Алина Знаменская - Свидетельница

– Купим, – кивнула Кира. – Лидуся, собери его. Да напоите Лену чаем!

Остаток ночи ушел на то, чтобы устроить в больницу Кирюшу и обсудить случившееся. Надо было выручать Женю. Пришли к выводу, что самым внушительным и представительным из нашей компании является Рома Горин. С утра Кира принялась названивать ему.

Рома явился ближе к обеду и с порога заявил:

– Дело – швах.

Он уселся в кресле, мы все столпились вокруг него.

– Один из этих молокососов, тот, которого Женя справедливо поучил жизни, оказался родным племянником начальника ГИБДД.

– При чем здесь ГИБДД? – не поняла тетя Таня.

– ГИБДД, дорогая моя Татьяна Викторовна, при всем, – хмыкнул Рома. – Выше начальника ГИБДД не прыгнешь. Портить отношения с этим дядей даже мэр не станет.

– Влип Женя, – сказал папа. Впрочем, это уже все поняли.

– Прекрасно! – патетично воскликнула Кира. – Был этот сопляк преступником, стал пострадавшим. Зачем вообще Женя потащился с вами в милицию?

– Мам, ты же сама его отправила! – воскликнула моя мама, и была права.

– Что же теперь будет? – спросила я.

– Что будет? – Рома живо обернулся. – Женю будут держать до тех пор, пока Лена не заберет свое заявление.

– Обидчик моего внука должен быть наказан! – заявила Кира. Все посмотрели на Лену. Все-таки Женя считался ее новым мужчиной, и он всем понравился.

– Я буду добиваться справедливости, – заявила моя тетя.

– Молодец, – подытожила Кира.

Каждый понедельник я вхожу в интернат с замиранием сердца: что-то ждет меня после выходных?

Едва я попала в длинный коридор этажа начальных классов, от пестрой массы детей отделилась рыжая точка и устремилась в мою сторону.

Карина Грошева бежала, как умеет бежать только она, словно ей на старте свистком была дана команда «марш!», а на финише ждет заветный приз. При этом в затылок дышат сильные, тренированные соперники.

Призом являюсь я. Соперники Карины – весь мой 2-й «Б», который толпился у дверей класса, ожидая меня.

Девчонка – рыжая, маленькая, стремительная, как пуля, ударилась головой о мой живот. Я и охнуть не успела, как она обхватила меня цепкими ручками. Сжала, как прищепка.

– Светланочка Николаевна! – выдохнула она и прижалась к моему животу щекой и ухом.

– Здравствуй, Карина, – спокойно сказала я и провела легонько по ее волосам. – Как прошли выходные?

Пока мы шли по коридору, она крепко держала меня за талию и заглядывала в глаза. Ее взгляд умоляющий. Я бы даже сказала – он выражал муку. Она словно не слышала вопроса, но я знаю, что это не так.

– Вы такая красивая с-сегодня, – с умилением промолвила она. – У вас новый к-костюмчик…

Я поймала на себе хмурый и насмешливый взгляд Паши Скворцова. Хотелось бы отцепить от себя Карину, но это не так просто.

Девочка немного заикается. Когда начинает спешить или волнуется, это особенно заметно. Заикание сильно осложняет ей жизнь. Мальчишки обожают ее передразнивать.

Едва мы зашли в класс, Карина начала взахлеб отвечать на мой вопрос:

– Без вас было так с-скучно, Светлана Николаевна! В субботу была уборка, потом б-баня. На ужин давали п-п-печенье. Вечером смотрели с-с-сериал, а Кузьмичева из восьмого класса подралась с Г-г-гусевой. А вы уже знаете, что Гусева б-бе-беременна?

Я еще раз тщетно попыталась отцепить от себя Карину и ответить на приветствия остальных детей. Мальчики старались привлечь мое внимание потасовками между собой, новыми трюками и всякими глупостями. А девочки стремились до меня дотронуться, а если повезет – занять место Карины. Но это было нелегко. Грошева смотрела мне в глаза нежным, преданным взглядом, а сама потихоньку отодвигала конкуренток свободной рукой и даже ногой. Но дети теснили ее. Я же всегда стараюсь уделить внимание каждому – до того, как прозвенит звонок.

Я провела по стриженой голове Вовы Ширяева, другой рукой обняла Таню Репину, попутно задала вопросы:

– Катя, ты читала? Проверим сегодня. Коля, покажи руки. Молодец, сделал, что я просила. Что, Юлечка, ты мне хочешь показать?

Они все еще толпились возле меня, потихоньку толкаясь и щипая друг друга, когда Юля Зуйко, приходящая, домашняя девочка, достала из своего портфеля и торжественно понесла мне свое достижение – собственноручно связанный шарф.

– Сама связала? – изумленно ахнула я. Мне действительно в диковинку такое. Сама я ни вязать, ни шить не умею.

Интернатские девочки ревниво затихли. Карина все еще держала меня за талию.

– Бабушка только показала. Это легко. – Юлино личико дружелюбно и доверчиво. У нее карие глаза, что роднит ее для меня с моей Иришкой. Мне очень симпатична Юля. – Тут нетрудно. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная.

– Молодец! – похвалила я. – У меня никогда не хватало усидчивости самой связать что-нибудь.

– Я вам к Восьмому марта обязательно свяжу такой же! – заявила Юля, и я ничего не успела ответить.

– Врешь ты все! – крикнула Карина, и лицо ее стало красным, веснушки потемнели. – Это твоя б-б-бабушка вязала, а не ты!

– Нет, я! – попыталась защититься Юля. – Я показать могу!

Карина оторвалась от меня, схватила шарф и швырнула в Юлю.

– Бешеная! – возмущенно воскликнула Юля, поднимая шарф.

Образумить Грошеву мне не удалось, она уже не видела меня. Она вцепилась в Юлю как клещ. В глазах – ярость, даже ненависть.

Юля завизжала. Ширяев и Скворцов бросились к дерущимся, но они мне только мешали. Я прыгала вокруг детей и кудахтала, как клушка.

– Карина! – крикнула я. – Прекрати сейчас же!

– Мама! – отчаянно завопила Юля, закрывая расцарапанное лицо.

Мальчикам удалось схватить Карину и даже оттащить ее от жертвы, но и им досталось. Грошева вертелась волчком, при этом шустро орудовала кулаками и локтями. Она била куда попало. В такие минуты мне кажется, что маленькая Грошева обладает силой взрослого мужчины. Но это всего лишь поведение затравленного зверька. Она кусает, царапает и пинает одновременно.

– Девочки, зовите медсестру, – приказала я, и Таня Репина сорвалась с места. За ней устремилась Катя.

– Ширяев! Скворцов! – выкрикнула я. – Да отойдите же вы оба!

Ширяев разозлился и от этого начал браниться:

– Дура! Шалава! Шлюха! П…да!

Весь запас своего мата Вова охотно вывалил на Карину. Мой невнушительный голос утонул в криках 2-го «Б».

Красная, растрепанная, с перекошенным лицом, Карина вдруг бросила в лицо горько ревущей Юльки:

– Зови, зови свою мать! Не н-нужна ты ей! Твоя мать – б…ь!

Юлины глаза на миг распахнулись, и в следующее мгновение плач перешел в рыдания.

На пороге выросла школьная медсестра Зинаида Карповна – и вовремя. Грошева уже лежала на полу, задыхаясь от рыданий, и билась головой об пол, сучила ногами.

– Ну, ну, моя милая, – приговаривала Зинаида Карповна, решительно направляясь в сторону Карины. Истерика внезапно прекратилась. Грошева сдулась, как проколотый шарик. Зинаида Карповна легко подняла девочку и понесла на руках, прижимая к груди, как трехлетнего ребенка. Грошева на руках медсестры – обмякшая и бессильная, как тряпочная кукла.

Еще минут десять от урока ушло на то, чтобы успокоить рыдающую Юльку. Чистенькая, ухоженная, ласковая Юлька вздрагивала всем телом, икая от слез. От нее пахло мылом и корицей.

Я погладила ее по спине и пробормотала что-то утешительное. Мысли мои были о пропавшем уроке. Только бы на шум не явилась завуч. В интернате за глаза ее называли только по фамилии. Кондратьева – очень суровая женщина. Хотя я лично пока с ней не сталкивалась.

– Не слушай, Юля, что эта Грошева говорит про твою маму, – вклинилась Оля Ланочкина. – Она просто завидует, что у тебя бабуля есть. У самой-то Грошевой только мать, да и та к ней не приходит.

Кое-как мне удалось усадить перевозбужденный класс – девять мальчиков и восемь девочек, девятая – в медпункте. У нас – русский язык.

Я снова не укладывалась в план урока. Больше половины детей не усвоили материал предыдущей темы, и я, дав задание двоим, с остальными начала заново.

Двое – это Юля Зуйко и Саша Шадт. Оба они живут дома с бабушками. Эти дети приходящие, они обогреты и обласканы теплом своих бабушек. Иногда мне хочется сказать этим бабушкам: «Заберите отсюда детей! Отдайте их в нормальную школу! Пока не поздно!»

Но что я буду делать без этих детей и без этих бабушек?

К концу урока возвратилась Грошева – тихая, смирная. Она не смотрела на меня.

– Садись, Карина, – разрешила я.

На математике новое ЧП – Ширяев расковырял бородавку.

– У меня кровь, – показал он, и сидящая рядом Оля Ланочкина побледнела.

– От бородавки бывает заражение крови, – компетентно заявил Скворцов. – Бородавка – как родинка.

У Ширяева задрожала губа. Снова у нас медсестра.

– Да я у вас скоро пропишусь, второй «Б»! – шутит она.

Мне не до шуток. Я вымотана двумя уроками напрочь. Мне срочно необходимо человеческое участие.

После второго урока у меня окно, я отправилась искать Анжелу. Это наш школьный психолог, и еще она выполняет работу воспитателя. Мы близки по возрасту, и поэтому иногда чаевничаем вместе.

Увидев меня, Анжела включила электрический чайник и вытряхнула из сумки конфеты «Коровка».

Я взяла чашку – руки у меня тряслись.

– Не могу больше. Чувствую себя беспомощной с этими детьми. Они меня с ума сведут.

– Съешь конфетку, – улыбнулась Анжела. Слушая меня, она никогда не делает сочувствующего лица. Может быть, благодаря этому я выдерживаю здешнюю школьную жизнь.

– Ненавижу понедельники. В этот день мои дети неуправляемые. У них просто крышу сносит. Моя Грошева в этот день просто безумная.

– Понедельник – день тяжелый, – согласилась Анжела, наливая чаю.

– Может, дело в том, что они за выходные от дисциплины отвыкают?

– Мимо. – Анжела вынула пакетик с чаем и с видом факира закрутила нитку. – Сразу видно, что ты уроки ведешь, а по интернату дежуришь редко.

– Ну так раскрой мне секрет!

Анжелка любит обжигающе горячий чай, я же пью, когда он немного остынет.

– По выходным они ждут своих матерей. К некоторым ведь приходят, навещают. Остальные тоже ждут хоть кого-то. Чуда ждут. Это мучительно для интернатских – выходные. Кто-то уходит в гости к родственникам, но большинству некуда идти.

– Ну, это я могу понять – взрослые не приходят, взрослые виноваты… Но моя Грошева кидается на детей. Иногда мне кажется, что она кого-нибудь покалечит! Прошлый раз она швырнула Репину о подоконник, та подбородок до крови разбила!

– Ну, Карина – особый случай. А взрослых она готова обожать, правда?

– Да. – Я удивлена. – Ты знаешь почему?

– Ты просто, Свет, не очень еще изучила своих учеников. А мне пришлось. У меня на них досье. Твою Грошеву родила мать-малолетка. Бедолаге пятнадцати не было, когда залетела. Вот и представь – подружки на танцы бегут, по женихам, а у нее орущее чадо в подоле.

– А бабушка?

– Бабушка такая же непутевая, как мать. Ты, говорит, родила, сама и расхлебывай. И вот мать-малолетка одна, с орущим кульком, который раздражает. Весело?

– Ну и?

Анжелка подлила себе еще чаю и взяла конфету.

– Мать твоей Грошевой лупила свою дочь с пеленок. Повод был не нужен, Карина виновата уже в том, что родилась. Знаешь, как она ее воспитывала? Она швыряла ее об стенку, таскала за волосы, привязывала к кроватке. Девчонка готова была ползать перед ней на карачках, лишь бы заслужить одобрение, хоть один ласковый взгляд, хоть намек на улыбку. Но получала одни пинки. И это – от самого близкого и любимого человека. А чего ждать от остального мира?

Мой чай остыл, я забыла про него.

– Ненависть – это обычный язык общения, которому обучила мать. Теперь Карина борется за каждую каплю любви взрослого человека, зная, что дети заслуживают лишь ненависть.

Я слушала Анжелу, и меня слегка подташнивало.

– Откуда ты все это знаешь?

Я читала личные дела. Там лишь скупая строчка – мать лишена родительских прав. Там нет подробностей, это я знаю точно.

– Судья – моя знакомая. Она вела дело Грошевой. А иск подали соседи, которые все это наблюдали. Ты пей чай-то, остыл уже совсем.

В дверь заглянул Паша Скворцов.

– Ты почему не на физкультуре? – поинтересовалась я.

– У меня освобождение. Я к вам, мне нужно…

Скворцов покосился на Анжелу – при ней он говорить не станет. Психолог для детей что-то близкое слову «псих». Воспитатели пугают психологом.

Пришлось спуститься в свой класс.

– Что у тебя, Паша?

Скворцов достал из парты пакет и положил его передо мной. Вид у мальчика был хмурый и обиженный.

– Я это не надену.

– Что это?

В пакете лежали новые серые брюки с биркой. Я слышала, что в субботу интернатским выдавали одежду. Брюки как брюки.