– А теперь моя очередь за вами поухаживать, – я поднялась с места.

– Ну, если вам так хочется…

– Как хорошо, когда все включено! – сказала я, вернувшись с полными тарелками. – Ни о чем думать не нужно.

– Наоборот, нужно очень думать, – возразил Дед Мороз. – Нужно делать выбор. Ведь все не съешь и не выпьешь. Мне нельзя набирать вес с моим протезом.

Я опустила глаза.

– Вас ранили на войне?

Он отрицательно покачал головой.

– Если бы! В войну я был мальчишкой. Неоднократно сбегал на фронт. В последний раз меня не поймали. Вернулся без единой царапины. – Он помолчал. – Но после войны я не смог бросить курить. Впрочем, что говорить об этом?

Я отношусь, как вы сказали, к разряду жизнерадостных инвалидов. А сегодня я – не инвалид, а Дед Мороз, и прошу думать только о хорошем.

Я оторвала от грозди следующую виноградину. В голову лез кризис, твоя командировка. Желание никак не формулировалось.

– Вы здесь впервые? – спросил Дед Мороз.

– В Испании была прошлым летом. А на Тенерифе впервые.

– Уже успели выкупаться?

– Нет. Такие сильные волны, мне страшно. Хотя другие купались.

– А вы не бойтесь. Спокойно заходите в воду, а когда надвигается волна, просто подныривайте под нее и ни в коем случае не сопротивляйтесь. Там, на глубине, все тихо и безопасно. Надо научиться чувствовать волну, использовать ее силу. Видели серферов? Они умеют двигаться вместе с волной. Здесь бывают длинные волны, ради которых они сюда приезжают. И получают удовольствие даже на самых сильных волнах. Мой сын увлекается серфингом. Обычно мы приезжаем сюда вместе, но на этот раз он отправил меня одного.

– А я должна была здесь встретиться с женихом, – вздохнула я. – Но он не смог приехать.

– Прилив, отлив. Разлуки чередуются со встречами. И это усиливает желание жить… – Похоже, на моего Деда Мороза нашло философское настроение. – Нам дается время, чтобы понять другого человека.

– Мне иногда приходится долго убеждать себя, чтобы что-то понять и принять в другом человеке, – призналась я. – Я призываю на помощь весь свой разум! Но почему-то чувствую себя как школьница, не выучившая урок. Повторяется одна и та же ситуация – я здесь, а он – там. Каждый раз я уговариваю себя не обижаться. И каждый раз забываю, как же это делается…

– Хотите стать отличницей? – улыбнулся мой собеседник. – Перестаньте терзать разум и подавлять чувства! Просто переключите внимание. Слушайте тех людей, которых хотите понять. Вас ждут радостные открытия! Вы научитесь видеть то, что другие не видят, и слышать то, что они не слышат. Вы сможете слышать невысказанные слова, читать неотправленные и даже ненаписанные сообщения!

– И я лишний раз увижу, что мой жених полностью подчинил все свои чувства разуму. Он и меня призывает проявлять меньше эмоций. Но я не могу стать такой же, как он.

– А вдруг вы узнаете о нем нечто совсем другое? – Дед Мороз внимательно посмотрел на меня. – Например, что он вовсе не бесчувственный? Ведь если он призывает вас к разуму, значит, собственные чувства не дают ему покоя, хоть он их и прячет. Мы всегда привлекаем внимание других к тому, что важно для нас самих. Мы как бы провозглашаем задачи, решать которые предстоит именно нам.

– Я работаю в рекламе, – сообщила я. – И в рекламных текстах часто пишу об умении ждать. Потому что мне самой нелегко проходить этот путь.

– То, что для человека органично и естественно, он сам в себе обычно не замечает. Стали бы вы рассуждать, скажем, о терпении и уступчивости, если бы от природы обладали этими качествами?

В этот момент начали бить часы.

– Как я хочу быть мудрой, уступчивой, терпеливой, внимательной, понимающей, любящей и любимой! – Одну за другой я быстро отправляла в рот виноградины. – И еще – все воспринимать легко… И чтобы мы были вместе… И чтобы наша свадьба состоялась. И чтобы все жили долго и счастливо…

– Браво! – воскликнул Дед Мороз, поднимая бокал. – Вот желания, достойные настоящей принцессы.

Я посмотрела на свой мобильный. Ты не пишешь и не звонишь. Но может, как раз в этот момент ты набираешь мой номер?

– Сколько терпения необходимо, чтобы понять другого человека! Это же так сложно! – воскликнула я.

– Не сложнее, чем научиться танцевать не имея ноги, – с лукавой улыбкой возразил мой собеседник.

– Вот, посмотрите: промокают, по шву немного разошлись, набойки стерлись.

Я потянула сапоги в окошко с вывеской «Ремонт о буви». Хоть и отмывала и начищала до блеска, вид у них остался весьма потрепанный.

Сапоги оказались в руках, блеснувших массивными серебряными кольцами, и исчезли в глубине полутемного помещения. Я заглянула в окошко. Там на высоком кресле восседала полная женщина лет пятидесяти с большими темными глазами. Несмотря на серый халат, она выглядела как настоящая восточная царица: гордая осанка, покатые плечи, блестящие черные волосы с крупной серебряной заколкой… Внимательно осмотрев сапоги, она покачала головой.

– Может, не имеет смысла с ними возиться?

– спросила я. – Наверное, их уже пора выбросить?

– Это решай сама – выбрасывать или нет.

– У женщины оказался низкий певучий голос.

– Ремонт обойдется дорого.

– Знаете, я их уже пятый сезон ношу. Хоть каблук и высокий, они очень удобные. Но когда-то нужно избавляться от хлама…

– Хлам – это ненужное, то, что нам мешает, – сказала восточная царица. – А если вещь тебе нужна, если служит тебе верой и правдой, и нужно только проявить терпение… – Она оборвала фразу. – В общем, решай сама.

– Я бы не хотела с ними расставаться…

– Значит, будем ремонтировать. – Она что-то начертила мелом прямо на сапоге и приклеила к подошве бумажный ярлычок. – Зайди через два дня.

– Через два? – расстроилась я. – В чем же я завтра на работу пойду?

– Ну вот, только что хотела вещь выбросить, а теперь двух дней без нее прожить не можешь. Срочный ремонт – очень дорого. Потому что мне придется все отложить и взяться за твои сапоги. Лучше походи два дня в чем-нибудь другом. Есть у тебя?

– У меня еще три пары сапог, но в них я не чувствую себя так комфортно. Одни жмут, сколько бы я их не растягивала. Другие, наоборот, слишком свободные, нога не чувствует поддержки. А вот эти, в которых я сейчас, и красивые, и модные, но в них ноги сразу устают. Наверное, колодка неудобная. Даже стоять в них тяжело, не то что ходить.

– Значит, будем делать срочный ремонт?

– Да, – вздохнула я.

– Тогда можешь часик погулять.

Я посмотрела на свои новые лаковые сапоги с элегантными пряжками…

Хозяйка мастерской поняла меня без слов.

– Заходи, буду при тебе делать. – Она открыла дверь, и я зашла в помещение.

Мастерская оказалась крохотной. По стенам – полки с обувью до самого потолка. Стол-верстак с высоким креслом, рядом – небольшой агрегат вроде швейной машины.

Хозяйка пододвинула мне старый венский стул с наброшенным на него шерстяным клетчатым пледом.

– Устраивайся. Света маловато, верхняя лампа перегорела, одна настольная осталась. Подвинься поближе. Хочешь – журнал почитай.

– Нет, спасибо. Я посмотрю, как вы работаете.

Хозяйка надела мой сапог на металлическую лапу и приступила к работе.

– Кожа хорошая. Мягкая, но прочная, – сказала она.

– Да, они дорого стоили, дешевая вещь столько не прослужит.

– По-всякому бывает, – возразила хозяйка.

– Иногда приносят на растяжку очень дорогие туфли из бутиков. Но посадить их по ноге так и не удается. Зато есть у меня один клиент, так вот он уже который год меняет набойки на одних и тех же ботинках. А ботинки еще советские.

– Почему же он не купит себе новые? Денег нет?

– Мы преданы чему-то или кому-то не от недостатка денег, – назидательно сказала хозяйка мастерской. – И не потому, что у нас нет других вариантов. Просто для каждого комфортно свое.

– Это правда, – я выставила ноги вперед.

– Посмотрите – и кожа мягкая, и каблук небольшой, а нога проскальзывает.

– Некоторые всю жизнь ходят в неудобной обуви. Преодолевают трудности, которые сами же себе и создали. А если это твоя обувь, то она сразу садится по ноге, не стесняет и не искажает походку. Даже если каблук такой высокий, что приходится становиться на цыпочки. И со временем такая обувь становится только удобнее.

– Ну, какие-то сложности могут быть… Иногда нужно что-то подкорректировать, отремонтировать, заменить детали. Это я вам как знаток обуви не в первом поколении говорю.