Ксюха была права – пора мне подумать о будущем без него.

Кончался учебный год, и за лето предстояло решить – вернусь я в школу или уйду в Ксюхин зарождающийся бизнес. Обе перспективы меня мало радовали.

К концу последней четверти я так устала, что думала – не дождусь каникул. А мне еще грозила работа в летнем лагере!

* * *

Второй после подруги меня удивила моя мама. В очередной выходной, когда мы с дочерью заявились в родовое гнездо, мамино настроение мне показалось каким-то странным. Она выглядела притихшей, задумчивой и в то же время напряженной.

Мы стояли с ней на застекленной террасе и наблюдали, как Иришка трогает ладошками молодую траву в палисаднике. Рядом работал мой отец – расчищал граблями землю под елкой от прошлогоднего мусора. Иринка подолгу могла так играть – трогать траву, гладить цветы мать-и-мачехи, дуть на одуванчик. Рядом Кирюша, высунув от усердия язык, красил забор. Эта работа считалась его привилегией – он никому ее не доверял.

– Светочка, мне надо с тобой посоветоваться, – начала мама, совсем как Ксюха. Я невольно насторожилась. – Ты знаешь, мы с папой тут как-то думали… Ты у нас одна дочка. Выросла уже, стала самостоятельная. А мы… В общем, мы хотим взять на воспитание девочку.

– Что? – Я не поверила своим ушам. Мне показалось заявление мамы блажью. Детским лепетом, капризом ничего не смыслящего ребенка. Что значит – взять девочку на воспитание? А как же – Иришка?! Или она уже не считается? А Кирюша? Неужели он не нуждается больше в их любви? Нет, им мало своих, нужно еще чужую девочку!

Я так разволновалась, что не могла говорить, только смотрела во все глаза за окно, на папу и свою дочку, сидящую у его ног. Обида душила меня.

– Ты пойми меня правильно, дочка. Прошлый раз, когда мы с тобой поехали в интернат и я увидела, как они все спят в огромной убогой спальне…

Я повернулась и взглянула на маму. Она очень волновалась, пытаясь объяснить мне то, что уже стало для нее естественным.

– У большинства из них живы родители, – угрюмо напомнила я, – и прекрасно себя чувствуют! И живут в свое удовольствие!

– Да, да, я знаю, – мягко перебила меня мама, – это наша беда, это отличие нашего времени – дети-сироты при живых родителях.

То, что мама пыталась все обобщить и подвести под единый знаменатель, меня еще больше раздражало. Она плохо представляла, чего на самом деле хотела!

– Вы хотите взять ребенка из Дома малютки? – уточнила я.

– Нет. Мы решили взять девочку из твоего интерната.

О! Они уже все решили, все детали продумали. Меня только ставят перед фактом! А туда же – «посоветоваться».

– Если ты действительно ждешь моего совета, мам, он будет такой: оставьте эту затею. Влезть в ситуацию легко, а вот выбраться из нее – гораздо труднее.

– Ты сейчас говоришь совсем как Кира, – усмехнулась мама. – Но представь себе, даже Кира одобрила нашу с папой «затею».

– Кира одобрила? – не поверила я.

– Да, – кивнула мама.

Я не знала, что сказать. Вот уж от Киры никак нельзя было ожидать чего-то подобного.

– А я думала, ты нас поддержишь, – робко улыбнулась мама, дотрагиваясь до моей руки. – Ты всегда с такой болью рассказывала о своих учениках, что мне казалось…

– Мам, но это другое! – возразила я. – Это работа.

– Да, неравнодушный учитель очень много значит в жизни человека. Когда ты привезла Карину в аквапарк, я поняла, что моя дочь – именно такой неравнодушный учитель. Я горжусь тобой и хочу как-то тоже… поучаствовать.

Я с трудом это слушала. Мамин пафос был неприменим ко мне. И вовсе я не какой-то особенный учитель, и успехов у меня в воспитании моих трудных подопечных куда меньше, чем хотелось бы. И люблю я их не в равной степени, а иногда мне кажется, что некоторых просто ненавижу! Мудрости у меня совсем не хватает. Я – совсем не то, что думают обо мне родители, увы…

Размышляя подобным образом, я почти не слышала того, что говорила мама. Только конец фразы долетел до моих ушей и застрял в мозгу:

– Вот мы и решили взять к нам Карину.

– Кого? – тихо переспросила я.

– Карину Грошеву, – повторила мама. – Твою ученицу…

Я ушла в комнату и опустилась на диван.

Рой противоречивых мыслей и чувств овладел мной. В чем-то я понимала родителей. Я ведь сама привела Грошеву в наш дом, сама искренне жалела ее, когда Ксюха так запросто, наигравшись, оттолкнула девочку. Но, хорошо зная Карину, могла в полной мере представить, что именно ожидает моих родителей. Да что там – родителей, нас всех!

– Ты видишь в этом что-то противоестественное? – грустно спросила мама, придя вслед за мной в комнату. Конечно, она ожидала другой реакции. Я не оправдала ожиданий.

– Это так странно, мам, – устало отбивалась я. – Ну разве ты в школе не утомилась от детей? Я, например, честно говоря, к концу учебного года видеть никого не могу.

– Это другое, – с готовностью возразила мама. – В школе я – завуч. И устаю не от детей, а от учителей больше. И еще – я ведь не вечно буду работать. Пора и о пенсии подумать. Возьму опекунство над девочкой, буду ее воспитателем.

– Неужели папа согласился, что в доме будет чужой ребенок?

– Карина нам всем очень понравилась, – подтвердила мама.

Да уж. Кто бы сомневался… Как вы потом запоете, когда она покажет себя?! Надолго ли вас хватит?

Я поймала себя на том, что в моей душе медленно и горячо растекается яд ревности. Да, да! Я ведь единственный ребенок у своих родителей. Выросла в лучах их любви и неотступного внимания. Теперь хотела, чтобы те же любовь и внимание достались моему ребенку, и только ему! Я вынуждена была признаться, что неожиданное заявление родителей заставило меня ревновать.

– Значит, Кирюши с Иришкой вам мало, – не без яда в голосе уточнила я. – Они уже не нуждаются в вашей любви и заботе… Ну что ж, ничего, мы как-нибудь сами справимся…

Не сумела сдержать обиду. Мне так и хотелось противоречить, хотя лучшая моя часть понимала, что я не права.

– Светланка, ну зачем ты так? – Мама села рядом. – Мы все любим вас с Иришкой, Кирюшу… Но неужели в нашем большом доме не найдется немного тепла еще одному человечку? Подумай.

И она вышла из комнаты.

Завернувшись в плед, пахнущий моей бабушкой Кирой, я слушала шуршание маятника старых дедушкиных часов. Вспоминая дедушку, я мысленно видела его у этих часов. Он, помнится, никому не доверял их заводить. И я любила смотреть, как он тянет цепочки с гирьками на концах, как пальцем задает ход маятнику. И маятник начинал шуршать, пропуская через себя время. Вот жил дед, был таким крепким, умным, талантливым. По его проектам построена масса зданий в нашем городе. Он умер, а дома остались. Выходит, его часть осталась… В его жизни был смысл. А наша жизнь, моя, например? Вот я живу, куда-то бегу, с ума схожу от проблем. И конца-края не видно этому бегу. В чем смысл? Зачем это все? И почему смысл жизни одного человека виден всем, даже посторонним, а смысл другого так глубоко скрыт?

Не правильнее ли было в самом начале жизни приоткрыть человеку его жизненную программу, чтобы уж он не метался? А то загадки жизни иногда просто выводят из себя. Вот моя мама, кажется, во всем состоялась. В школе – уважаемый человек, первое лицо после директора. Есть муж, дочь, внучка. Все как надо, как только можно мечтать. И вдруг решает взвалить на себя чужой крест. Значит, чего-то ей в жизни недостает… А может, родив меня, потом она не решилась завести других детей по каким-то причинам? И теперь в ее жизненной программе остались пустоты, которые она и пытается заполнить?

Или это что-то другое?

Взять Киру. Кажется, жизнь свою она прожила правильно, без зигзагов. Никогда ни в чем не сомневалась, всегда знала, как поступить. И все у нее должно быть в жизни объяснимо, если взглянуть со стороны. Но вот в потомстве у нее появляются сразу два больных ребенка… Два необычных ребенка – Кирюша и Иришка.

Да, в тот момент, закутанная Кириным пледом, я подумала именно так. Впервые призналась себе, что моя дочь – больной ребенок, и восприняла эту мысль без паники.

И впервые я подумала о наших детях не как о наших с Леной, а как о потомстве Киры. Как о знаке с Небес. Но о чем тогда это двойное предупреждение? О чем?

Я даже села и тряхнула головой посильнее. Нужно было срочно поделиться с кем-то мыслями. На кухне мама готовила обед.

– А где Кира? – поинтересовалась я.

– В церкви, – ответ прозвучал так буднично, словно Кира всегда по воскресеньям отправлялась в церковь.

Кира! В церкви! Обалдеть. Да у нее весь кабинет забит книгами по научному атеизму и философии марксизма.

– Мир движется к катастрофе, – изрекла я и стащила из миски горсть нашинкованной капусты.

Вопросы распирали меня, и я решила, что только Анжела способна разложить по полочкам темный хаос моей души.

Я вышла в прихожую и схватила плащ.

Нет, я не забыла о ее странности. Ну, о том, что Анжела никого не приглашает к себе домой в выходные. Эта ее категоричность казалась причудой, которая в сравнении с мучившими меня вопросами выглядела незначительной. Она – психолог, мне срочно понадобилась ее помощь, и если я сейчас не получу внятного ответа на мои сомнения, то просто взорвусь!

Набрала номер телефона коллеги, но ответа так и не дождалась. Если Анжела не берет сотовый, то скорее всего она дома и просто не слышит звонка.

Я решила отправиться к ней пешком – проветрить мозги. Погода стояла самая что ни на есть майская. Улица пестрела от детских курток и цветных колясок. Весной все время кажется, что детей вдруг стало втрое больше, чем зимой.

Анжела жила в новой красивой девятиэтажке возле зеленого сквера. Этот дом считался очень престижным. Самый центр города, а место тихое.

Здесь обосновались разные шишки города – бизнесмены, судья, заместитель мэра, прокурор, ректор университета и прочие. И Анжела. Она никогда не распространялась, кто ее муж, но мне приходилось слышать, что вроде как он бизнесмен, но не такой крутой, как его отец. Фамилия Анжелиного свекра была у нас в городе, что называется, на слуху.

Надо отдать должное Анжеле, она никогда не кичилась подобным родством, вела себя скромно.

Я шла и думала о жизни. Только оказавшись перед домофоном, поняла, что мне могут и не обрадоваться.

Однако отступать было поздно.

– Анжел, это я, Света, – сообщила я в домофон.

– Какая Света? – после небольшой заминки поинтересовались у меня.

– Светлана Николаевна.

Снова пауза. Мне стало так неудобно, что захотелось развернуться и убежать. Надо же было поставить себя в такое дурацкое положение.

– Чего ты хотела, Свет?

Я опешила. По домофону объяснять, чего я хотела? Можно ведь догадаться, что если уж к тебе человек пришел домой, нарушив запрет, значит, ему очень надо.

– Свет, ты извини, мне сейчас некогда… Давай завтра поговорим?

В этот момент кто-то вежливо постучал мне по плечу:

– Девушка, вы не закончили?

Я отошла от двери. Стояла на крыльце, что называется, пыльным мешком стукнутая. Пока в моем кармане не запел телефон. Звонила Анжела. Первым порывом было – не отзываться. Но звонки не прекращались, и я решила все же послушать, что она скажет.

– Свет, ты еще не ушла? Ты не подумай… Короче, поднимись на минутку, если не ушла.

В первую секунду я точно была уверена, что подниматься не стану. Но что-то в голосе коллеги насторожило, и я все же решила перешагнуть через обиду.

Открыла Анжела, пропустила меня в просторную прихожую. Я сразу оценила размеры и удобство этого жилья. В коридоре можно в мяч играть, а кухня вполне заменит столовую. Конечно, это не Ксюхины хоромы, но тоже вполне ничего.

– У тебя уютно, – заметила я.

– Свет, что-то случилось? – поинтересовалась Анжела, не приглашая меня пройти дальше. Я все еще ждала, что она объяснит мне свое странное поведение. Ну хоть как-то оправдается. Я подумала, может, у нее гости? Но похоже, она была в квартире одна.

– Мои родители решили взять опекунство над Кариной Грошевой, – сообщила я.

– А-а… – протянула Анжела.

Мне показалось, что она не услышала меня. Вдруг до меня дошло – она нервничает.

– Свет, давай, ты завтра ко мне на большой перемене придешь, и мы все обсудим, – не глядя на меня, быстро заговорила Анжела. – Мне сейчас и в самом деле некогда. Ты только не обижайся.

Я только открыла рот, чтобы ответить, как в дверь позвонили и Анжела метнулась открывать.

Дверь распахнулась, Анжелу буквально втолкнул в квартиру мужчина лет пятидесяти пяти. Может, чуть старше. Мужчина был хорошо и дорого одет, но его лицо с подрагивающими скулами говорило о большой, едва сдерживаемой буре.

– Слушай, ты… – не обратив на меня никакого внимания, прошипел он в лицо Анжеле. – Если еще раз заговоришь с моим сыном о деньгах, ты его больше вообще не увидишь! Поняла?