Посадник беседовал с мерянскими шаманами. Те были в меховых накидках, с костяными амулетами, в башлыках, сшитых в форме звериных личин – волчьей, рысьей, у одного даже скалилась вставленными клыками медвежья голова, большая и, должно быть, тяжелая, а еще жаркая, если учесть, как раскалена каменка. Стрелку и самому стало жарко, и он скинул шапку, утер вспотевший еще во время поединка лоб. Его светлые пепельно-русые волосы были заплетены сзади в косицу, только на висках выбивались, да еще длинный чуб нависал, ниспадая наискосок на синие глаза с хитрым прищуром. Держался парень гордо и прямо, и вовсе не из спеси – просто чтобы казаться выше, так как ростом он удался не более среднего. Зато был плечист и строен, как тополек, и даже в спокойном состоянии в нем чувствовалась сдержанная сила, готовая прорваться в любой миг.

Таким его и увидел посадник, незаметно рассмотрев Стрелка во время своей беседы с мерянскими шаманами. По окончании разговора Путята встал, поклонился, отвечая на их поклоны. Давно правивший в этом далеком от остальной Руси краю и став тут почти владыкой, он научился уважать местные обычаи и местный люд, поскольку опирался на них. Ему не было нужды каждый год посылать в Новгород за подмогой, он справлялся сам, успевая и в Новгород положенную дань отправить, и о себе позаботиться.

– Кого ты привел, Нечай? – оглядывая пришлого, полюбопытствовал ростовский посадник.

– Кого не надо не привел бы, – отозвался Нечай, поправляя на голове лохматую шапку, словно это помогало ему собраться с мыслями. – Пойми, Путята, после набегов мордвинов и наших прошлогодних стычек с черемисой[23] войско ростовское поредело. Набирать молодежь по мерянским селищам и обучать ее – дело долгое и непростое, сам знаешь, каковы они в воинской науке: стрелять ловки, а вот в сшибке сойтись – так себе. Не та юшка течет в их жилах. А этот парень из вятичей, они народ бойцовый и удалой, воинов их даже в войска днепровских князей принимают…

– Если еще доберутся до тех князей. Вятичи – племя скрытное и живет своим миром. Отчего же этого занесло невесть куда?

Нечай рассказал, что он сам проверил парня и тот пришелся ему по душе (Стрелок от неожиданности даже слегка повернулся в его сторону – вот уж чего он не заметил до сего момента, так это расположения воеводы.) Да и его сын, Кима, продолжал Нечай, за чужака ручался, а он парень смекалистый (Стрелок чуть скривил рот в усмешке, имея свое мнение о смекалистости недавнего проводника). Ну и напоследок Нечай выложил главное, сказав, что сам Скафти был побежден чужаком в поединке на копьях.

– Скафти у вас воин отменный, – наконец подал голос Стрелок. – Я с трудом управился с ним, просто повезло. Как и тебе повезло, господин посадник, что у тебя под рукой имеется такой воин-варяг.

Некогда Стрелок живал при дворах князей, знал, как подольститься. И не прогадал: посадник Путята не смог сдержать довольной улыбки.

– Да, – произнес он с особым чувством, – Скафти – воин. Как и весь его род, поселившийся под моей рукой. Это в иных краях варяги правят Русью, а у меня они на службе. Это еще суметь надо.

Очень скоро Стрелок сообразил, что властолюбивый посадник не так-то и прост. Он задал Стрелку несколько ничего не значащих вопросов, полюбопытствовал, как долго тот от вятичей добирался и по чьим землям шел, где с Кимой познакомился. А потом вдруг огорошил пришлого, сказав:

– Не верю я тебе, паря. Ты ведь вятичем тут представился, однако я хорошо их знаю, не один год общаемся, и вот что я скажу – ты не их племени. Говор тебя выдает, не та речь, хоть и схожа. Зачем ложь несешь? Отчего не признаешься, откуда ты родом и что за нужда в путь отправила?

Стрелок пятерней убрал с глаз длинные пряди волос, подумал: «Вот привязался! Не все ли тебе равно?» Его так и тянуло надерзить: мол, где был, там меня уже нет, но все же сдержался.

– Ты верно угадал, посадник, – тряхнул он чубом. – Однако там, откуда я родом, гостя сперва накормят и напоят, в баньке с дороги выпарят, а уж потом и речи заводят. Поэтому я отвечал тебе коротко. Но если ты все знать хочешь, то признаюсь, что родом я из племени северян, да только у вятичей мне служить охотнее было. Пока они хазарам дань не вызвались выплачивать. Небось, слышал уже о том? Вот мы с женой и покинули те края. А отчего? Мы с женой моей птицы перелетные. Установилась погодка – мы и в путь.

– Как скоморохи какие, – проворчал Путята. – А ты еще и с бабой явился? Неужто не понимаешь, что если и соглашусь взять тебя в свою дружину, то баба мне твоя ни к чему? Воинское дружинное побратимство, оно полной отдачи требует, чтобы воин позабыл и о роде своем, и о семье. Мои дружинники только в крепости живут, чтобы суровым умением и трудом каждодневным улучшать боевую выправку, чтобы быть готовыми выступить, когда понадобится. Вот и тебе придется сговориться с кем-то из местных, кто примет твою жену на постой и кормление. Но учти: зима на исходе, закрома у людей опустели, последнее по сусекам выскребают, им лишний рот не нужен. А от бабы бестолковой да слабосильной какой прок? Одна обуза.

Стрелок чуть нахмурился.

– За жену я бы заплатил мехами.

– Вот удивил! Да сейчас мехов в Ростове больше, чем хлеба. Так что никто не обрадуется постояльцу. Даже суложи[24] нового дружинника… Вон за тебя мой воевода Нечай хлопотать взялся, но я замечу, что у меня любой сперва в уных,[25] а то и отроках год проходит, прежде чем пояс кметя получит.

Стрелок задумался. Быть младшим дружинником без платы и своей доли из похода он не мог – ему жену кормить надо.

– Его женщина может жить у нас, – раздался вдруг со стороны спокойный голос.

Все повернулись к двери. Стрелок едва удержался, чтобы не присвистнуть. Давненько он таковых не видывал! Вот это витязь! Вот это ярл![26] Тут не ошибешься.

В дверном проеме стоял внушительного вида воин. Рослый, головой почти под притолоку, с могучими плечами, на которые из-под выложенного медными накладками шлема спадают светлые волосы, длинные и пушистые. Такова же и борода, покрывающая верхние пластины богатого панциря. Белый мех накидки касается почти половиц. Светлый и величественный, этот витязь казался едва ли не видением. Но он был человеком, причем из местных, особенно если учитывать, что подле него стоял и Скафти.

Оба варяга приблизились. Стрелок почувствовал на себе взгляд ярла, заметил и быструю, вроде как ободряющую улыбку Скафти. Но не успели новоприбывшие еще и слова сказать, как посадник подался вперед.

– Что, Аудун? Неужто у Русланы началось?..

Рослый Аудун смотрел на Путяту сверху вниз.

– Твоя дочь в полном здравии, посадник. Чего и тебе желаю.

Путята отступил, сел на скамью у завешенной широкой волчьей полостью стены.

– А зачем тогда явился? Да еще в воинском облачении. Неужто в бой собрался?

Варяг покачал головой.

– Памятуя о своем долге, я собирался проехать к реке Котороли, где недавно видели каких-то неизвестных. Нужно бы разобраться, кто там волнует наш люд. А зашел перед отъездом я вот почему: мой сын сказал, что к нам прибыл опытный воин, женатый к тому же на деве нашего племени. И я хотел взять их к себе. Мой дом достаточно просторный, чтобы принять еще людей, причем с особой радостью, оттого что они имеют связь с Норейг. И если ты не желаешь принимать этого молодого воина в свою дружину, то я готов взять его в свой хирд.[27]

Путята помолчал какое-то время, а потом обратился к Стрелку:

– Отчего же ты молчал, что твоя жена варяжьего племени?

– Ты много вопросов задавал, посадник, но жена моя тебя не интересовала. Однако если этот добрый человек позаботится о нас, я с благодарностью приму его расположение. – И, перейдя на скандинавский, Стрелок произнес, чуть запинаясь: – Пусть мудрость Одина[28] всегда будет с тобой, светлый даритель колец,[29] а я никогда не забуду добра.

Тем временем Нечай склонился к Путяте и стал что-то быстро говорить, а тот согласно закивал ему.

– То, что ты предложил, нам весьма кстати, – сказал посадник ярлу Аудуну. – Я согласен, чтобы ты взял жену этого воина под свою руку, однако его самого я решил оставить у себя на службе. Мой воевода считает, что он достаточно умел, чтобы избежать учебной поры, и советует сразу поставить его гриднем,[30] даже определить под его опеку младших воинов отряда. Тогда и тебе не будет обиды, Аудун, что мужа вашей соплеменницы не приняли как должно.

Аудун молча кивнул, забросив на плечо полу длинной меховой накидки. Стрелок же опустил голову, пряча за длинным чубом веселый блеск глаз. Аи да Путята, готов его сразу гриднем сделать, лишь бы не уступить варягу Аудуну. Но он только поклонился посаднику, принимая его милость. Сам же готов был и в пляс пуститься – не ожидал такой удачи. Главное, что они с женой получат достойное положение и не будут больше мыкаться по свету. По сути, благодаря варягам они устроились в Ростове лучше, чем могли рассчитывать.

ГЛАВА 3

Ярл Аудун сын Орма был переселенцем из Норвегии. Будучи одним из хевдингов[31] в области Гаутланд,[32] он еще на родине получил прозвище Любитель Коней. Правда, высокого и могучего Аудуна могла вынести не всякая лошадь, а вот крепкие и рослые скакуны из страны Гардар[33] были как раз по нему. Поэтому Аудун не раз ездил в Гардар и закупал там сильных длинногривых русских коней; он даже разводил их у себя в хозяйстве и торговал ими, что и составило основу его богатства.

Аудун был независим и силен. Поэтому, когда конунг Харальд Длинноволосый[34] стал теснить вольных хевдингов, чтобы утвердить свою власть в Норейг, Аудун Любитель Коней не пожелал ему подчиняться. А у тех, кто противился власти Харальда, было только два выхода – либо сражаться и погибнуть, либо переселиться в иные места. Поразмыслив, Аудун решил перебраться со своим родом в страну Гардар, где бывал не единожды.

Однако уже в Ладоге вольный ярл столкнулся с тем, что не только он такой умный, что тут живут уже немало варягов, которые добились положения, дорожат своим местом и влиянием при князе Олеге. Переселенцы относились к новым пришельцам без особого радушия. Местный люд же не особенно жаловал прибывающих чужеземцев, которые стремились захватить лучшие места и потеснить словен. Вот тогда-то Аудун и поплыл на ладьях по итильскому пути, где местность была не столь обжита и где он еще мог рассчитывать наняться к какому-нибудь князю без ущерба своей чести и достоянию.

Место ему показала сама судьба, причем не очень-то милосердно.

У Аудуна была жена, Раннвейг, мудрая подруга и советчица, с которой он прожил жизнь, родил детей и на которую всегда мог положиться. В дороге она стала прихварывать, потом и вовсе занемогла. Это было как раз недалеко от Ростова. Здешний посадник Путята позволил Аудуну разбить стан в его землях, даже прислал местных лекарей-шаманов. Ничто не помогло, Раннвейг умерла, и ярл возвел на берегу Итиля для нее высокий курган. Теперь уехать от захоронения жены ему было тяжелее, чем покинуть родовую усадьбу в Гаутланде. Так уж вышло, что он поселился в Ростове с разрешения Путяты, которому было лестно иметь своим воеводой столь отменного ярла, да еще с сильной дружиной в придачу. Одно было плохо – Аудун отличался гордостью и не терпел над собой власти; он выслушивал распоряжения Путяты, однако выполнял их только в том случае, если считал достойными своей чести. Одно время это приводило к столкновениям между ними, пока хитрый Путята не нашел способ, как привязать к себе Аудуна. Однажды посадник пришел к ярлу и сказал, что, видя печаль Аудуна по умершей супруге и зная, как тяжело обживаться на новом месте без хозяйки, он решил предложить ему в жены свою единственную дочку Руслану.

Предложение было неожиданным, но варяг принял его, хотя Руслана сперва и не казалась Аудуну таким уж приобретением. Чернявая, мелковатая и смуглая девушка в глазах северянина выглядела отнюдь не красавицей. Но Руслана была молода, а взять в дом новую жену – верный признак того, что глава рода еще в силе. Только Путята остался внакладе от этого брачного союза с варягом: он-то думал, что зять, следуя местным законам, станет послушен воле старшего родича и будет беспрекословно выполнять его наказы, однако Аудун, хотя и принял посадника ростовского как родню, особого послушания не выказывал.

Все это пришлым Стрелку и Свете еще предстояло узнать, а пока они в сопровождении ярла и его старшего сына Скафти подошли к усадьбе Аудуна, расположенной немного в стороне от скученных градских изб на берегу замерзшего озера.

Стрелок с интересом оглядывал усадьбу варяга-переселенца, хозяйственные постройки в кольце частокола за невысокой насыпью, длинный жилой дом с двускатной дерновой крышей, опирающейся на срубы стен. Сейчас, когда все это было покрыто снегом, дом напоминал длинный снежный сугроб.

Аудун остановился у входа и произнес:

– Моя усадьба называется Большой Конь. – Он указал на резное изображение головы коня под стрехой крыши. – Теперь же, – добавил он, оправляя накидку из белой овчины, – не сочтите меня невежливым, но я должен буду оставить вас ради службы. Вы же располагайтесь, а мой старший сын Скафти и дочка Гуннхильд позаботятся, чтобы гости ни в чем не имели нужды.