Пока все шло хорошо.

Выехав на шоссе, он нажал на газ и взял привычный курс через Арль на юг, к Марселю. Там он заедет на виллу отца и переоденется. В Канне нужно позвонить Карен — это самое важное дело. Он просто обязан объяснить все и попросить у нее прощение за все, что ей пришлось перенести из-за него.

Отца не было дома, поэтому ему не пришлось ничего объяснять. Он принял душ и переоделся в темную шелковую рубашку и дорогие джинсы. Как приятно снова вернуться в цивилизованный мир, но как долго это продлится? Он знал, что скоро окажется в тюремной камере.

Даже сейчас сомнения никак не оставляли его — неужели нет иного выхода? Но, вспоминая прошедшие месяцы, он понимал, что слишком глубоко увяз и другого пути нет и быть не может.

По побережью через Тулон и в сторону Лазурного Берега он ехал чуть медленнее, наслаждаясь открывающимися видами. Все вокруг было так красиво! Он осознавал, что очень долго не увидит всю эту красоту, и потому хотел как следует все запомнить.

В Канне он остановился у пристани и зашел в маленькое кафе, где раньше частенько бывал, чтобы позвонить Карен и удостовериться, что она одна дома.


Карен сняла трубку и услышала голос Ги. Она была потрясена. Вот уж кого она меньше всего ожидала услышать… Ею на миг овладело разочарование — она так надеялась, что это Билл…

— Дорогая, ты одна? У меня мало времени, но я должен тебя увидеть, нам нужно поговорить.

— Но Ги… Ты же не знаешь, что тут происходит. Тебе опасно появляться здесь, опасно быть рядом со мной…

Он прервал ее.

— Не волнуйся об этом, жизнь вообще сплошная непрерывная опасность, поэтому я и вернулся в Канн, но не только поэтому. Ладно, хватит, я буду у тебя через пять минут. — Он положил трубку прежде, чем она успела ответить.

Карен достала бутылку бренди, которая всегда была у Мари. Теперь, зная о той роли, которую сыграла ее соседка во всей этой истории, она не чувствовала ни малейших угрызений совести, что предложит ему выпить без ее ведома.

Карен включила кофеварку и стала делать бутерброды — в холодильнике, слава Богу, была свежая ветчина. Сама она есть не хотела, но Ги-то, наверняка, голоден. Намазывая маслом толстые ломти домашнего хлеба, она вдруг остановилась и подумала, что последние недели только тем и занимается, что делает бутерброды. Карен вздохнула. Когда же все это закончится! Если бы ей только знать, где Билл… И все-таки здорово, что объявился Ги. По крайней мере, если за ней придут, ее будет кому защитить. Еще нужно собрать вещи… Она не могла сосредоточиться, мысли разлетались, словно шарики ртути. Так много нужно успеть, и в первую очередь — найти Билла.

В дверь тихонько постучали. Она открыла, и вдруг знакомое очарование этого человека охватило ее. Ги обнял ее, и Карен почувствовала знакомую мягкость шелковой рубашки, аромат дорогого лосьона — все это было так на него похоже… Она ощутила радость от его присутствия, а он нашел ее губы и стал целовать — сначала мягко и нежно, а потом все тверже и требовательнее. Она отстранилась от него.

— Входи и закрывай дверь, — сказала она. — Находиться здесь очень опасно.

Она села и протянула Ги бокал с бренди. Он благодарно кивнул и выпил все до дна.

— Спасибо, это было мне необходимо.

Карен налила кофе и пододвинула ему тарелку с бутербродами. Пока он ел, она быстро рассказала ему, что произошло со времени их последней встречи. Как Кристиан подсыпал ей снотворного и похитил, как ей удалось сбежать.

Он выслушал ее с плохо скрываемым нетерпением, глаза его засверкали гневом и яростью.

— Если бы я этого уже не решил, то твой рассказ уж наверняка заставил бы меня пойти на это, — мрачно заявил он.

Карен взглянула ему в глаза.

— А что ты решил?

Он снова обнял ее и ничего не ответил, а потом проговорил:

— Милая, все изменилось. Рядом с тобой все меняется.

Он встал и подошел к окну.

Ги повернулся спиной к солнцу — так, чтобы Карен не видела выражение его лица.

— У меня было много времени, чтобы все как следует обдумать. Свежий воздух, небо, болота, беседы с пастухами, прогулки вместе с ними… Знаешь, они живут там очень уединенно, только солнце и ветер окружают их, но именно это сводит все ценности жизни к самому необходимому минимуму. Наверное, именно там человек приходит в согласие с самим собой и с жизнью.

Карен изумленно смотрела на него. Никогда еще она не слышала от Ги таких речей. Это было совсем не похоже на него, она и представить себе не могла, что он способен об этом размышлять. Это очень тронуло ее, она ведь была когда-то влюблена в этого парня. За внешностью обыкновенного плейбоя, оказывается, скрывалась глубокая жизненная философия.

Но было ли это в нем всегда или появилось недавно?

Не отдавая себе отчета в том, какое впечатление он произвел на нее, Ги продолжал:

— Поверь, когда я пришел в согласие с самим собой, мне не понравилось то, что я обнаружил в себе. — Он помолчал. — Я должен быть всегда благодарен этим местам за перемену, которая произошла во мне. Но больше всего я благодарен тебе, любимая.

Он подошел к ней и взял за руки, не пытаясь на этот раз обнять.

— Теперь я могу искренне сказать, что люблю тебя, люблю больше, чем любую другую женщину, возможно, даже больше, чем самого себя. Потому что собираюсь впервые в жизни поступить честно и порядочно.

Она все еще не понимала, что он хочет сказать.

— Что ты собираешься делать? Ты же знаешь, что Кристиан тебя ищет, он охотится за тобой. Его люди разыскивают тебя повсюду. Он и меня-то похитил, чтобы пригрозить тебе, хотел, чтобы я была приманкой, на которую можно поймать тебя, я в этом не сомневаюсь. Тебе грозит ужасная опасность.

Ги кивнул.

— Я знаю, но решение принято и ничто его не изменит. Я иду в полицию. Расскажу им все — не только про Лемейна, но и о своем участии в контрабанде наркотиков в катерах отца. Я знаю, что за этим последует тюрьма. Будет трудно, я возненавижу самого себя за этот поступок, но другого выхода нет. Отец, наверняка, никогда не сможет простить меня. Его нельзя за это винить. Но до того, как это сделать, мне нужно было увидеть тебя, любимая. — Он помолчал. — Я должен был рассказать все это тебе, попросить прощения за то, что так навредил тебе. Прощение — больше я ни о чем тебя не прошу. Не могу и не хочу просить тебя о любви. Лишь о прощении. Жалеть меня не надо.

Это была такая долгая речь. Стоявший перед ней человек настолько отличался от того Ги, которого Карен знала раньше, что какое-то время она ничего не могла ответить. Она отвернулась, не желая, чтобы он видел ее слезы. Наконец, она тихо проговорила:

— Знаешь, мне никогда никто не говорил таких комплиментов. Если бы я могла сказать тебе, что чувствую то же самое…

— Не вини себя, милая. То, что у нас с тобой было, очень здорово, и никто у нас этого не отнимет. Я об этом никогда не забуду…

— Ты мне очень нравишься, мне с тобой спокойно и хорошо, но…

— Но есть еще Билл, знаю. Я ведь не глупый, милая, я столько раз в своей жизни играл в любовь, что научился распознавать ее в других с первого взгляда. — Он вздохнул и улыбнулся. Ей ужасно хотелось, чтобы сейчас он ее обнял. — Но пока я, похоже, не заслужил любви. А может быть, я никогда ее не встречу. Ты счастливый человек, у тебя есть Билл. Я завидую тебе, этого не купишь ни за какие деньги. Береги это чувство, милая.

Она подошла к нему и взяла за руки.

— Спасибо тебе, Ги, спасибо за все. Я тоже никогда не забуду, как нам было хорошо вместе, не забуду тебя. Но ты прав, я сама поняла, что люблю Билла. Жаль, что не осознавала этого раньше. А теперь, похоже, я потеряла его навсегда.

Они сели на диван и Карен рассказала ему о стычке Билла с Кристианом в казино.

— Вот молодец! Но боюсь, теперь он еще в большей опасности, чем мы с тобой.

Она встала и помолчала.

— Я даже не знаю, где его искать. — Карен показал на пятно крови на ковре. — Я уверена, что он приходил сюда, должно быть, уже после того, как его ранили в казино, но куда он мог отправиться отсюда? Может, Кристиан теперь его где-то прячет?

— Знаешь, я, наверное, мог бы тебе помочь, ведь никто не знает Лазурный Берег лучше меня. — Он улыбнулся и поклонился ей: — Но, мадемуазель, сперва мне нужно добраться до полиции, чтобы эти негодяи оказались, наконец, за решеткой. Может быть, там я и узнаю что-нибудь о Билле.

Он снова обнял ее.

— Ну, давай прощаться, милая. — Голос его дрогнул.

Она прижалась к нему сильнее.

— Может, все будет не так плохо, как ты думаешь, особенно, если ты поможешь им взять всю банду Лемейна.

Он поцеловал волосы Карен.

— Возможно. Кто знает.

Ги быстро повернулся и вышел из квартиры — Карен даже не успела ничего сказать.

Она подбежала к окну, но Ги уже растворился в толпе. Карен печально подумала, что, возможно, уже никогда в жизни его не увидит. Она поднесла пальцы к губам, куда он целовал ее, и ощутила солоноватый вкус собственных слез.

Карен устало принялась собирать вещи. Ей нужно успеть съехать с квартиры до прихода Мари.

Наконец, все было уложено, и Карен подняла трубку, чтобы вызвать такси. Кто-то уже был на линии. Она сомневалась, отвечать или нет, стоит ли обнаруживать себя в этой квартире, но это был Ги.

— Это я, милая. Я сейчас в полиции. Они меня здесь продержат долго, но это даже лучше — для моей безопасности. Мой адвокат уже выехал. А Лемейна арестовали, кстати, благодаря твоему Биллу.

— Биллу? — Сердце ее заколотилось. — Ты что-то знаешь о нем? С ним все в порядке? Где он?

Ги помолчал, а потом сказал:

— Не все вопросы сразу, дорогая. Он в больнице, но не беспокойся, с ним все будет в порядке. Его избили бандиты Кристиана, но им кто-то помешал, и они оставили его, а сами смылись, думая, что он уже мертв. Хорошо, что он лежал неподвижно. На прощание они сломали ему пару ребер, но Билл даже не пошевелился. Похоже, это и спасло ему жизнь.

Карен била дрожь, пока Ги объяснял ей, в какой больнице лежит Билл. Это была та же самая больница, куда привезли после аварии ее саму… Как давно это было… А ведь прошло всего несколько недель. Она за это время успела прожить целую жизнь. Ей стало легче, ведь теперь она знала, что Билл жив, что он отделался от Кристиана.

Ей нужно как можно скорее добраться до больницы. Но сперва надо завезти вещи к Клодин, чтобы больше сюда не возвращаться. Ги не сказал, арестована ли Мари, да Карен и не спросила. Все это сейчас неважно. Главное — Билл жив.


Он находился в отделении интенсивной терапии, весь окутанный проводами и трубочками. Медсестра сказала ей, что он пришел в себя, но навещать его нельзя.

— Вы его родственница, мадемуазель?

Карен посмотрела в сторону.

— Пока нет, но надеюсь стать, — мягко проговорила она.

Сестра улыбнулась и взяла ее за руку.

— Что ж, в таком случае мы можем немного изменить правила, ведь других посетителей к нему нет. Но только на пять минут. Он потерял много крови, он очень и очень слаб. У него на голове глубокая рана. Он побывал в коматозном состоянии, к тому же ему сломали несколько ребер. Но сейчас он, слава Богу, в сознании. Завтра будет более детальное обследование. Пообещайте, что не будете его волновать, мадемуазель.

В палате было сумеречно, это было особенно заметно после залитого солнцем коридора. Карен с трудом разглядела кровать и покоящуюся на подушке забинтованную голову. Она с трудом удержалась, чтобы не застонать, увидев безжизненное серое лицо Билла. Подошла поближе. Глаза его закрыты, вокруг рта кровоподтеки, одна рука лежит на одеяле и пальцы скрючены, как у грудного младенца.

На глаза Карен наворачивались слезы. Он выглядел таким беззащитным! В эту минуту она поняла, что действительно любит его, любит сильнее, чем любого другого человека на всем земном шаре. Будто почувствовав ее присутствие, он медленно приоткрыл глаза, но никак не мог разглядеть ее. Она подошла еще ближе и взяла его за руку.

— Карен, милая, какая же ты умница, что пришла… как я рад тебя видеть… Я уже было начал думать… — Он поднял руку. — Ты в порядке?

Рука Билла была теплой и влажной. Карен поднесла ее к губам и прижала к лицу.

— Я знаю, ты думал, что меня убили, а я думала, что нет в живых тебя. Слава Богу, что мы оба ошибались…

Он слегка приподнял уголки рта в неком подобие улыбки.

— Не так-то просто прикончить человека по имени Джеффрис. Но неужели ты здесь совсем одна? Это ведь опасно!

— Все изменилось к лучшему. Лемейна арестовали.

Он выглядел озадаченным.

— Но… как… Ты пошла в полицию? Я тоже там был, но они меня и слушать не стали, сказали, что нет доказательств… — Голос его становился все тише и тише.