Купец?

— Он много путешествует по свету, бывает в разных местах… например, в Китае.