Затем он научил меня снимать отпечатки пальцев и снабдил всем, что для этого необходимо. Он сказал, что для анализа отпечатков нужен специальный компьютер, но я вполне могу сама снять их и отправить ему в случае необходимости.

— Но зачем мне делать это?

— Видишь ли, отпечатки Лоулера приложены к делу, хотя он и не был под арестом. У него их взяли, когда он служил по военному ведомству. Во всяком случае, если эти дела будут продолжаться и дальше, ты спокойно можешь снять отпечатки сама, не дожидаясь Боджа, который, похоже, не очень склонен заниматься этим делом.

— Надеюсь, мне это не понадобится. Боже, как мне хочется посмотреть, что делается в голове у этого типа. С самого первого дня он держит меня в напряжении. Вначале он мне казался мировым парнем, потом я забеспокоилась, стала себя убеждать, что с ним все в порядке, теперь я уверена, что он сумасшедший. Я готова немедленно собрать вещи и бежать, куда глаза глядят.

— Конечно, ты можешь это сделать, — сказал он. — Ты можешь собрать сумку и уехать со мной, а все остальное мы заберем потом.

— Ты думаешь, мне угрожает опасность?

— Если рассуждать логично, то вряд ли. Но и оставаться здесь у тебя нет особых причин. Место, конечно, неплохое, но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее, распутывая всякий вздор. Если тебе хочется уехать — уезжай.

— Нет, я не могу уехать, пока во всем не разберусь. Пролитый клюквенный сок и отрезанный палец не собьют меня с толку.

— Только учти, что со временем ты можешь переменить свое мнение на этот счет. Если тебе кажется, что лучше уехать, не размышляй слишком долго.

В таком духе мы проговорили еще два часа, попили кофе, поупражнялись в снятии отпечатков пальцев. Потом я установила автоответчик — на случай, если позвонит Бодж — и мы отправились на ярмарку.

Я немного успокоилась, но, встречая знакомые лица, избегала продолжительных разговоров — я ведь не хотела докладывать кому бы то ни было о том, как я провела утро. Мы взяли небольшой завтрак в одном из киосков и вернулись домой. Майк ел с аппетитом, чего нельзя сказать обо мне. Во время нашего отсутствия Бодж не звонил.

— Если хочешь, я останусь дольше, чем предполагал, — сказал Майк.

— Нет, Майк, завтра ты должен уехать. Здесь тебе делать нечего.

— Если я тебе понадоблюсь…

— Что тогда? У тебя есть жена, дети, зачем тебе толочь воду в ступе? Тем более, вы с Боджем считаете, что я принимаю все слишком близко к сердцу. Так что довольно об этом. Женщин всегда упрекают в том, что они закатывают истерики по поводу и без повода. Но я не истеричка, понимаешь?

— Может быть, самую малость…

— Нет! — отрезала я. Ни одна женщина не выносит, чтобы ее называли истеричкой.

Бодж позвонил в девять вечера.

— Кто-то проник в морг, — сообщил он, — и отрезал по два пальца с руки и ноги пожилого мужчины, набальзамированного еще вчера. Таким образом, еще три таких же пальца были подброшены в утренние газеты. И тот палец не принадлежит Тому Уолу.

— Откуда вы это знаете? — спросила я.

— Об этом говорит слишком многое. В лаборатории сравнили ампутированный палец Тома и пальцы с того трупа. Джеки, это абсолютно точно. Палец Тома остался в больнице — Тому сперва предложили больницу в Эреваке, где есть специалист, который может пришить палец обратно, но Том отказался. Его выписали сегодня утром, я сам отвез его домой, а Свини отогнал его машину следом за нами. Джеки, — сказал он веско. — Еще до того, как я получил сведения из лаборатории, я знал, что палец, который вы обнаружили, не его.

— Вы уверены в этом? — спросила я спокойно, как только могла.

— Да.

— Кто же тогда сделал это?

— Не знаю, но не вам одной пришлось пережить такое. Может быть, вам не понравится то, что я скажу, но я считаю, что все эти единичные случаи никак не связаны с деятельностью преступных элементов в данном регионе.

— Случаи?

— Случайное хулиганство, может быть. Кто-то заметил, что ваш двор плохо освещен, что вы подолгу отсутствуете…

— Случайность, — повторила я громко.

— У меня была возможность поговорить с Томом. Наверное, мне следовало сказать вам об этом.

— И что вы от него узнали?

— Я спросил его о Лос-Анджелесском деле и он ничего не скрыл от меня. Он рассказал мне все от начала и до конца. И все, что он рассказал, полностью соответствует материалам, находящимся в этой папке. И он прекрасно понимает, что подозрение с него до сих пор не снято.

— И что вы думаете по этому поводу? Как по-вашему — он виновен или нет?

— Джеки, то, что я думаю, совершенно не важно. Даже если бы у меня и было чутье на такие вещи — а у меня его нет — я не могу его ни в чем обвинять. И вам тоже не стоит снова и снова возвращаться к этому. Поставьте надежные замки, будьте осторожны, избегайте его, если он вам не нравится… Больше сделать ничего нельзя.

— И я не должна звонить вам, если сиденье унитаза окажется поднятым, а на белой скатерти обнаружится след пролитого вина?

— Джеки, мне вы звоните во всех случаях. Но вы должны понять, что я не считаю Тома Уола, или как там его настоящее имя, ответственным за эти происшествия. И может быть, вам станет легче, если вы будете знать, что он хотел на какое-то время уехать из города.

— Почему?

— Насколько я помню, он и раньше иногда уезжал зимой. И он просил меня время от времени поглядывать за его домом, за мастерской.

Я не знала, радоваться мне или нет. Я была слишком утомлена, чтобы разобраться в своих чувствах.

— У меня много дел, Джеки, — сказал Бодж. — Ваш муж еще здесь?

— Бывший муж, Бодж. Да, он здесь.

— Пусть найдет меня вечером или завтра утром, я покажу ему то, что обещал.

— Хорошо, Бодж. Почему они не попытались пришить палец обратно?

— Семьдесят пять процентов за то, что палец будет действовать. Но Том не застрахован от несчастных случаев, и он решил не тратиться ради того, чтобы отдать себя в руки хирурга. Не очень-то разумно, верно?

— Не очень разумно, — повторила я.

И еще одна ночь с Майком и двойным виски. Я чувствовала себя идиоткой, я совершенно потеряла уверенность в себе. Эта уверенность больше не годилась ни к черту. Как можно настолько ошибаться в людях? Майк сказал, что просто у меня не было достаточной практики такого рода. А он через подобное проходил не раз. Иногда позволяешь ускользнуть настоящему преступнику, потому что перед этим подозревал невиновного. И вполне возможно, что двенадцать лет назад, в Лос-Анджелесе, это преступление совершил кто-то вообще неизвестный, не Том и не Девэлиан.

— Поэтому нужно снова и снова работать с показаниями. Ни в чем нельзя быть уверенным, нужно подождать. Может быть, старая миссис Райт забирается в чужие дома…

— И отрезает пальцы у трупов?

— Вот-вот. Если тебе что-то мешает, нужно стараться избегать этого. Ничего другого тебе не остается.

Спала я плохо. Давно у меня не было такого дурацкого дня. Если бы мне не подбросили этот палец, я бы не выдала Боджу документов, которые привез Майк. Я могла спокойно держаться подальше от Тома Уола и его подозрительной истории.

В понедельник я сообщила Роберте, что побуду дома, пока не уедет Майк. Спала я дольше, чем обычно, но едва ли значительно поправила свое самочувствие.

Майк врезал новые замки в гараже и поставил новые запоры на окнах. Он повидался с Боджем и вернулся довольно мрачный.

— У меня есть еще одна мысль, но, если ты думаешь, что все это глупости, пожалуйста, не скрывай от меня, — сказала я.

— Брось, что там еще?

— Я хотела бы вместе с тобой навестить Тома Уола. Я хочу сказать ему, что была очень испугана, поэтому и рассказала Боджу о его прошлом. И я хочу еще раз сказать ему, что мы не сможем быть друзьями, хотя нам и необязательно ругаться, если мы случайно встретимся в городе.

— Хорошо, — сказал он после небольшого раздумья. — Давай сделаем это.

Глава четырнадцатая

По дороге к Тому Майк пребывал в весьма бодром состоянии духа, я же сосредоточенно обдумывала, как и что должна буду сказать. Когда мы подъезжали к развилке, я заметила в поле Уортона — он то ли загружал сено в свой фургон, то ли считал коров, не знаю, чем там обычно занимаются фермеры. Крыша его дома была хорошо видна от развилки, и шум проезжающей машины и тем более лай собак должны быть слышны там. Точно так же, как и в моем случае, нельзя было понять, кто еще мог сделать это. Невозможно было поверить, что в ту ночь, когда я решительно объяснилась с Томом, он совершенно случайно отрезал себе палец, а тот палец, что был завернут в газету, не имел к этому ни малейшего отношения. Я хорошо понимала Уортона — его случай был под стать моему.

Я очень удивилась, увидев Тома на улице между его домом и сараем. Похоже, он собирался грузить что-то на свой прицеп. Вокруг стояло несколько коробок и больших мусорных баков, а также металлические ящики — вероятно, для инструментов. Я порадовалась, что мне не придется стучаться в дверь. Закрыв багажник, Том замер на месте.

Его палец был забинтован и рука висела на повязке. Лицо его было угрюмо, большой палец здоровой руки засунут за ремень брюк. Невозможно было предугадать, каким он будет на этот раз — скорее всего, будет изображать убежденность в своей правоте и искренность, даст понять, что он все понимает, хотя и не сдерживает справедливого негодования.

Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Майка. Майк бы в спортивном костюме и мягких кожаных туфлях. Его пистолет был при нем, не знаю только, заметил ли его Том.

— Как твой палец? — спросила я осторожно.

— Что тебе от меня нужно, Джеки? Что еще ты хочешь узнать?

— Не надо волноваться, — сказал Майк. — Она приехала, чтобы объясниться.

— Объясниться? По-моему, все ясно и так. Я не собираюсь продолжать в том же духе. То ты приглашаешь меня на обед, то начинаешь избегать меня, то делишься своими проблемами, как с лучшим другом, то посылаешь шерифа допросить меня. Я не знаю, что там с тобой происходит, но хочу, чтобы ты оставила меня в покое.

— Том, я думаю, Бодж сказал тебе, что я нашла в утренней газете?

— И ты серьезно считаешь, что я отрезал себе палец, отвез его к тебе, завернул в газету и был таков? — спросил он, повышая голос. — Даже если ты считаешь меня до такой степени невменяемым — как чисто практически я мог это сделать?

— Я не знаю. Мне было страшно. И произошло это после нашего с тобой разговора. И после того, как мы с тобой провели у меня вечер, кто-то проник ко мне в дом, наполнил бокал соком и пролил его на скатерть.

— И ты решила, что это я? Но почему? Разве за обедом я намекнул на что-нибудь в этом роде? Что заставило тебя подозревать меня в том, что я намереваюсь запугать тебя? Для чего мне надо было это делать?

— Я не знаю, — повторила я, качая головой. — К тому же эти ужасы в прошлом…

— Это была моя ошибка, Джеки. Я рассказал тебе все, чтобы быть перед тобой чистым. Может быть, чего-то мне не следовало говорить, но я думал, что наши отношения будут продолжаться и дальше и не хотел, чтобы между нами возникли какие-то неясности. Но честность не принесла мне пользы. Ты по-прежнему ищешь, что бы такое еще обернуть против меня?

— Я не хотела ничего оборачивать против тебя. Я только хотела чувствовать себя в безопасности.

— То же самое ты говорила, когда мы танцевали с тобой. И, кроме того, ты сказала, что не могла позволить мне охранять тебя, когда я пытался предложить тебе это. Знаешь, Джеки, я не такой уж покладистый. Но я пытался вникать и прислушиваться к чужому мнению. Ты меня вылечила. Пройдет немало времени прежде, чем я смогу отнестись к кому-то с вниманием.

— Бодж сказал мне, что ты собираешься уехать.

— Да, я поеду во Флориду, — сказал Том нетерпеливо. — Там потеплее, да и обстановку надо сменить.

— А как же твои любимцы? — спросила я. Он посмотрел на меня так, словно не понимал, о чем я говорю. — Лошади… Пэт и Санни?

— Предлагаешь приезжать и задавать им корма? Не волнуйся, о них позаботятся. Лошади будут на конюшне, а собак я отдам.

Я наклонила голову. Не могла я доверять ни одному его слову. Я даже не верила, что собаки принадлежат ему, что у него есть свои лошади. Еще одна ложь, не больше.

— Видишь ли, сказала я. — Я не думаю, что Бодж будет придавать особенное значение тому, что случилось с тобой в Лос-Анджелесе. Ты напугал меня, твое поведение на танцах было таким враждебным.

— Оно не было враждебным, Джеки. Просто я растерялся. Все было так неожиданно. Ты стала меня избегать, сказала, что не собираешься идти на праздник, а потом вдруг появилась там с незнакомым мужчиной. Согласись, у меня не было причин для особенной радости. Я чувствовал себя обманутым, но враждебности во мне не было.