Она ответила ему таким же взглядом.

— Я тебе не какая-нибудь занудливая девица из готического романа. Я сделала то, что должна была сделать, а иначе мы с тобой и до сих пор еще пикировались бы, прячась от своих настоящих чувств.

— А ты мастерица все разумно обосновывать.

— Что да, то да, — признала Стейси, вызывающе выставив вперед подбородок.

— Нашла что-нибудь?

— Да. Нашла коробку, помеченную 1959–1962 годами. В ней — книга хозяйственных записей, из которых видно, что обоим моим родителям выплачивалось ежемесячное жалованье, и фотография, где они сняты на каком-то празднике вместе с Бобом и Изабелл. — Стейси не смогла удержаться от самодовольной улыбки. — Теперь по крайней мере я знаю чуточку больше о прошлом моих родителей.

— И это чуть не стоило тебе будущего, — строго напомнил ей Дерек.

— Но это привело меня в твою постель, — с лукавой усмешкой возразила она.

— Через мой душ, — с ответной улыбкой сказал он.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но вдруг остановился, и его губы замерли в нескольких дюймах от ее губ.

— В чем дело? — спросила Стейси.

— Шшш. — Он приложил палец к губам. Она прислушалась и услышала то, что услышал он, — на кухне гремели кастрюли.

— Мама встала, — сказал Дерек. Он со вздохом выбрался из постели и потуже затянул на себе полотенце, которое заменяло ему одежду. — Пойду оденусь и принесу твои чемоданы.

Когда он ушел, Стейси перестелила постель и отправилась в ванную, чтобы навести там порядок. Она почувствовала, что краснеет, а живот вдруг пронзила сладкая судорога, как только она увидела разбросанные везде влажные полотенца — напоминание о самом чудесном, что ей довелось испытать за всю жизнь.

— Что за мужчина! — тихо сказала она, протирая запотевшее зеркало над раковиной. Лицо ее горело, но не только от естественного румянца. Она потрогала щеки, ощутила небольшую болезненность. Наклонилась ближе к зеркалу, чтобы рассмотреть получше. Натерла о небритые щеки.

— Вот твои вещи, любовь моя, — сказал Дерек, ставя ее чемоданы возле двери в ванную. — Мама сказала, завтрак будет готов через десять минут.

Стейси обернулась, прижимая ладони к щекам.

— Она спрашивала, где ты спал прошлую ночь?

— Нет. — Его лицо хранило серьезное выражение. — Сейчас пойду скажу ей. — Он направился к двери, но Стейси побежала за ним и схватила за руку.

— Только попробуй, несчастный.

Он молниеносно повернулся к ней, схватил в объятия и оторвал от пола.

— Мне все равно, кто об этом узнает, Стейси. Я люблю тебя.

Стейси мягко высвободилась из его объятий и взглянула ему в лицо полными восхищения глазами.

— Я знаю. Когда я поняла, какие у меня к тебе чувства, то я решила, что ты никак не мог не испытывать того же.

— Идите завтракать, — послышался голос Иди. Дерек неохотно отпустил Стейси. Подняв самый большой из ее чемоданов, он положил его на кровать.

— Одевайся скорее.

Стейси открыла чемодан и увидела, что одежду побросали туда как попало. Поверх всего лежал ее альбом для зарисовок. Стейси отложила его в сторону и стала рыться в вещах в поисках чего-нибудь не слишком измятого.

— Я быстро, — пробормотала она, взяв джинсы, трикотажную рубашку, чистое белье, и скрылась со всем этим в ванной.

— Ладно. — Но Дерек почти не слышал ее. Он листал альбом Стейси и дошел до рисунка, который был явно не на месте среди остальных набросков. Прихватив альбом, он пошел на кухню. — Мама, посмотри, тебе знакомо это место?

Иди взглянула через его плечо на раскрытый альбом и тихо ахнула.

— Но это же… — Она наклонилась ближе. — Откуда это у тебя?

— От Стейси. Ее рабочий альбом. Тут зарисовки, которые она сделала у трех озер, и среди них затесался вот этот эскиз, который совершенно не… Он уставился на мать. — Ведь это усадьба Хантеров, верно? Этот домик в лесу. Я помню, однажды я ходил туда с садовником — собирать хворост.

Дерек пристально разглядывал рисунок. Перед коттеджем — ведь это его голландская дверь — огромный дуб с низко торчащей ветвью, похожей на длинную руку, протянутую по направлению к лесу. На памяти Дерека к этой ветке была подвешена на веревке старая автомобильная покрышка. На рисунке Стейси с нее свисали две веревки с петлями на концах, словно в ожидании двойного линчевания.

Вошла Стейси, на ходу взбивая все еще влажные кудри.

— Здесь чем-то восхитительно пахнет, — сказала она, весело улыбаясь. Но улыбка сбежала с ее лица, как только она встретила косые взгляды матери и сына. — Что случилось? — спросила она.

— Стейси, когда ты была в усадьбе Хантеров? — тихо ответил вопросом на вопрос Дерек,

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Стейси уставилась на них, сбитая с толку вопросом Дерека.

— В усадьбе Хантеров? — переспросила она. — Никогда. А почему ты спрашиваешь?

Дерек протянул ей альбом для эскизов. Она подошла посмотреть, что там у него, и в недоумении похлопала глазами. Хотела взять рисунок в руки, чтобы рассмотреть получше, но его удерживала проволочная спираль.

— Впервые его вижу, — сказала Стейси, поднимая на Дерека умоляющие глаза.

— Твой альбом, так?

— Да, но… Клянусь тебе, Дерек, я не помню, когда это нарисовала.

Она попятилась назад, чувствуя, как накатывает знакомая дурнота.

— Я… я эт-то и имела в в-виду, когда говорила, что случилось с моими картинами у меня в мастерской, в Нью-Йорке.

— Ты хочешь сказать, этот рисунок возник у тебя в альбоме, но ты не помнишь, как его рисовала?

Она кивнула, молча умоляя его поверить ей на слово.

— Не понимаю, как ты могла нарисовать это место с такими подробностями, если ни разу его не видела, — сказал Дерек растерянно и даже чуточку испуганно.

— Я не знаю, — заплакала Стейси. — Это просто случается, вот и все.

— Постарайся, Стейси, постарайся вспомнить. Должно быть, ты была там в прошлом, и если заставишь себя, то наверняка сможешь вспомнить.

Ее выручила Иди:

— Не дави на нее, Дерек, это не поможет ей вспомнить. — Иди подошла к Стейси, обняла за талию и отвела к накрытому для завтрака столу. — Давай, сын, — сказала она через плечо. — Ешь свою яичницу, пока не остыла.

Они ели в молчании; Дерек не поднимал глаз от тарелки, а Стейси терялась в догадках, не в силах найти какое-либо рациональное объяснение тому, почему ее искусство, похоже, превратилось в оружие против нее самой.

Она вздохнула и попыталась проглотить кусок яичницы, который положила в рот. Это оказалось нелегко, так как в горле у нее стоял комок.

Стейси украдкой взглянула на Дерека. Он тоже ел без особого аппетита, но глаза его были прикованы к тарелке.

— Я знаю, тебе будет трудно это принять, — сказала Стейси, стараясь, чтобы ее слова звучали рассудительно и здраво. — Но у меня такое чувство, будто кто-то из моих родителей или они оба используют мое искусство для передачи мне сообщений.

Она откинулась назад, сама ошеломленная тем, что только что сказала. Она никогда не формулировала эту мысль, не собиралась произносить этих слов. Неужели и ее речь теперь тоже направляется?

— Ты фактически говоришь, что считаешь себя одержимой, рехнувшейся, сказал Дерек и посмотрел на нее — впервые с тех пор, как они сели за стол.

— У тебя это звучит совершенно по-другому, — запротестовала Стейси, ощутив прилив воинственности.

Дерек криво усмехнулся.

— Конечно, по-другому. — Он покачал головой. — Просто я не могу поверить в эту оккультную чепуху.

Он встал, отнес свою тарелку к раковине, счистил остатки пищи в мусоропереработчик. Звук мотора отсек все возражения, какие могла бы привести Стейси. Так даже лучше, решила она. Что она может сказать такого, в чем был бы смысл — для нее самой или для него?

В воцарившемся молчании вдруг заговорила Иди, удивив и Дерека, и Стейси.

— У нас в библиотеке много книг, документирующих такие явления, как то, что описывает Стейси, — сказала она. — Вы ведь слышали об Эдгаре Кейсе: у него получился не рисунок — целый медицинский курс, и Кейси лечил таким способом больных людей. Причем успешно.

Дерек с досадой посмотрел на мать.

— Вернись к действительности, мама. И потом, я никогда не записал бы тебя в последователи оккультизма.

— Никакой это не оккультизм, — возразила Иди. — Помнишь:

И в небе и в земле сокрыто больше,

Чем снится вашей мудрости, Горацио…[3]

— Туше, — саркастически поклонился Дерек. — А теперь объясни мне, зачем родителям Стейси нужно направлять ей с того света послания, ставящие ее в такое положение, которое вполне может стоить ей жизни?

— Этого я не могу объяснить, — призналась Иди. Она улыбнулась ему улыбкой, очень похожей на его собственную. — Это твоя работа, Дерек. Могу только сказать тебе, что Хантеры заставили нас всех поклясться, что будем молчать о Миллманах после их отъезда. Хантеры использовали все бывшие в их власти средства, чтобы купить наше молчание. Но никто из нас так и не узнал, куда уехали Миллманы и почему им придается такое значение. Найди ответы на эти вопросы, и тогда, возможно, родители Стейси успокоятся на том свете.

Стейси видела, что Дерек поражен словами матери. Стейси сама почувствовала сомнение, услышав свою теорию из уст другого человека.

— Ну, я пошел, — сказал Дерек, отходя от раковины, на которую опирался. — Ты знаешь, что от тебя требуется, мама. Никто сюда не входит, и никто отсюда не выходит. — С последними словами он наградил Стейси прямым, многозначительным взглядом.

Он был уже у двери, когда Стейси окликнула его:

— Дерек, та коробка, о которой я тебе говорила, — на чердаке в гостинице.

— Да, помню.

— Ты можешь привезти ее мне? Я бы в ней покопалась, это все же лучше, чем сидеть без дела, раз уж мне нельзя сегодня выходить. И потом, возможно, всплывут еще какие-нибудь полезные факты.

Дерек постоял в нерешительности, но потом согласился и, выходя из дома, кивнул.

* * *

Стейси и Иди закончили завтрак в уютном молчании, занятые каждая своими мыслями. И одновременно встали, чтобы убрать со стола. Иди предложила Стейси осмотреть дом Дерека, если ей интересно.

— Еще как интересно, — призналась Стейси. — Я уже и так заинтригована талантом Дерека, проявившимся в обустройстве дома. Дерек прекрасно использует эклектику.

— У него это от отца, от Пита. Питу всегда гораздо лучше удавалось создавать в доме уют, чем делать карьеру. Зато Дереку одинаково хорошо дается и то, и другое.

— Любопытно, — проговорила Стейси.

Иди, казалось, совсем не смутило это замечание.

— Знаете, я подозреваю, что человек берет от окружения и примера не меньше, чем от генов, — сказала она. И добавила: — Дерек обожал отца. Стейси поняла, что Иди имела в виду Пита Чанселора, а не Боба Хантера.

Кухня была уютной и в то же время современной, с рациональным использованием пространства. Гостиная выглядела чуточку старомодной, с уместным сочетанием старого и нового в обстановке и элементах декора. У всех комнат была одна общая, важная особенность — высокие окна в дубовых переплетах, пропускающие много света.

Но самое большое впечатление на Стейси произвело свободное пространство на втором этаже.

— Дерек мог бы устроить здесь мастерскую и сдавать за большие деньги! Голос Стейси звучал восторженно.

Иди засмеялась.

— У нас в Хантерз-Бэй нет ни одного художника с большими деньгами. Она бросила многозначительный взгляд на Стейси. — Разве что вы думаете здесь остаться?

Стейси почувствовала, как ее лицо начинает предательски краснеть.

— Пока что у меня нет таких больших денег, — пробормотала она. Но будут. Декабрьская выставка обеспечит ей хороший доход — если критикам ее работы понравятся, а меценаты их купят. Стейси окинула взглядом неотделанное пространство и спросила себя — смогла бы она устроить свою жизнь здесь, вдали от суеты большого города?

Одно дело — писать сельскую природу, и совсем другое — жить на этой природе постоянно. Возможно, Стейси справилась бы с этим в летние месяцы, когда будет каждый день писать на пленэре. А как быть зимой, когда придется работать безвыходно в мастерской и когда ей некуда будет пойти после рабочего дня?

Словно прочитав ее мысли. Иди сказала:

— Знаете, мы здесь всего в двух часах езды от Городов, и в этой части штата существуют все виды развлечений. Театр Гатри, Художественный центр Уолера, всевозможные казино в духе Лас-Вегаса, чудесные рестораны… — Она осеклась, увидев выражение лица Стейси. — Получилось похоже на каталог торговой палаты, да? — спросила Иди сконфуженно.