Алина Знаменская - Свидетельница

– Она – несчастная женщина, – продолжал он. – Муж – наркоман. Много лет она с ним мучилась, в конце концов разошлись. Теперь вот крутится эта Марина, как белка в колесе, тащит на себе ребенка и больную маму. На личную жизнь времени нет. А ведь она молодая, как и ты… Тоже, наверное, любви хочется, ну… не знаю, как там у вас…

– Ах, я должна ей посочувствовать? – изумилась я.

Значит, он и Марину пожалел, этот Женя, как пожалел Лену. Он такой жалостливый по жизни, всех понимает.

Я немедленно влепила ему в лицо все свои соображения на его счет. Женя молча слушал мою речь.

– Ты еще слишком молода, – вздохнул он. – Жизни не знаешь. Не била она тебя. Нельзя мужика казнить за то, что он налево сходил. Ты его постарайся понять. Он устроен иначе, чем ты.

– Мужская солидарность, – усмехнулась я. – Ты зачем пришел? Игоря выгораживать? Адвокат хренов! Ты думаешь, Лену пожалел, ей легче от твоей жалости стало? Или, может, ты кому счастья принес, Робин Гуд? Жене своей счастья принес?

Мне хотелось побольнее его ужалить, хотя в глубине души я понимала, что он-то ни при чем.

– Почему я должна расплачиваться за чью-то неудавшуюся жизнь? – пробормотала я, протискиваясь между Женей и холодильником. Оказавшись в прихожей, остановилась. – Уходи! – крикнула погромче.

Женя не пошевелился.

Тогда я пнула его ботинки. Они стояли рядом с тапочками Игоря, и когда упали, то накрыли собой эти тапочки. Почему-то картина поверженной обуви включила во мне механизм слез. Я вспомнила, как и где покупала мужу эти самые тапочки, какая была погода в тот день, и даже запах попкорна в универмаге всплыл и повис где-то рядом.

Прижавшись спиной к вешалке с одеждой, я смотрела на тапочки и беззвучно ревела.

Женя не удивился, увидев, что я реву. Надел ботинки и попытался отодвинуть меня от вешалки. Но я оказала сопротивление. Спирт сделал меня неадекватной. Я после догадалась, что он всего лишь хотел снять с вешалки свою куртку, но тогда мне хотелось сделать что-нибудь назло. Тогда Женя убрал с моего лица волосы и пальцем вытер слезы. Я хотела сказать, чтобы убирался и все такое, но уже в следующую минуту он целовал меня. Женя трогал губами мои ресницы, брови, щеки. Я стояла в полном оцепенении, напрасно ожидая от себя каких-нибудь действий. Меня будто выключили. Когда губы Жени соединились с моими, мои ладони в ответ непроизвольно легли на его спину. Обнимал он и целовал совсем не так, как это делал Игорь. Но было приятно.

«Остановись, – вяло одернула я себя, но тут же подумала: – Зачем?» Женины руки горели у меня на спине. Они чуть сдвинулись, и в ответ я прильнула к нему всем телом.

Женя вдруг отстранился, посмотрел мне в глаза и сказал:

– Вот так.

Взял свою куртку и ушел. А я осталась в своей прихожей в дурацком заторможенном состоянии, не зная – злиться мне или заливаться краской стыда. Пока я раздумывала, в дверь позвонили. Я была уверена, что вернулся Женя. Но это был папа.

– Света, собирайся, поживете с Ирой у нас, – сказал он, проходя мимо меня в детскую. – Давай сумку, я тебе помогу.

Иногда очень полезно иметь рядом кого-то, кто распорядится твоей жизнью. Папа сложил в сумку Ирины вещи, а заодно и мои. Я оделась, вышла в прихожую и стала безучастно смотреть, как папа ходит по квартире, проверяя электроприборы. Мы все выключили и закрыли квартиру на ключ.

Возникло ощущение, что здесь недавно кто-то умер. Так, наверное, и было – умерло мое счастье.

– Да ты совсем голову потеряла! – в десятый раз повторила Кира, нервно поглаживая льняную скатерть стола. – Он три раза был женат! В каждом браке – дети. Это не мужчина! Это шаляй-валяй! Одумайся, пока не поздно!

Лена сидела перед Кирой как подсудимая.

– Мам, Лена уже большая, – попыталась вступиться Лидуся. – Сама разберется в своей личной жизни.

– «Сама разберется»! – передразнила Кира. – Я и смотрю, как она разбирается! Один лучше другого! Ну этот же – донжуан! Неужели не видно?

Напрасно я беспокоилась за Лену. Лена, похоже, не слышала Киру. Взгляд моей тетушки был туманен. Мне же, напротив, каждое Кирино слово вонзалось в мозг.

– Вот Светланка все защищала своего благоверного, а что вышло? Как я говорила, так и вышло. А тоже ведь не слушала меня. А я сразу сказала, что он – хлыщ еще тот.

Я поднялась, чтобы уйти наверх.

– Мама, уймись, – попросила Лидуся. – Собрание окончено.

– А что я такого сказала? – не поняла Кира. – В собственном доме уж и сказать ничего нельзя. Если мать не скажет, то кто скажет-то? Чужим вы не нужны.

В доме родителей, видимо, сговорились ни на минуту не оставлять меня одну. Как только я вошла в свою комнату, вслед за мной просочилась Лена и с порога начала:

– Тебе необходимо развеяться. Скоро ведь каникулы, поезжай с Иришкой в санаторий.

– Меня никто не отпустит, – угрюмо отмахнулась я. – На каникулах я в интернате дежурю.

– Неужели есть дети, которых и на каникулы не забирают? – удивилась Лена.

– Большинство.

– Ну, а если ты, не дай Бог, заболеешь?

– Кому-то придется работать без выходных.

– Да… Ну и порядочки у вас. А я после отдыха никак к работе не привыкну. У меня читатели, а я все набираю ему эсэмэски… Или же перебираю книжки и откладываю то, что ему потом дам почитать. Ну, или гороскоп для него выписываю… Прямо ненормальная.

Все занятия моей тети казались мне пустячными, но я знала, что говорить об этом нельзя.

– А как и где вы собираетесь встречаться в городе? – спросила я, чтобы не молчать. – У тебя нельзя, у него нельзя.

– Он сказал, что обязательно что-нибудь придумает. А уж если он сказал, то это так и будет. Он собирается в ближайшее время заняться разводом.

– Вот и мне придется, вероятно, в ближайшее время заняться разводом, – с усмешкой сказала я.

– Ты что, с ума сошла? – голосом Киры спросила Лена. – И думать об этом не смей. У вас ребенок. Посмотри на меня! Что хорошего я видела без мужа?

Я отвернулась к стене.

– Светочка, прошу тебя! Не слушай Киру, не слушай Лидусю! – вскричала Лена испуганным голосом. – Слушай только себя!

– Лен, – прервала я теткину тираду, – а у тебя с Женей… было?

– При чем здесь Женя? – не поняла Лена. – Я уж и думать о нем забыла…

– Да это я так… Это ведь он выяснил, что у Игоря с Мариной роман.

– Роман? Что ты называешь романом? Ну, переспали пару раз… Какой это роман? Сколько они знакомы-то?

– Сколько? Столько же, сколько и ты со своим Александром.

– Ну, сравнила! Мы виделись каждый день…

– И они – почти каждый день.

– Но Игорь – женат! – горячо возразила Лена. – И Марина это знает.

– И твой новый – женат! И ты это прекрасно знаешь! Тебя это смущает?

– Да… Но Саша плохо с женой живет! Он ее не любит! Из-за детей только…

– А Игорь со мной – хорошо? Мы только и делали последнее время, что ругались. Наверное, он так своей Марине и говорил. Мол, не жизнь, а каторга…

Лена помолчала. Она прошлась по моей комнате, постояла возле меня, села в ногах.

– Ты сейчас бередишь свои раны, – сказала тетя. – Но это пройдет. Ты сама знаешь, что Игорь тебя любит.

– Лен, поговорим о чем-нибудь другом, – попросила я.

Но сменить тему мы не успели. В комнату заглянула Ксюха:

– Можно, я с вами посижу?

– Конечно, – сказали мы в унисон.

Ксюха села на стул, и воцарилось молчание. Мне тяжело было говорить, да и не хотелось. А Лена была счастлива, и ее тяготило общение с несчастными.

– Пока вы тут болтаете, я блинчиков испеку, – подскочила она.

Мы остались вдвоем.

– Свет, поживите с Ирой у меня, – вдруг попросила Ксюха. – Пожалуйста!

Я села на кровати, внимательно взглянула на свою подружку. Ксюха была похожа на брошенную собаку.

– А твоя мама?

– Маме от меня на работу далеко, а у нее я не могу. Там все время этот Валерий Иванович… Он всегда разговаривает со мной таким бодреньким голосом. Прямо тошнит… Я не могу с ними, и одна тоже не могу. Понимаешь?

– Не думаю, что мои будут в восторге от твоей идеи.

– Но вам же удобнее будет у меня. Тебе в школу близко, Ире в сад. Я ее забирать буду. Ну пожалуйста, Свет…

– Я подумаю.

На самом деле я не могла ни о чем думать. Я была рада, что за меня подумали, что я кому-то нужна.

Мы перекочевали в Поле Чудес. Ксюшка по крайней мере не задавала вопросов и не давала советов.

Она все еще находилась в некоторой прострации и, похоже, не совсем ориентировалась в происходящем вокруг. Дома она оставаться боялась, и поэтому таскалась со мной даже на работу.

В интернате подавленную, бессловесную Ксюху моментально облюбовала Карина Грошева. Едва мы появлялись, Карина вцеплялась в мою подругу и не отпускала до самого отбоя.

– Тетя Ксеничка, – пела Карина, заглядывая гостье в лицо, – вы такая хорошенькая, такая красивенькая…

– Спасибо, Кариночка, – удивлялась Ксюха. Под потоком вылитой на нее лести моя подруга начинала оттаивать.

– Какие у вас ногти красивые, какой цвет волос…

Ксюха осторожно гладила рыжие вихры Карины.

– А мне твой цвет нравится. Издалека видно.

– Так давайте поменяемся? – ловко маневрировала Грошева. Наконец она вырулила на главный вопрос: – Тетя Ксюша, а у вас дети есть?

– Нет, – вздохнула молодая вдова и вновь погладила девочку по вихрам.

Грошева замерла, сглотнула и выдохнула не голосом даже, а всем нутром:

– Бедненькая вы моя! – И заграбастала Ксюху обеими своими цепкими ручками.

В пятницу Ксюха помогала мне мыть учеников моего класса. Она притащила в интернат кучу разноцветных мочалок, шампунь «без слез», разноцветные фигурные куски мыла для детей в виде рыбок, слоников и улиток.

– С ума сошла, – прокомментировала я. – Ты хочешь, чтобы они это использовали как мыло?

Я оказалась права. Дети, увидев всю эту красоту, набросились на подарки. Рыбок и слоников попрятали по карманам, а из-за мочалок едва не устроили потасовку.

Остановила всех, как ни странно, все та же Карина.

– Положите мочалки на место! – железным тоном приказала она. – Команды разобрать не было!

Когда мочалки нехотя вернули, Карина объявила:

– Тетя Ксюша сама раздаст. Правда же, тетя Ксюша?

Ксюшка раздала мочалки, и мы повели детей мыться.

Работа меня выручала. Она выматывала меня так, что я уже не могла ни о чем думать. Но моя работа, похоже, выручала и Ксюшку. Мы вдвоем с такой тщательностью оттерли учащихся 2-го «Б», что когда я увидела их, перемытых, на лавке в предбаннике, – с розовыми ушами и чистыми розовыми ручками, только искренне воскликнула:

– А ну-ка, полюбуйтесь на себя в зеркало!

Они не узнавали себя. Очень внимательно разглядывали свои розовые физиономии и хотя и толкались, по обыкновению, и хихикали, но удивления скрыть не смогли.

– Их редко моют? – спросила подруга.

– Почему же? – пожала я плечами. – Обычно их загоняют в баню, дают кусок мыла на троих. Никто не возьмет на себя подвиг двадцать гавриков драить мочалкой. А самих их никто не научил. Постоят под душем, и назад.

Ксюшка только головой покачала.

В интернате ее удивляло многое из того, к чему я уже привыкла.

Отправив мальчишек на ужин, я заглянула в спальню девочек и увидела следующую картину: девочки сидели перед Ксюшкой с вытянутыми руками. Она выдавливала крем каждой на тыльную сторону ладони и слегка размазывала. Карина обнимала мою подругу со спины.

Я могла бы прочитать своей подруге целую лекцию на тему «Как не надо вести себя с интернатскими детьми», но не стала. Зачем?

Ксюшка сама сейчас была одиноким ребенком. И кому больше нужна вся эта канитель: ей или детям 2-го «Б»?

После дежурства мы пошли в детский сад.

Территория сада была хорошо освещена, и мы издалека увидели две фигуры, маячившие на крыльце. Мужчина и ребенок. Игорь и Иришка. У меня внутри все сжалось и подступило к горлу.

– Выпустили, – прокомментировала Ксюшка.

Игорь подошел, буркнул:

– Привет.

Ксюшка подхватила на руки мою дочь и унесла ее прочь, за территорию сада.

Они шли впереди, а мы с Игорем – сзади.

– Ну как вы? – спросил он.

– Нормально. Мы у Ксюши живем.

– Я так и понял.

– А ты как?

– Да вот, отпустили…

– Хорошо.

Разговор застрял. Мы дошли до дороги, отделявшей Простоквашку от Поля Чудес. Ксюша и Иришка топтались на обочине.

– Свет, знаешь… я, конечно, очень виноват, – быстро заговорил Игорь. Мимо неслись машины, рассыпая порции грязи на серые обочины. – Ну, пожалуйста, Свет, возвращайтесь домой!

В этот момент светофор мигнул зеленым.

Машины нехотя остановились.

– Извини, – сказала я, схватила за руку дочь, и мы побежали через дорогу. Едва мы миновали переход, машины с алчностью оголодавших зверей сорвались с места. Я оглянулась. Игорь стоял на другой стороне дороги и смотрел нам вслед сквозь агрессивный поток машин. Очки его бликовали в свете фар.