– А этот бокал мы поднимем за тебя, Танюша! – проникновенно сказал Марк, сопровождая свои слова огненным взглядом.

– По-моему, я того не стою, – ответила Татьяна, продолжая испытывать острое чувство вины перед командированной в столицу подругой.

– Ну что ты! – ласково проворковал он и накрыл своей горячей рукой ее ладонь, теребившую красную ткань салфетки. – Таких, как ты, неброских, но нежных и трепетных, почти не осталось. Возможно, что ты вообще последняя. Тебя надо занести в Красную книгу, как вымирающий вид. За тебя!

Татьяна высвободила свои пальцы из его ладони и залпом допила вино. Только не смотреть Марку в глаза! Ему нельзя смотреть в глаза, как гоголевскому Вию. Иначе все… Иначе конец…

«Мерло» закончилось. Марк пошебаршил в своем пакете и выставил на стол бутылку армянского коньяка.

– Я больше не буду пить! – вскрикнула Татьяна и вскочила из-за стола.

– Разве кто-нибудь тебя заставляет? – Рудельсон сказал это таким тоном, каким говорят матери, пытаясь обманом всунуть своему малолетнему чаду лишнюю ложечку манной каши.

Марк тоже вскочил, будто бы от возмущения тем, что Татьяна подозревает его в нехороших намерениях и низменных инстинктах. Он бросился к ней как бы для утешения, а сам приступил к немедленному воплощению «нехороших намерений» в жизнь. Он впился в ее приоткрытый для слов возмущений рот своими вкусными губами в вине «Мерло» и конфетах «Белочка». Татьяна задохнулась – но не от возмущения, а от сумасшедшего желания, которое охватило все ее тело. Она не ответила ему, но замерла, чтобы хоть на минуту продлить этот миг. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Рудельсон молниеносным движением расстегнул рубашку на себе и блузку на Татьяне. Его быстрые ловкие пальцы побежали по ее телу и уже собрались расстегнуть на спине бюстгальтер, когда она наконец опомнилась. Татьяна с силой оттолкнула от себя чужого мужа, запахнула блузку и абсолютно трезвым голосом сказала:

– Уходи, Марк…

– Но почему? – Он опять рванулся к ней. Из-под расстегнутой рубашки было хорошо видно сильное и красивое тело.

Татьяна зажмурилась. На сегодняшнюю ночь это тело могло бы принадлежать ей, если бы… Если бы не Сима… Впрочем, дело не только в Симе. Она, Татьяна, никогда не позарится на чужого мужа! Никогда!

– Симона – моя лучшая подруга, – ответила она Марку.

– Но… Она не узнает… – очень тихо и где-то даже заискивающе произнес Рудельсон.

– А что потом?

– Что «потом»? – с наивным удивлением спросил Марк.

– Как я должна глядеть в глаза своей подруге?

– Обыкновенно. Как все.

– То, что ты мне… навязываешь… – Татьяна специально выбрала это слово, – является предательством по отношению к ней.

– Все это не больше чем громкие слова, – усмехнулся Марк. – Это не предательство. Это, если хочешь знать, инстинкт.

– Низменный!

– Ну почему же! Сейчас его называют основным!

– Я вполне могу с ним справиться! – запальчиво объявила Татьяна.

– А надо ли? Если пользоваться твоей терминологией, ты и так уже предала Симону, так не лучше ли продолжить, поскольку все равно уж…

– Как это предала?! – возмутилась Татьяна. – Что ты говоришь, Марк?

– Я же мужик! Я же чувствую, когда женщина хочет, и не лезу к той, которая ни сном ни духом…

– Побойся бога, Марк! – Татьяна уже чуть не плакала. – Ты же меня специально соблазнял! Разве я просила об этом? – И она обвела руками винно-свечное великолепие.

– Но и не отказывалась!

– Я же не знала…

– Все ты знала! Ты же не дура, Танюша! Ты же сразу поняла, зачем я пришел.

Татьяна опустила голову. Он прав. Только «поняла» – это неверное слово. Она не столько поняла, сколько почувствовала, что Рудельсон пришел неспроста.

– Даже если так, я не сдамся тебе, Марк, – твердо сказала Татьяна, – даже несмотря на то, что почти готова была это сделать.

– Я же говорил, что тебя надо занести в Красную книгу, – улыбнулся Рудельсон, застегивая рубашку.

– Неужели до сих пор никто тебе не отказывал?

– Представь себе, никто. Ты первая, что, признаться, мне не очень нравится. Может, это первый звоночек, а? Выхожу в тираж?

– Ты даже не допускаешь, что можешь кому-то не понравиться? – искренне удивилась Таня.

– Не понравиться я могу только той, которая на дух не выносит евреев. Но даже националистические предрассудки меня обычно не останавливают. Становится делом чести довести такую антисемитку до постели.

– Неужели тебе ни разу не попадались порядочные женщины, которые могут противостоять твоей… неотразимости, свечам и розам?

– Танюша! Святая ты простота! Обычно дело обходится без свечей и телятины! Хватает какой-нибудь пошлой коробочки конфет «Василек», а то и так… без «Василька» все получается… Это ради тебя я расстарался! Знал же, что ты с принципами и взглядами…

– Марк! А что же Сима?

– А что Сима?

– Ты… Ты ее… не любишь?

– Кто тебе сказал, что не люблю? Люблю. Но одно другому не мешает!

– А если бы Сима…

– Что – Сима?

– Ну… Как ты… Тоже ударилась бы в разгул, раз уж ты проповедуешь такие свободные нравы?

– Сима не ударится. Она тоже… – Рудельсон покрутил рукой у виска. – Обременена принципами и отягощена предрассудками.

– А если она откажется от предрассудков, то ты, значит, не против?

– Конечно, не против, – улыбнулся Марк. – Все мы свободные люди. А основной инстинкт, он на то и основной, что… В общем, ты все понимаешь, Танюша, не правда ли?

Татьяна, уже совершенно успокоившаяся и застегнутая на все пуговицы, села на табуретку, закинув ногу на ногу, и спросила:

– Салфеточки с собой завернуть?

– Обижаешь! – расхохотался Марк. – Это тебе на память! Предлагаю надеть на древки и выставить сии красные штандарты в окнах в знак того, что цитадель не сдалась захватчикам!

– А коньяк?

– С Симой потом запьете свои разговоры!

Он надел черное модное пальто и, потоптавшись у дверей, все же попросил:

– Симе не рассказывай, ладно? Она устроит дикий скандал, а мне ведь ничего не обломилось. Чего зря страдать!

Татьяна кивнула.

После ухода Марка она задула долгоиграющие свечи, завернула их вместе с царственной розой, пустой бутылкой «Мерло» и полной – коньяка в красные льняные салфетки и вынесла все это великолепие в мусоропровод. Никаких штандартов! Цитадель практически сдалась. Ничего не должно напоминать Татьяне об этом позоре!

Ночью ей снились свечи и Марк с горящими глазами и развевающимися волосами. Во сне Татьяна ему сдалась, и он вывесил за окно красную льняную салфетку, как красный фонарь. Знак другим мужчинам, что в мире не бывает порядочных женщин и настоящих подруг.

Проснулась она растерянной и униженной. Сима! Ты должна простить! Это был всего лишь сон!


… – Значит, приставал, – заключила Сима, и из ее знойного глаза на розовую щеку выползла хрустальная слеза.

– Ничего не приставал! Не говори глупостей! – опять завелась было Татьяна, а потом решила резко уйти в сторону от Рудельсона: – Слушай, Симонка, а у тебя уже что, есть кто-нибудь на примете… ну… для измены Марку?

– Представь себе, есть! – Сима гордо вскинула голову, и хрустальная слеза мгновенно высохла. – Мы вместе учились в институте… Вот!

– Он что, не женат?

– Развелся недавно… Но мне он симпатизирует уже давно. Просто я… сдуру… вышла замуж за Марка, а он… Этот человек… Мне назло тут же женился на Мирке… Ну… Ты ее не знаешь… Вот… И теперь я вполне могу утереть Рудельсону нос!

– Сима, может, не стоит бросаться на первого встречного, чтобы утереть Марку нос?

– Какой же Фенстер первый встречный? Я же сказала, что мы знакомы с юности.

– Фенстер?

– Ну да! Это у него фамилия такая – Фенстер. А зовут Юлианом. По-моему, очень красивое сочетание.

– Фенстер… Немец, что ли?

– Почему немец?

– Das Fenster – по-моему, окно по-немецки.

– Окно? Не может быть! – удивилась Сима. – Хотя… Какая разница? Окно так окно. Вот у Рудельсона фамилия небось никак не переводится, а толку? А что касается Юлика, то я вообще-то не знаю его родословной. Может, и были у него в роду какие-нибудь немцы, но сейчас он представляется чистокровным евреем.

– Слушай, Симка, – рассмеялась Татьяна, – а тебе слабо глаз на русского положить?

– Придумаешь тоже! – Симона презрительно передернула плечами. – Да если хочешь знать, для еврейки выйти замуж за русского – это все равно что русской – за негра!

– Да ну?! – расхохоталась Татьяна. – Негры, чтоб ты знала, – они лишь снаружи черные, что их немедленно выделяет среди русских – только и всего! А так они ничуть не хуже других. А некоторые русские женщины, между прочим, даже утверждают, что после негров в постели абсолютно нечего делать с представителями любых других национальностей, включая и твоих евреев.

– А русских, между прочим, выделяет из представителей всех других национальностей потрясающая тупость! – очень раздраженно заявила Симона.

– Симка! А ты не боишься, что я обижусь и за твои националистические настроения вышвырну тебя вместе с Жертвой из своей квартиры прямо на панель?

– Я же ничего плохого не сказала о русских женщинах! – Сима недоуменно округлила глаза, взяла на колени Жертву, которая при звуках своего имени мгновенно вышла из состояния расслабленности и приготовилась заныть об ужине. Хозяйка же так яростно наглаживала ее дымчато-голубую шерстку, что кошка поняла: ужина ей не видать как собственных ушей и сочла за лучшее снова расслабиться на ее коленях. – Русские женщины – они дадут прикурить кому хочешь! Самому умному еврею! Но на ваших, Таня, мужиков, если честно, без слез не взглянешь!

– Та-а-ак! Очень мило! – рассердилась вдруг Татьяна. – Зачем же ты меня все время пытаешься выдать замуж за русского дурака?

– Таня! Ну ты же за еврея не пойдешь?

– Почему это не пойду? Меня с детства воспитывали в отвращении к расизму и национализму! Вот возьму и пойду за еврея! И вообще! Ты, говоришь, ушла от Рудельсона?

– Ну… Ушла…

– Навсегда?

Сима подумала немного, почесала Жертве за ушком, вздохнула и очень горько сказала, как отрубила:

– Навсегда!

– Значит, он абсолютно свободен? Правильно я понимаю вопрос, Симона Иосифовна?

– Ну… В общих чертах… – Рука Симы напряженно застыла над кошачьим ухом.

– Так вот! – Татьяна вскочила с дивана и встала перед Симой в позу воинствующей амазонки. – Поскольку Марк Рудельсон нынче абсолютно свободен, я собираюсь связать с ним свою, пока еще тоже абсолютно свободную, жизнь!

Татьяна разыгрывала клоунаду с выходом, а в душе что-то предательски дрожало. Как ни силилась, она не могла вычеркнуть из своей жизни Марковы свечи, красные салфетки и розу на длинном стебле. Это были подлые, обманные свечи, роза – с ядовитым ароматом, но других у нее никогда не было и вряд ли когда еще будут. А представить себя женой Рудельсона – это ли не сладко!

– Танька! – Испуганная Сима тоже вскочила с дивана. Жертва с глухим шмяком рухнула на пол. – Что ты говоришь? Ты же моя подруга!

– Я и не отказываюсь от дружбы с тобой, но подобрать свободного Марка, думаю, имею полное право, тем более что у тебя теперь есть твое Окно!

– Окно?

– Ну этот… Фенстер! Друг институтской юности!

– Да?!! – Сима, отойдя от первого потрясения, уперла полные руки в крутые бока и, приблизив свое библейское лицо к русскому Татьяниному, в долгу не осталась: – А у тебя есть Вадик!

– Ты, Симонка, специально нашла мне самого дурацкого из всех русских мужиков! Не хочешь ли сама попробовать?

Татьяна думала, что взбешенная Сима вцепится ей в волосы, но подруга вдруг поникла и тяжело опустилась на диван. Жертва противно мявкнула, требуя таким образом, чтобы хозяйка опять взяла ее на колени, но Симоне явно было не до кошки. Жертва мявкнула еще раз, прикинула расстояние от пола до хозяйских колен, решила не напрягаться и опять растянулась у дивана в своей любимой позе прострации.

– Тань, возьми лучше Фенстера, – жалобно проговорила Сима. – Я с ума сойду, если увижу тебя с Марком…

– Симка! – Татьяна опять подсела на диван к подруге и обняла за вздрагивающие плечи. Конечно, она никогда не покусится на Марка, если даже они с Симоной официально разведутся, потому что это все равно будет предательством. Да и сам Рудельсон, красивый, как киноартист, вряд ли когда еще снизойдет до нее, серой тоскливой мыши. Тогда он, видно, на временном безрыбье на нее кинулся. Или из спортивного интереса.

Татьяна поцеловала подругу в тугую щеку и очень убедительно сказала:

– Да не нужен мне твой Рудельсон! Вот честное слово! Это я так… Ну… Пошутила неудачно…

Классическое лицо Симоны сморщилось, покраснело, и она разрыдалась на Татьянином плече самым душераздирающим образом. Даже Жертва, то ли проникшись хозяйским горем, то ли здорово удивившись, заставила себя запрыгнуть Симе на колени и в унисон с ней замурчала. Возможно, ей казалось, что подобным образом они вместе с хозяйкой выпрашивают себе у Татьяны во внеурочное время немножечко консервов «Тунец с овощами».