Глава четвертая

Его предала собственная жена. Бруна предала его. Еще никогда в жизни дон Хорхе не был в такой ситуации. Еще никогда никто, сколько он себя помнил, не решался выступить против него. Его все боялись, даже когда он был ребенком на эстансии своих родителей.

Дон Хорхе хотел выть от ярости. Но в то же время мысленно разрабатывал план. Как только он узнал о предательстве Бруны, то тут же принялся размышлять, как ее может наказать. И он ее крепко накажет! Люди восхищались им, боялись его, никто никогда не решился бы выступить против дона Хорхе. Никто в здравом уме не хотел бы оказаться на месте доньи Бруны. Он знал, что найдет выход из этой ситуации. Он ведь всегда выпутывался. Дон Хорхе сжал кулаки. Дон Фернандо никогда не будет счастлив, даже заполучив эти проклятые документы.

Хорошо, что шпионы все еще работают на него, верные люди в хозяйстве дона Фернандо, иначе дон Хорхе слишком поздно узнал бы о прибытии Клариссы. Конечно, его первой мыслью было тут же убить ее родителей, но эстансьеро все хорошо обдумал. Он всегда успеет это сделать, спешить в таком деле не следовало. Дон Хорхе мог еще немного насладиться местью, ведь он так долго этого ждал. Только нужно как-то справиться с этой адской яростью. Нужно что-то предпринять, чтобы не вести себя необдуманно.

Дон Хорхе решил успокоиться по-своему. В окрестностях хозяйничала пума, она уже задрала несколько коров. Нынче он собственноручно убьет коварное животное, а на следующий день возьмется за донью Бруну, этого незнакомца, который сопровождал невестку, и ее родителей. Саму Клариссу, которая пыталась разрушить его жизнь, он собирался убить в конце. По его замыслу, она должна была увидеть все и стать последней.

Он с радостью предвкушал, как она будет просить о смерти. Да, он им всем покажет, как стоять на пути дона Хорхе. Он заставит их почувствовать ужасную боль. Они будут не рады, что появились на свет. А когда они будут визжать и просить о пощаде, он растянет их смерть подольше. Конечно, они будут еще надеяться, в этом вся человеческая природа, но каждый из них в конце концов поймет, что все надежды тщетны.

«Я выйду победителем. Я их всех растопчу, как слизней. Да, я растопчу их и сожгу, а пепел их тел развею по ветру».

От этих мыслей ему немного полегчало. Дон Хорхе еще раз глубоко вздохнул, потом вышел из рабочего кабинета в зал и громко кликнул посыльного. Тут же послышались торопливые шаги. Нет, эти люди не должны думать, что он повержен и лежит на лопатках. Они не должны произнести ни одной сплетни о нем. Дон Хорхе никогда не лежал на лопатках.

Когда он заметил горничную, бежавшую на его зов, то поиграл в руках отделанной металлом плетью. Девушка тут же вздрогнула и поспешила еще быстрее. О да, она тоже ощутила на себе вес его плети. Он наказывал ее, а часто и других женщин на эстансии Санта-Ана. Он бил их, и это доставляло ему удовольствие.

– Дон Хорхе?

Девушка, дрожа, подошла ближе. О, все они спешили сломя голову, когда он звал, и бежали еще быстрее, если он был в дурном настроении. Каждый тогда понимал, что час пробил. Да, он любил это выражение страха на их лицах, любил, когда каждый боялся, что станет следующим, кто отведает плети дона Хорхе. Он всегда старался вести себя непредсказуемо. Иногда ему казалось, что он подпитывается этим страхом, словно тот прорастает в его теле, заставляет жить. О да, не было ничего лучше, ничего слаще страха других людей. Этот страх давал почувствовать дону Хорхе свое величие. Именно страх делал эстансьеро таким, каким он был.

– Дон Хорхе? – Девушка присела и поклонилась.

– Марселлина? – произнес он и погладил ее по голове, коснулся нежного виска, круглых, еще совсем детских щек, поиграл черными как смоль локонами, почувствовал едва заметное движение, которым та ответила на его немой вопрос.

У него уже давно не было женщины. Сколько же ей лет? Четырнадцать или уже пятнадцать? Ему, в общем-то, все равно. Он ее оприходует вечером и будет брать ее каждый день, пока не пресытится или не обрюхатит ее. Замену всегда можно найти. У дона Хорхе всегда кто-нибудь был по его вкусу. Он даже не мог уже точно сказать, сколько женщин, работавших на эстансии, забеременели от него. Сотни? Он не знал, сколько детей, бегавших по Санта-Ане, были от него. Это его не интересовало.

Он погладил горничную по руке, потом ухватил ее за зад. Точно. Прошло уже несколько дней, как у него не было женщины. А последней была Анабелла… Он брал ее шесть месяцев кряду, теперь с него довольно. Ему не нравился запах этой женщины, ее темная кожа и все, что сначала так привлекало. Меньше всего он хотел, чтобы та понесла от него под его крышей. Сегодня вечером он отправит ее в то болото, из которого вытащил. А после возьмет Марселлину.

– Выйди во двор, скажи, чтобы оседлали хорошую лошадь.

– Слушаюсь, дон Хорхе.

Девушка поспешила прочь. Он смотрел ей вслед, потом пошел за ней твердым, уверенным шагом. Девушка так бежала, словно речь шла о ее жизни или смерти. Возможно, в этом она была права. Эстансьеро был не в настроении, и кто-то за это должен ответить. Об этом знали все. Он не сможет дождаться вечера.

Когда дон Хорхе вышел во двор, один из конюхов уже ждал его, держа коня хозяина – любимого Сивку. Но хозяин хотел видеть перед собой дрожащую прислугу. Они не должны думать, что сделали все правильно… Их не должно убаюкать его спокойствие. Донья Бруна жила в спокойствии и вот решилась восстать против мужа… Дон Хорхе нахмурился, выпятил грудь колесом.

– Сивка? Почему Сивка? – вскричал он так громко, что животное испугалось. Лошадь еле-еле удалось успокоить.

– Но вы же сказали… – отважился подать голос конюх.

Дон Хорхе поднял брови:

– Я вообще ничего не говорил.

Каждое слово звучало, словно удар плетью. Он почувствовал, что становится спокойнее. Он снова был прежним. Это больше не был мужчина, которого предала жена.

Он на самом деле не давал точных указаний Марселлине. Конь Сивка – одно из последних приобретений. Дон Хорхе любил этого жеребца. И в последние дни он неизменно выбирал Сивку. Он заметил, что лоб конюха покрылся испариной. Коричневая кожа посерела. «Чудесно, – подумал дон Хорхе, – для начала хватит». Теперь эстансьеро сможет дождаться вечера. До этого времени он сообразит, какую пытку применит и кто будет жертвой.

Когда дон Хорхе подошел к Сивке и вскочил в седло, конюх еще раз вздрогнул. Дону Хорхе нравилось, когда крепкий взрослый мужчина дрожал перед ним, как кролик перед охотничьей собакой.

Во двор вышли двое мужчин, которые должны были сопровождать хозяина, оба – индейцы гуарани. Они спешили, чтобы не опоздать ни на минуту.

Дон Хорхе знал, что и сам может справиться с пумой, но он никогда бы не выехал на охоту один, как простой гаучо. Только в сопровождении. Он качнулся в седле и вонзил шпоры в бока лошади. Сивка хотел встать на дыбы, но хозяин усмирил его, как укрощал всех вокруг. Потом группа всадников промчалась мимо ворот.

«Я убью эту пуму, – напевал про себя дон Хорхе, – я убью их всех».


Они скакали добрых два часа на запад, пока не появились первые следы пумы. По размеру отпечатков лап было понятно, что животное необычайно крупное. Дону Хорхе не пришлось ничего говорить. Один из индейцев, Итаги, ловко спрыгнул с лошади, чтобы рассмотреть следы поближе. Некоторое время мужчина молча рассматривал дорожку следов, потом поднялся.

– Зверь должен быть где-то рядом, дон Хорхе, – произнес он.

Дон Хорхе направил лошадь ближе к следам.

– Значит, где-то рядом. – Он довольно улыбнулся. На самом деле он уже давно заметил, что лошади стали заметно беспокойнее. Теперь он был уверен, что они почуяли хищника рядом.

Внезапно Сивка дернулся в сторону. Дон Хорхе коленями вернул жеребца на место. Хотя у эстансьеро при себе была плеть, но он предпочитал хлестать ею людей, а не любимую лошадь. Животные никогда не предадут хозяина. Они оставались верными тому, кто их кормил и ухаживал за ними. Собаки нервно лаяли вокруг всадников и лошадей, настаивая на продолжении охоты. Собаки тоже покорно ему подчинялись.

Прищелкнув языком, дон Хорхе подозвал любимого пса Душегуба – роскошного кордовского дога. Потом он внимательно огляделся. Солнце стояло почти в зените и немилосердно жгло людей и животных, но это не могло помешать им охотиться. Никогда. Вдалеке, на возвышенности, поднялось облако пыли. Возможно, там ехали всадники, а может, это одно из его стад. Ведь куда ни кинь глазом, повсюду была земля Монада. Дон Хорхе снова обернулся и взглянул на запад. В той стороне начинались холмы. Рядом с одинокими пальмами виднелись небольшие утесы, на которых следы почти не будут видны. Но его индейцы – хорошие следопыты. Он мог на них положиться.

– Поехали дальше, – приказал он и пустил лошадь рысью.

Индейцы последовали за ним. Собаки окружали группу со всех сторон и сопровождали лаем, забегали вперед и возвращались назад. Душегуб не отдалялся от хозяина.

Вначале они ехали по широкой тропе, но она все время сужалась. «Холмистая степь, – размышлял дон Хорхе, – сиротливые угодья пумы…» Следы животного, которые они, казалось, потеряли, неожиданно появились вновь. Один из индейцев наконец обнаружил сегодняшний помет пумы. Дон Хорхе довольно рассмеялся. Мимо всадников бросились наутек несколько зайцев. Ради забавы эстансьеро подстрелил одного из своего охотничьего ружья. Ему нравилось, когда пуля останавливала животное, бегущее на полном ходу. В таком случае оно еще некоторое время летело в воздухе, а потом, совершив несколько кульбитов, падало на землю замертво.

– Оставь его, – коротко велел он, когда Пинон, второй индеец, решил подобрать добычу.

Всадники молча продолжили свой путь. Дон Хорхе сильнее надвинул на лоб широкополую шляпу: жара становилась просто невыносимой. Где-то вдалеке послышался стук копыт, потом вой собаки, клекот какой-то хищной птицы. От копыт лошадей поднималась удушливая пыль, и вскоре дон Хорхе и его попутчики натянули на лица платки. В какой-то момент собаки и лошади снова заволновались, а потом охотники увидели их – следы хищной кошки. Громадные, еще влажные отпечатки вели от лужи по небольшим утесам вверх.

«Зверь должен быть где-то совсем рядом».

Дон Хорхе поднял вверх руку – знак остановиться – и торопливо спрыгнул с коня. Эстансьеро сразу понял, что от этого места придется идти пешком. Он свистом подозвал собак и велел им не подавать голоса, когда они, повизгивая и помахивая хвостами, начали виться вокруг него и требовать внимания. Душегуб зарычал. Дон Хорхе еще раз проверил, удобно ли доставать нож из-за пояса, и взял в руки ружье. Теплый металл грел ладонь, отделанное серебром ложе, выполненное специально для него на заказ, поблескивало на солнце.

– Итаги, ты останешься с лошадьми. – Дон Хорхе кивнул тощему мужчине из сопровождения и взглянул на Пинона: – А ты пойдешь со мной.

Они друг за другом вскарабкались на утесы. Охота началась. Пума очутилась в западне. Дон Хорхе чувствовал себя окрыленным, как никогда. Он непременно убьет эту пуму. Она была не первой в его жизни, но убить хищника – это всегда нечто особенное, это лучше, чем подстрелить пару зайцев или нанду. Когда убиваешь хищника, по-настоящему чувствуешь жизнь. Эстансьеро вынужден был признать, что случались иногда такие дни, когда он ощущал себя старым и немощным, бренным, как и все в этом мире. Он и выглядел уже не так хорошо. Но в этот момент все отошло на второй план. Теперь он был в деле. Настоящий дон Хорхе вернулся. Никто больше не осмелится его предать. Вечером следующего дня не останется ни одного предателя.

Дон Хорхе добрался до первого уступа и огляделся. Душегуб ткнулся в ладонь мокрым носом. Дон Хорхе в нетерпении облизнул сухие губы. Индеец, которому велено было идти вместе с хозяином, преодолевал как раз последний отрезок подъема и ждал новых приказаний от эстансьеро. Смиренно опустив голову, тот стоял на краю небольшого плато. Собаки возбужденно поскуливали. Внизу можно было увидеть Итаги с лошадьми. Дон Хорхе тяжело вздохнул.

«Скоро я уложу пуму. Я прикончу зверя. Не могу этого дождаться».

От осознания этого сердце забилось еще быстрее. Он огляделся по сторонам. Но куда же подевалась чертова кошка? Далеко она уйти не могла. Это можно было определить по следам, да и собаки ее чуяли.

Дон Хорхе втянул носом воздух, принюхался и вдруг уловил своеобразный запах хищника, который не спутаешь ни с чем.

Охотник огляделся по сторонам. Неужели зверь за ним наблюдает?

Эстансьеро мельком взглянул на помощника. Тот тоже почувствовал запах, и по лицу индейца можно было сказать, что все это ему не по душе.

«Трус», – подумал дон Хорхе.

Он с презрением отвернулся. Здесь зверя не было. Значит, нужно подниматься выше.

Тут он обнаружил, что его рубашка насквозь мокрая. Пот стекал по его лбу и капал на глаза. Дон Хорхе тяжело дышал и слышал, как странно и гулко бьется сердце. Да, солнце пекло немилосердно, но он к иной погоде и не привык. Он непременно продолжит охоту. В этот миг под его ногой осыпались камни. Дон Хорхе споткнулся и упал на землю. Несколько секунд он не двигался. В ушах шумело. Его даже затошнило немного. На мгновенье все расплылось перед глазами.