Ника сначала кивнула, затем отрицательно покрутила головой. В порядке очередности вопросов.

– Время детское, мам. Мы в клуб, меня не ждите.

– Ты за рулем?

– Ну да…

Ника уже, пританцовывая, двигалась спиной к двери, на ходу раздавая нам воздушные поцелуи. Танцевали одновременно все ее части тела – длинные стройные ножки, гибкие изящные руки в браслетах с тонкими, унизанными кольцами пальчиками, милая головка с новым жгуче-черным цветом волос, узкие, почти мальчиковые, бедра и маленькая грудь.

«Танцуй, пока молодой…» – хотелось пропеть ей вслед, но она не нуждалась ни в нашем одобрении, ни в нашем осуждении. Она жила какой-то своей, недоступной и непонятной для нас жизнью.

– А ну-ка дыхни! – приказала Элла, на что Ника изящно изогнулась в нашу сторону и дунула на нас. Ее дыхание – смесь восточных благовоний и свежего ветра. От нее не пахло вином. Но я одна, пожалуй, поймала при этом ее взгляд. Это был взгляд взрослого человека, разговаривающего с детьми. Взгляд человека себе на уме.

Элла вышла вслед за дочерью. Ксюшка выключила свет.

– Теперь моя очередь.

Я решила спуститься и проверить Иришку. Иногда я начинала чувствовать, как она скучает без меня. На этот раз интуиция меня подвела – Иришка сидела рядом с Женей и разглядывала цветные картинки. Она даже не взглянула в мою сторону. В гостиной играли в «Золотого дурака».

– Светуль, включи самовар, – попросила мама.

На кухне Рома Горин разговаривал по телефону. Такой разговор Игорь называет «сюси-пуси».

– И я тоже, – приглушенно ворковал Рома. – Ну а я-то… Ну, не обещаю. Сейчас? Какая ты… Ну-ну. Ну попробую…

Я включила самовар, и тот с ходу начал свою песню.

Рома оглянулся и увидел меня. На его лице сохранялось все то же блаженно-пьяное выражение, с которым он разговаривал по телефону.

– Светик, – кивнул он, – не надумала бросить свою школу и устроиться ко мне в магазин? Я расширяться буду.

Я пожала плечами:

– Игорь говорит, нельзя работать у друзей: или дружить, или работать.

– И это правильно! – улыбнулся Рома. Глаза его были полны масла. Я не видела его любовницу, но Ксюшка говорит, что она ровесница Ники. – Но и нельзя жить так, как вы живете, – с мягкой улыбкой возразил он.

Я почему-то не ушла, когда он начал развивать эту тему. Вот Игорь умеет как-то сразу обрывать тех, кто учит жизни, а мне воспитание не позволяет.

– Пусть тогда муж зарабатывает, котенок. Толкай его. Я ему тысячу раз предлагал экспедитором ко мне. Чернов предлагал ему начальником охраны. Выбор за ним. Инженерами работают теперь только динозавры.

– Значит, мы – динозавры.

Рома снова посмотрел на меня маслеными глазами. Он наверняка обдумывал, как улизнуть отсюда, под каким предлогом.

– Светка, если надумаешь, обращайся без вопросов. Мои продавщицы зарабатывают как минимум в два раза больше, чем учителя.

– Какой я продавец? – пожала я плечами. – Я – училка.

– Да отличный получится продавец! Во-первых, у тебя язык подвешен, укалякаешь любого. Во-вторых, голос приятный. Ну и, что немаловажно, – внешние данные хорошие.

– Спасибо, Рома, я подумаю.

– Ну, думай, думай. Время терпит. Игорю привет.

Рома вернулся в гостиную, и я слышала, как он прощается, ссылаясь на срочные дела.

– От нашей семьи остается представитель в лице Эллочки.

Он обволакивал всех взглядом, полным любви. Я заметила – пьяный человек или всех любит, или всех ненавидит. Одно из двух. Без середины.


Когда Рома ушел, неприятный привкус разговора с ним догнал меня, и я начала злиться на своего мужа. Ну действительно, почему мы так живем? Мы одни из нашей большой компании ездим на старой машине, доставшейся нам от родителей Игоря. «Шестерка» считается белой, хотя после ремонта одна дверца серая – до покраски дело не дошло.

Мы одни живем в Простоквашке, в хрущобе, которая нам досталась от Игоревой бабушки. Всегда тянем от зарплаты до зарплаты. Сначала платили кредит за компьютер, затем – за мягкую мебель. А одежда? А обувь? А непредвиденные расходы? Я постоянно думаю о деньгах. А так хочется не думать о них совсем…

Я расставила чашки сервиза и принялась разливать чай.

Лена и Ксюшка спускались вниз, и обе щурились после темноты.

– А где Кирюша? – первым делом поинтересовалась моя тетка.

Все, кто находился в гостиной, уставились на нее.

– Мы думали, он с вами, – ответила мама, – наверху.

– Здрасьте! – всплеснула руками Лена. – А мы были уверены, что он с вами внизу!

– Кирю-юша! – протяжно прокричала Кира.

Папа отправился по комнатам искать племянника.

Элла вышла на кухню и стала кому-то звонить:

– Можешь приехать прямо сейчас, солнце мое… Это рядом с площадью. Да, выхожу…

Она была более сдержанна в разговоре, чем ее муж, но все же это были те же «сюси-пуси».

– Все, убегаю, – окинула она меня рассеянным взглядом. Вместо масла в ее глазах стоял сиреневый туман.

– А чай?

– Чай с пирогом? Боже упаси! Диета, диета…

Она проплыла в гостиную, расцеловалась с Кирой, просочилась меж гостей и растворилась в прихожей.

Как только закрылась дверь за Эллой, пронзительно затрезвонил раритетный телефон времен товарища Хрущева. Трубку взяла Таня. По ее эмоциональному лицу без труда читалось – произошло нечто невероятное. Положив трубку, она с минуту тупо смотрела на всех нас. Затем виновато произнесла:

– Звонили из травмпункта. Кирюша у них.

– Что он там делает? – спросила Кира.

– Он… кажется, его сильно избили на улице. Но переломов вроде бы нет…

– Кто? Когда? – крикнула Лена. Я даже не подозревала, что она способна так кричать. – Почему он оказался на улице?!

Она металась из гостиной в прихожую и обратно, срывая с вешалки чужую одежду, не в силах найти свою.

– Я поеду с тобой, – сказала я и вытащила из кучи обуви наши сапоги.

– Я с вами, – вызвался Женя. – Нужно заявить в милицию.

– Их нашли уже, – пискнула Таня, которая до сих пор прижимала раритетную трубку к своему животу. – Поймали.

– Кого?

– Тех двоих парней, что Кирюшу побили. Сказали, чтобы вы сначала в милицию заехали насчет заявления, а потом в травмпункт. Это по пути.

– Я с вами, – решила мама, но Кира ее остановила:

– Пусть с девочками едет Женя, а машину поведет Коля – он самый трезвый. И останется место для Кирюши.

У Киры такой тон, что ее невозможно ослушаться. Папа пошел за машиной.

Через минуту мы уже ехали темными улицами к отделению милиции. Лену трясло, я держала ее ледяные ладони в своих.

В дежурке отделения милиции мы увидели двух хорошо одетых парней не старше Кирюши. Только они были, что называется, нормальными. Мне почему-то бросился в глаза объемный вязаный шарф на одном из них. Больше никаких деталей я не запомнила, поскольку дальнейшее действие стало разворачиваться столь стремительно, что стало не до деталей. Лена ураганом пролетела мимо меня и с лету, ни слова не говоря, набросилась на хулиганов. От звона раздаваемых пощечин душный воздух в дежурке завибрировал.

– Ты че, тетя, оборзела? – сказал тот, что в шарфе. Но уже в следующую секунду он слетел со стула – Женя, который вошел в помещение следом за нами, вмазал ему по физиономии.

Второй парень поспешно закрылся руками, и в это время появился дежурный:

– Что тут за самосуд?

Но, увидев Женю, дежурный воскликнул:

– Какие люди! Евгений Викторыч! Какими судьбами?

– Да вот пришлось… – По его скулам гуляли желваки.

– Хулиганы достают?

– Отморозки! – тяжело дыша, проговорил Женя. – Вдвоем на одного! Больного!

Лицо у него побагровело. Я впервые видела, чтобы человек так реагировал на событие, не касающееся его лично. Тем более что Ника оказалась права и Женя действительно бывший мент. Мне казалось, что эта профессия накладывает на людей налет некоторого равнодушия, что ли? Привычки сталкиваться с преступлением. Поэтому реакция Жени меня так удивила.

– Вы об этом сильно пожалеете, – сказал тот, что в шарфе. Приятель помог ему подняться. Пострадавший держался за нос, всячески изображая серьезность своей травмы.

– Да у него кровь! – взвизгнул приятель и оглянулся на дежурного.

– Удивительно, – скривился Женя, – я всегда считал, что у таких отморозков нет ни сердца, ни крови.

– Пожалеете. Пожалеете, – приговаривал подросток, потирая свой нос.

– А ты там не умничай, – посоветовал дежурный. – С отцом будешь умничать, когда он за тобой приедет.

– За мной дядя приедет, – с какой-то особой интонацией ответил тот.

После заполнения необходимых бумаг мы уехали в травмпункт, где нас ждал Кирюша.

Он сидел на кушетке с видом обиженного ребенка. Надутый, сердитый и беспокойный. Лена подлетела к нему, стала трогать, осматривать и обнимать. Лицо у Кирюши было разбито, губа в крови.

Женя разговаривал с дежурной медсестрой.

– Переломов вроде бы нет, в основном ушибы мягких тканей, – сказала она. – А вот насчет сотрясения вам в больнице скажут. Надо понаблюдать.

– Не пойду в больницу, – заявил Кирюша.

Он говорит басом, но выражение лица при этом и повадки остаются совершенно детскими. На первый взгляд Кирюша ничем не отличается от сверстников – такой же долговязый, нескладный, как большинство подростков. Разве что слишком сутулится и прячет глаза от чужих. А интересы у него детские.

Он в тот вечер достал всех своим фейерверком, но взрослым было не до него. Мы обычно запускаем фейерверк ночью, часов в одиннадцать, когда разъезжаются гости. Но Кирюше стало скучно, и он решил купить хотя бы петарды в ближайшем киоске, чтобы устроить стрельбу во дворе нашего дома и напугать гостей. Но до ларька не дошел, его заметили те самые двое подростков. Они спросили закурить, Кирюша их послал, это он умеет. Ну, тут они его и отколошматили.

– Они меня ногами пинали, – вытягивая губы и шмыгая носом, доложил Кирюша. – Они злые придурки.

– Кирюша, надо в больницу, – в один голос воскликнули мы трое.

– Не поеду!

Мы по очереди уговаривали его, суля поход в аквапарк, злополучный фейерверк и много такого, что могло соблазнить его непростую натуру. Пришел папа и присоединился к нам.

Кирюша уперся.

Женя с папой вышли на крыльцо покурить.

– Мамашки, вы уж решайте, – встряла медсестра. – Чтобы к нам потом никаких претензий.

– А вы-то при чем? – огрызнулась Лена. Она выглядела взвинченной и усталой. Ей в таком состоянии лучше ничего не советовать, и я молчала.

– Как это – при чем? А если ему дома плохо станет? Вы потом меня и обвините.

– Сказал, не поеду в больницу! – повторил Кирюша и обиженно махнул рукой на медсестру, как это делают маленькие дети. – Домой хочу! К бабуле Кире!

– Домой! – решительно поднялась Лена.

– Так вы что же, в больницу не поедете? – уточнила медсестра.

– Не поедем, – ответила Лена.

– Ну, воля ваша.

Медсестра взяла выписку, которую только что заполняла, и разорвала на мелкие кусочки.

– Что вы сделали? – не поняла я.

– Я сняла с себя ответственность, – любезно ответила она. – Ваш ребенок – ваше право. Я вас предупредила.

Мы вышли на крыльцо, и первое, что предстало нашим глазам, – отъезжающая от крыльца милицейская машина. Папа стоял как изваяние, в застывшей руке дотлевала сигарета.

– А где Женя? – спросили мы.

– Ничего я не понял. – Папа пожал плечами. – Подъехала милиция, Женю попросили проехать с ними. Надели наручники, запихнули в машину и увезли.

– Так, все! – занервничала Лена. – Домой!

Напрасно она надеялась, что крыша нашего дома – теплого, старого и надежного – принесет долгожданный покой.

Едва мы переступили порог, мама сообщила:

– Звонил Женя из милиции. Его арестовали за то, что он парня побил. Он просит тебя, Лена, приехать к нему.

Лена опустилась в кресло. И остальные расселись в гостиной – кто где. Все молчали, а Кирюша ел салат.

– Свои же менты сдали! – поразился папа. – Видимо, эти отморозки оказались чьими-то сынками.

Иришка уже спала наверху, и мне ужасно хотелось подняться к ней и вытянуться рядом.

– Кирюша должен лечь в больницу, – наконец прозвучал голос Киры.

– Я не хочу! – с набитым ртом проговорил Кирюша. Но Кира только подняла ладонь, и он замолчал.

– Сейчас у нас нет никаких свидетельств о том, что он пострадал. А вот обидчик, похоже, времени не теряет. Сейчас он ляжет в больницу и окажется единственным пострадавшим.

– Не единственным, – напомнила я. – Еще – Женя.

– Ну да. Женя окажется крайним, – согласилась Кира.

Кирюша продолжал канючить, но уже не так уверенно.

– Дорогой, – обняла его Лена, – ну скажи, что ты хочешь, чтобы мы тебе подарили? В обмен на то, что ты ляжешь в больницу?

Кирюша задумался. Все замерли, ожидая.

– «Жиллетт» – лучше для мужчины нет, – наконец заявил он.