Пока они шли, княжна успела заметить ряд забранных толстыми решетками отверстий, за которыми во тьме слышались вздохи и голоса рабов, пару раз до них донеслась грубая ругань, кто-то хохотнул, кто-то стонал. И отовсюду несло вонью. Однако там, где содержали Скафти, горел свет, плотно пригнанные бревенчатые стены не пропускали сквозняков, а широкое ложе у стены было покрыто пушистой овчиной. Скафти встал при их появлении. Сейчас он был одет в длинную рубаху из темной шерсти и широкие холщовые штаны, но, как и прежде, бос. В его помещении не так воняло, улавливался запах лекарственных снадобий, а на кисти белела аккуратная повязка.

– Руслана, – произнес он, и столько тепла и нежности было в его голосе, узнаваемом, но искаженном, что Светорада в первый миг даже растерялась. Руслана же так и кинулась к Скафти – такая маленькая перед рослым викингом, трепетная, как птичка, даже разлетевшиеся концы головного покрывала напоминали крылья пташки, которые опали, когда она нашла приют у него на груди. И оба замерли, обнявшись.

Светорада пристально смотрела на них. Каюм тоже смотрел, потом хмыкнул и, прикрыв тяжелую решетку двери, удалился.

Какое-то время было тихо, только слышалось потрескивание фитиля на носике подвешенной в углу лампы. Варяг стоял, склоняясь к Руслане, огромный и почти неузнаваемый из-за своей татуировки. Глаза его были блаженно прикрыты. Но вот он ощутил рядом присутствие еще кого-то и поднял голову. Смотрел такими знакомыми светло-зелеными глазами, потом выпрямился.

При свете масляной лампы он сперва разглядел у входа фигурку закутанной в темное покрывало женщины. На лбу и на подоле была видна блестевшая на свету бахрома ее наряда, а на руках, удерживающих накидку, мерцали перстни и браслеты, какими так любят украшать себя знатные хазаринки.

– Ты пришла со своей госпожой, Руслана? – выпуская из объятий молодую женщину, спросил Скафти на варяжском языке.

Та не отвечала, ждала, когда он сам все поймет. Светорада тоже слова не могла вымолвить, разглядывая Скафти. Он сильно изменился. Теперь, находясь вблизи от него, она ясно видела, что его нос, жестоко изломанный в схватке, искривлен, через весь лоб проходит длинный бугристый шрам, почти полностью уничтоживший одну из бровей и исчезавший под наростом на виске, который не спрятали даже затейливые спирали татуировки. Эти боевые отметины, которые, как было принято считать, только красят мужчину, отнюдь не делали Скафти привлекательнее, а наоборот, превращали его в Гурга, раба-убийцу, выживающего только благодаря своей силе и ловкости. Да и все его тело, ставшее как будто мощнее, носило на себе печать жизни-битвы, в которой он оставался жив, пока на него не вышел более сильный противник.

Скафти в свою очередь тоже рассматривал это холеное женское личико с подведенными глазами, отчего они казались почти черными, приглядывался к изгибу бровей, одна из которых была украшена проколотым колечком со сверкающим, словно звездочка, алмазом, и свежим, как у ребенка, губам… Лицо женщины было… почти узнаваемым, если бы не этот отпечаток потаенного горя. Именно серьезность и печальное выражение, а не роскошный наряд и полутьма не позволили Скафти сразу признать в ночной гостье ту искрящуюся счастьем ослепительную красавицу, какую он порой вспоминая в минуты отчаяния, черпая в ее ясном образе силы. Ибо он вспоминал ее часто…

Только когда Светорада улыбнулась и в ее улыбке, стирающей озабоченность и печаль, вдруг, будто солнышко, проступил образ девушки, смущавшей его покой в Ростове, Скафти изумленно выдохнул:

– Медовая?.. Ты?

Светорада протянула к нему руку, подошла, хотела что-то сказать, но вместо этого только всхлипнула, судорожно и кратко, как будто ей вдруг не хватило воздуха.

Скафти потрясенно смотрел на нее. Потом в его светло-зеленых глазах – ах, только они и напоминали прежнего красавца варяга, – промелькнуло нечто светлое, радостное. Но это мерцание стало угасать по мере того, как она его рассматривала, и он увидел ужас и сожаление в ее прекрасных очах. А этого непобедимый Гург не мог вынести. Он отшатнулся.

– Не смей жалеть меня! Даже став рабом, я не потерял своей чести!

Светорада не сразу поняла, о чем он. Она не могла не сострадать ему и продолжала вспоминать веселого и дерзкого Скафти, каким он остался в ее памяти. Но вспоминала ли она его? Она и Стему запретила себе вспоминать – так это было больно. У нее теперь была другая жизнь.

Светорада негромко произнесла:

– Я не жалею тебя, Скафти сын Аудуна. Но я думаю, что тебе досталась не лучшая доля, и нам надо что-то делать, чтобы избавить тебя от твоей участи Гурга. Я хочу, чтобы ты опять стал свободен и уехал отсюда. И возможно, вместе с Русланой. Ибо я, как шадё, могу освободить ее и отправить на Русь…

– Без Скафти я не поеду! – с вызовом заявила молодая женщина, и Скафти взглянул на нее с благодарностью и любовью.

– Тогда, – просто сказала Светорада и с невозмутимым видом опустилась на меховое покрывало, – нам следует обсудить, что мы можем сделать, дабы поспорить с самой судьбой.

Однако никакого выхода в тот вечер они не придумали. Скафти сказал, что Каюм ни за что не отпустит своего лучшего бойца, что ему легче разбить голову о стену, чем мечтать о свободе. А еще проще погибнуть в поединке, ибо так он хотя бы не предаст веру отца и до конца останется воином, храбрецом, который своим мужеством всегда может добиться места в Валгалле.

От его слов Руслана пришла в ужас.

– Что ты говоришь, Скафти? – почти плакала она. – Ведь Медовая жена каганского сына, она богата и могущественна, она может нам помочь.

Но сама Светорада не очень-то рассчитывала на свои возможности. Она была женой шада, но не иудейкой, которые располагали реальной властью. Поэтому, ничего не обещая, она больше слушала рассказ Скафти о том, как однажды зимующие в Итиле варяги поняли, что боец Гург их соотечественник, и хотели его выкупить, однако Каюм, не желая расставаться со Скафти, потребовал с викингов просто немыслимую плату.

Светорада сказала, что у нее есть очень ценные украшения, продав которые она сможет раздобыть необходимые деньги. А пока положенной суммы не наберется, она попросит Рахиль или Сару похлопотать, чтобы Каюм не выставлял Гурга на поединки. Скафти только засмеялся, горько и обреченно: пока происходят схватки и люди платят за зрелище, Каюм будет выводить его на арену, чтобы не терять выручку. А выручка эта… Пусть Медовая не сильно обольщается, что сможет выкупить его, даже сговорившись с викингами. Вот если Скафти покалечат, и он потеряет сноровку… Однако потеря сноровки для Гурга означала лишь одно – быть растерзанным на потеху зрителям.

Похоже, Скафти давно утратил надежду. Руслана же хотела спасти его во что бы то ни стало и была готова на все: устроить побег, подкупить стражу, даже убить Каюма… И ее вера придавала варягу сил. Когда женщины уходили, и Руслана на прощание обняла его, он пообещал, что будет беречь себя. Для нее. Ибо только она одна у него и осталась…

Женщины вернулись во дворец так поздно, что даже Сабур выразил неудовольствие по этому поводу. Но Светорада резко осадила его:

– Нам пришлось пережидать дождь, разве тебе не сказали об этом, олух ты этакий?

После попытки отравить ее Светорада держалась с евнухом неприязненно, даже выговаривала Овадии, почему этот рыхлый кастрат до сих пор не смещен с должности. Овадия отделался какой-то очередной шуткой, как он умел, но сказал, что Сабур теперь намного бдительнее станет следить за его любимой женой. Вот Сабур и следил, тут же оповестив шада о задержке Светорады в Итиле.

Когда же на другой день Овадия стал ее расспрашивать, Светорада сказала, что она бы вообще осталась ночевать в городе – такой сильный лил дождь. Разве это предосудительно, если и Мариам порой остается в Итиле, когда допоздна задерживается в своих христианских храмах. Причем Светорада заметила, что ее последние слова отчего-то смутили Овадию, и он поспешил перевести разговор на другое, заявив, что готов сам сопровождать жену на бои, раз уж ей так нравится это развлечение. И добавил, что слышал, будто Каюм, желая привлечь побольше народу, обещал выставить против своего непобедимого бойца Гурга сразу троих поединщиков. Значит, их ожидает очень занятное зрелище.

Говоря все это, Овадия играл рукой Светорады, и его пальцы незаметно скользнули под широкий рукав платья, нежно лаская ее. Она и в самом деле ощутила волнение, пока их обоих не отвлек поднятый служанками шум: те раскричались, суетясь вокруг Русланы, которая неожиданно лишилась чувств, услышав о новом испытании для Скафти. Позже, уже придя в себя, Руслана сообщила Светораде, что она беременна от бывшего пасынка.

– Но я ничего не сказала ему, – говорила она, глотая слезы, – ему незачем волноваться еще и об этом. А новый бой… Представляю, сколько людей придут на этот поединок. И как тяжело будет Скафти победить, чтобы выжить.

И, тем не менее, она оживилась, когда Светорада отправила се к варягам переговорить о возможном побеге Скафти. Вернулась Руслана не скоро, однако окрыленная их согласием помочь. И женщины решили, не откладывая, заняться распродажей драгоценностей шадё, чтобы иметь необходимую сумму на подкуп стражей, которые помогут устроить побег.

Это оказалось не так-то просто: мало найти достаточно богатых торговцев, чтобы продать драгоценности, – нужно было сохранить все в тайне. Через пару дней, когда молодые женщины возвращались после продажи удивительно красивых изумрудных подвесок княжны, они неожиданно увидели на узкой улочке Мариям и Овадию. Светорада заметалась, не желая встречи, дабы ничего не объяснять, однако вскоре шад сам куда-то скрылся, и к ним подошла одна Мариам. Когда она спросила, что понадобилось жемчужине Итильского дворца в квартале торговцев ценностями, княжна ответила вопросом на вопрос:

– А вы что тут делаете, мудрая Мариам? – И хотя это прозвучало довольно неучтиво, добавила: – Да еще в компании с моим мужем…

Помедлив, Мариам сказала, что Овадия встретил ее случайно, когда она возвращалась с исповеди, ибо у христиан сейчас время Великого Поста, когда следует чаще исповедоваться, чтобы облегчить бремя своих грехов. Казалось, Мариам готова пуститься в пространные объяснения, однако Светорада поспешила уйти. Она не обязана возобновлять дружбу с женщиной, которая ее ненавидит. Уходя, Светорада не заметила, как Мариам переглянулась с одним из охранников шадё, и тот утвердительно кивнул ей. Медовая не увидела и того, как из соседней калитки, едва они свернули за угол, вновь появился Овадия и они с Мариам удалились.

Теперь Овадия редко посещал княжну. Она была этим довольна, ибо Руслана мучилась приступами дурноты, и Светораде приходилось самой заниматься их общим делом. Она даже навестила Скафти, чтобы обсудить, кого, по его мнению, лучше попробовать подкупить, кто более жаден, чтобы прельститься наградой, и кто не так дорожит своим местом подле хозяина рабов-поединщиков. Они долго разговаривали в комнатушке Скафти, и он даже осмелился спросить, а не решится ли Медовая бежать вместе с ними? Разве ей не хочется вернуться на Русь?

Он не понимал, насколько Светораде больно слышать этот вопрос.

– Я не вернусь! – твердо сказала она. – Если мы рискуем, готовя тебе побег, это не значит, что женщина, к тому же жена самого царевича, может решиться на такое. Да и зачем мне бежать? Что меня ждет на Руси, кроме воспоминаний?

Ее глаза при последних словах потускнели, как звезды в утренней дымке. Скафти виновато опустил голову, жалея, что сделал ей больно. Потом негромко произнес:

– Медовая, ты помнишь, как я рассказывал тебе о своей невесте, после гибели которой дал слово никогда больше не жениться? Тогда я верил в то, что говорю. Но горе и смерть – неотъемлемая часть мира, а живое бежит от мертвого и тянется к живому. Человеческое сердце хочет верить в радость, что бы ни случилось. Так и мое сердце однажды забилось по-новому, когда его оживила любовь Русланы. А ведь я знал ее ранее, но не оценил, даже избегал. Потом полюбил… И это тогда, когда я во всем разуверился и в самом деле стал волком Гургом. Ты же, Медовая… Ты прекрасна, ты будишь в сердцах любовь, и однажды ты не сможешь не полюбить в ответ.

Светорада не знала, хочется ли ей верить ему. Она просто жила, находя в жизни множество маленьких радостей… которые заменяли ту единственную, что зовется счастьем. А любовь… Она подумала об Овадии, своем муже. Однажды она не сможет отказать ему, видя его беззаветную любовь к себе.

Еще через несколько дней Руслана тревожно поведала княжне, что, хотя варяги готовы принять на борт прославленного Гурга, они считают неблагоразумным идти на такое опасное дело перед боем, когда имя Гурга у всех на устах. Его исчезновение может всполошить весь город.

В столице Хазарии и впрямь слишком много говорили о предстоящей схватке прославленного бойца с тремя поединщиками. Ходили слухи, что даже бек Вениамин, этот могущественный правитель, будет присутствовать на схватке. Прибудет на поединок и шад Овадия с братьями, а также многие из хазарских ишханов, которые не прочь получить свою долю острых ощущений перед отъездом на кочевье. Так что, несмотря на все страхи женщин за Гурга, они смирились с тем, что им не успеть устроить отъезд Скафти до злополучного боя. И теперь Руслана носила подношения богам, в том числе воинственному Тенгри-хану, и просила служителей всемогущего в Хазарии Яхве молиться о защите ее возлюбленного, а Светорада сделала щедрый вклад в христианский храм, так как у нее сложилось мнение, что Христос наименее кровавый из богов.