То одна из продавщиц доложила, что у Ирины Михайловны серьезно заболела мама и нужна срочная операция, а на такие операции – очередь в полгода или надо денег много заплатить. Он в течение двух дней решил эту проблему и пришел в больницу, подгадав к Ирининому посещению, с цветами, дефицитными лекарствами, соками и фруктами.

То подвезет ее с ребенком домой, то в легкую решит любую бытовую проблему, то устроит Ирине повышение по службе и по зарплате. Окучивал, одним словом.

А много ли надо женщине, забывшей, что такое мужское внимание и ухаживание?

Когда Захар вернулся в дом родной, его ждал откровенный ночной разговор на кухне. Иринка без утайки, подробно выложила ему и про ухаживания, и про предложения руки и сердца, и новую стиральную машинку продемонстрировала.

– Ты с ним спишь? – задал самый главный для любого мужика вопрос Захар.

– Нет! Нет, Захар, нет. Честно! А еще честнее: не знаю, что делать!

– Ну, давай разбираться! – предложил Захар, которого отпустило немного.

Иринка долгим, внимательным взглядом посмотрела на него, кивнула, что-то там для себя рассмотрев в его лице, и быстро организовала богатый закусочный стол. Картошечка вареная, соленья-маренья деда Захария, рыбка красненькая, селедочка с лучком, отбивные и литровая бутылка водки – для разговора, и поставила на стол пепельницу для двух некурящих.

Разговор предстоял непростой.

Выпили по первой стопочке молча, чокнувшись, поцеловавшись по-родному за благополучное возвращение Захара.

– Ирка, – облегчил ей задачу Захар, – я ведь понимаю, искренне понимаю – ты красивая, молодая, сексапильная, умница, а постоянно одна. Я все понимаю. Ты сама-то к нему что чувствуешь?

– А кто его знает! – не скрывала маету и сумятицу чувств Ирина. – Странно все!

– Давай-ка еще по одной, для легкости разговору! – предложил Захар.

– Давай! – согласилась она. – Может, действительно разговор смажет!

Выпили, закусили, и Иринку прорвало:

– Ты, Захар, – мне родной, самый родной человек! Но я не ассоциирую тебя с… – Она задумалась, подбирая точное определение, – ролью мужа, наверное. Нет, не так. Как мужа я тебя, само собой, воспринимаю, но не как плечо, защиту рядом, стену! Скорее, как любовника, которого любишь-любишь, но принадлежит он не тебе, другой, а ты миришься с таким раскладом и принимаешь как неизбежное. Конечно, ты – основной добытчик и кормилец в семье, и муж, и отец любимый, но глава семьи и опора ты номинальная. Нет, не так… Ты и глава, и опора, и кормилец, бесспорно, но… Вот случаются ситуации, когда просто необходимо мужское слово, решение и утешение, а тебя нет. Ну, по телефону это не обсуждается, это должно решаться внутри ситуации, здесь, понимаешь? Я не хочу тебя обвинять, ни в коем случае! Я пытаюсь разобраться в себе, в мыслях своих и чувствах. А ты мне помоги!

– Я помогу, Ир, ты только не нервничай так, я помогу! Давай еще хлопнем!

– Да, надо хлопнуть!

И поскольку рюмочки у них были малюсенькие, а разговор – ой, какой непростой, первый серьезный разговор за тринадцать лет семейной жизни, то они и не пьянели совсем, больше только подбадривали себя.

– Я это наговорила, потому что пытаюсь объяснить, что постоянное внимание, помощь, когда и не просишь, не намекаешь даже, а человек сам видит и делает – это так много, очень много значит! И ценится. Простое каждодневное участие в проблемах и помощь в их решении. О, господи, что я говорю! – всплеснула руками Ирина.

– Давай так, Ирин: я буду задавать вопросы, а ты станешь отвечать, в первую очередь – себе, а потом – мне. И давай договоримся: постарайся не лукавить и не обманывать ни себя, ни меня. Лады?

– Да, да, договорились!

– Тебе этот мужик нравится?

– Нравится, – сказала Ирина и подтвердила кивком головы. – Он настоящий мужик, не дешевка! Уж поверь мне. Ты же знаешь, я в людях разбираюсь!

– Хорошо! – принял первый ответ Захар. – Пошли дальше. Ты в него влюблена?

– Не знаю! Вот те крест! – И она перекрестилась. – Не знаю!

– Ладно, зайдем с другой стороны. Ты хотела бы с ним переспать?

И Ирка, честная душа, на одном духу, не задумываясь, выдала чистую правду:

– Да!

– Так! – сглотнул комок в горле все-таки не ожидавший такого энтузиазма Захар. – Передохнем от вопросов! Мне надо выпить. Я все-таки твой муж, и такие откровения жены – не бальзам на сердце!

– Ну, извини, извини! – чуть не расплакалась Ирина. – Договорились же – по-честному!

– Договор остается в силе, но выпить мне не помешает!

Выпили, закусили, закурили, позабыв о ранее закуренных сигаретах, да так и оставленных в пепельнице некуренными.

Захара немного догнало-таки спиртное. Ну, еще бы! Он добирался домой двадцать восемь часов, с тремя пересадками в аэропортах через две страны, у него сместились все, какие можно, часовые пояса и климаты, а тут такая песня по приезде!

Но даже почувствовав легкое опьянение, он не расслаблялся: надо же разобраться до конца, не оставляя отравляющих недоговоренностей.

– Ирк, – спросил он, – скажи, если б я к тебя пришел с таким же – ты б меня отпустила?

– Не знаю, Захар, – посмотрела на него больными глазами Иринка. Подумала, и честно призналась: – Отпустила бы, но обиделась бы обязательно! Мне больнее, у меня претензий к тебе больше: я честная жена, ждала тебя верно, никогда не изменяла, тащила на себе домашние дела, воспитание сына, а ты где-то по командировкам мотался, как хвост отрезанный, и вдруг – здрасте! «У меня новая любовь!»

– М-да! – расстроился почему-то Захар.

А Ирина, подумав еще, сказала:

– Знаешь, если бы мы вот так, как сейчас, посидели бы и во всем разобрались, если бы я поняла, что у тебя – настоящая, сильная любовь, а не просто ты меня на молодуху какую меняешь, я б отпустила и благословила. Только при одном условии: мы навсегда остаемся родными людьми, и дружим, и поддерживаем друг друга.

– Ирка, это ты потому так говоришь, что тебе этого сильно хочется в твоей нынешней ситуации.

– Нет, – не согласилась она, – я на самом деле представила сейчас, как бы все было, если б ты влюбился!

– Так, значит, ты его все-таки любишь?

– Не зна-а-аю! – простонала Ирина. – Но вот с тобой сейчас заняться любовью не могу! И не знаю – почему! То ли тебя предаю, то ли его! Чувство премерзкое!

Они все говорили-говорили, и не только о ее переживаниях, а обо всем, о чем не удосужились поговорить за тринадцать лет. И Захар все отчетливей понимал, что теряет ее. Что ее сомнения, рассуждения, желание поступить правильно, никого не обидев, на самом деле – просто убегание от истины. А она такова: да, он, Захар, самый родной и близкий человек, но любит она другого и боится себе в этом признаться.

Не ему, Захару, а себе.

Если бы Ирка могла себя видеть со стороны, когда говорила об этом мужчине! У нее глаза загорались и подергивались поволокой нежности, щеки розовели – и стыдно, и нельзя, и тепло на сердце…

Он понимал ее. Сам не проходил ни разу через такие переживания и выбор тяжелый – но понимал.

И если она для него родной человек, то надо ей помочь… и отпустить. Она не лукавила, когда призналась, что отпустила бы его и благословила бы, поменяйся они сейчас местами, но при одном условии…

Она бы поняла! Вот зуб на выброс! И помогла!

Никуда не денется родство их душ, и готовность лететь на выручку друг другу, и, само собой, никуда не денется из прошлой и настоящей жизни Никитка, и общие родственники – все останется. Их любовь переродилась из сексуального влечения мужчины и женщины, мужа и жены, в другое – в любовь очень близких, родных людей. Ну, он-то еще хотел ее, и сильно, а вот она – уже нет, это Захар прочувствовал. Если они очень постараются, то сохранят этот дар родства и близости душевной, не оплевав друг друга взаимными упреками и претензиями при расставании, выяснением – кому и почему больней и хуже и кто кого предал.

И требуется приложить максимум душевных сил, чтобы это произошло именно так! Тогда и у Никитки останутся оба родителя любимых, и они друг у друга останутся, совсем в иной ипостаси, но, может, гораздо более значимой, ценной, по крайней мере, для них двоих.

Захар понял, что не хочет потерять Ирку как друга, как уважаемую им женщину, как мать своего ребенка, как члена его семьи, и есть только одна возможность для этого – отпустить ее и помочь.

О, Господи, это вообще реально?..

Все меняется в нашей жизни, а взаимоотношения между людьми меняются стремительней, чем любые обстоятельства. И необходимо очень стараться, чтобы не растерять самое лучшее в этих отношениях. А еще он спросил себя: «Я люблю Ирину?» – и ответил себе честно: – «Да, но в гораздо большей степени как человека, чем как жену! Она права, наша с ней жизнь больше напоминает встречи любовников, редкие и только потому горячие, чем семейную жизнь!»

Но, боже мой, как же это трудно мужику – вот так, взять и отпустить родную жену, переступив через гордость, ревность, раскаленным прутом прожигающую мозг!

Конечно, он ревновал. Было бы странно, если бы нет…

Но он, привыкший брать на себя ответственность, уже принял решение. Это была та черта его характера, с которой редко приходилось сталкиваться его жене. Она не видела его в работе, распоряжающегося судьбами десятков тысяч людей, не видела, как он, преодолевая себя, вылезал из страшной болезни, она понятия не имела, какие волевые, железные решения приходилось принимать чуть ли не каждый день.

По сути, она вообще его мало знала…

Так получилось. Никто не виноват.

– Так, Ирина, давай, звони ему, пусть приезжает. Втроем поговорим! – распорядился он таким тоном, что жена и не подумала возражать.

Стояла глубокая ночь, но они жили в центре города, да и мужик этот, который за Ириной ухаживал, тоже. Пробок по ночам нет, но приглашенный прибыл через полчаса, хотя езды было минут десять от силы.

Захар сам открыл дверь, остановив жестом метнувшуюся было на звонок Ирину, и первым протянул гостю руку:

– Захар.

Мужик, переступив порог, ответил на рукопожатие:

– Алексей.

– Проходи, – пригласил Захар.

Как все нормальные люди, Алексей Павлович приехал не с пустыми руками, понимая, что не для простого разговора его пригласили посреди ночи. Посудил-порядил, взял из запасов своего домашнего бара водочки настоящей, достойной, для Иринки – вина, которое, он знал, ей нравится, для нее и держал. А по дороге заехал в магазин, прикупил к столу пельмешек ручной лепки, соку томатного, семужки и так, всякого, по мелочи, на закуску.

– Ир, – дипломатично попросил Захар, – пельмешки под разговор и закуску – сейчас самое то, да и картошка у нас остыла давно. Сделаешь?

Он сказал это мягко, не раздражая Алексея нарочитой демонстрацией: мол, муж распоряжается в своем доме своей женой, как хочет. Недаром Захар Дубров сделал такую внушительную карьеру, заслужил непререкаемый авторитет и глубокое уважение. Начальником он был грамотным, в людях и ситуациях разбирался до мелочей. И четко знал: когда ругать, а когда пряником подманивать!

Конечно, Алексей нервничал: а кто не занервничает, если любимая женщина посреди ночи приглашает:

– Муж вернулся, просит тебя сейчас приехать, поговорить.

И чем это «поговорить» может обернуться, от мордобоя и претензий: «Чтобы я тебя рядом с женой не видел!» – и далее по тексту до ментовского протокола: «После совместного распивания сильно алкогольных напитков…»

Ну, а вы что бы предполагали?

Захар проникся начальной формой уважения к мужику – не струхнул, приехал, потом накинул пару баллов за «не пустые руки» и сдержанность поведения. И сделал для себя некоторые первичные выводы.

Захару необходимо было удостовериться, что мужик стоящий и за Ирку бороться будет, не отступится, и любит всерьез.

Иринка засуетилась, кинулась стол обновлять, пельмени варить, а мужики расположились за столом друг напротив друга.

– Ну, что, Алексей Павлович, – предложил дружески Захар, – давай, за знакомство.

Ровным, в меру почтительным тоном предложил.

– Давай, Захар Игнатьевич, – согласился гость.

Не проканало, значит, поименное представление и рукопожатие. Рановато. Оно и понятно, мужики столкнулись серьезные, собственники по натуре, каждый свою самость и право на собственность отстаивает, а то как же!

Захар разлил по стопочкам, махнули, глядя в глаза друг другу, крякнули, закусили. Ирина шуршала по хозяйству, старалась, в несколько минут преобразила стол – сверкал прямо!

Оба мужика заценили ее старания, но каждый по-своему, Захар – не без гордости: вон, у меня какая хозяйка, Алексей – не без радости: для меня старается!

Охо-хошеньки, эти извечные мужские игры, соревнования!

И оба прощелкали, как им казалось, мысли другого.

«Ладно, – урезонивая себя, подумал Захар. – Не туда я!» И приступил к главной и основной повестки собрания: