Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

Когда же об этом рассказали настоятелю монастыря, он явился в дом к бывшему монаху и слезно умолял его вернуться в монастырь. А когда тот не согласился, страшно огорчился и, запершись в своей келье, дни и ночи напролет молил Бога о том, чтобы тот не допустил, чтобы юный монах осквернил себя грязью этого мира.

И случилось великое чудо! В день свадьбы молодой человек умер на своем брачном ложе, не успев даже коснуться своей невесты.

Отец считал, что если бы этот святой человек молился с тем же усердием о чем-нибудь еще, Господь непременно внял бы его молитвам. А я тогда подумал, что, наверное, он мог бы сделать так, что какой-нибудь бедняк вдруг стал бароном или чтобы люди перестали воровать или грешить вообще. Возможно, если бы этот настоятель был жив и теперь, он мог бы молиться о душе дона Перналя, с тем чтобы тот явился к королю с повинной.

– Может, да, а может, и нет, – дон Санчус улыбнулся в усы. – Как знать? Одно могу сказать со всей определенностью. Бывают случаи, когда бедные люди вдруг приобретают богатства, а богачи становятся нищими. Но чтобы вдруг все перестали грешить? Боюсь, эта задача не по силам даже Господу Богу, не то что твоему настоятелю. Кстати, мне кажется, я знаю, о ком ты говорил. Не хочется тебя расстраивать, но он на самом деле был не из образцовых христиан и кончил, надо сказать, не лучшим образом. Ну да бог с ним.

Дон Санчус дал мне понять, что я могу отправляться на кухню, но я попросила его продолжить рассказ и поведать о том, что же на самом деле произошло со святым настоятелем и отчего дон считает его плохим христианином.

– Что ж, Ферранте, не хотелось мне разбивать твои юношеские иллюзии, да, видно, придется. Дело это происходило не где-то там, в заморских странах, а именно в Португалии. Скажу больше: недалеко от Лиссабона. И не в неведомые времена, а двадцать пять лет назад.

Настоятель монастыря, по понятным причинам я не стану раскрывать его имени, да и название самого монастыря, с твоего великодушного позволения, сохраню в тайне. Так вот, настоятель монастыря мечтал прослыть святым. Но снискать славу не своей святой жизнью, а единственно тем, что его монастырь должен считаться раем земным. Куда всякий захочет попасть. Делалось это для того, чтобы знатные люди посылали туда своих отпрысков, отдавая монастырю деньги и земли.

Поначалу настоятель действительно создал более чем мягкий устав, позволяя монахам вести чуть ли не светскую жизнь, за что они его не уставали прославлять. Поговаривали, что иноки, которых он величал «возлюбленные чада», пили вино и ели скоромную пищу даже во время поста. Им не возбранялось встречаться с женщинами, лишь бы только они не покидали «святой обители».

И что же? Подобный образ жизни внес в жизни монахов соблазны, и вот один из них.

Самый замечательный и знаменитый гравер, принесший монастырю немалые доходы и прочную славу, познакомился с прекрасной девушкой и решил жениться на ней, уйдя из монастыря. Подобный поступок бросал тень на сам монастырь. Ведь отец-настоятель раструбил всем вокруг, что из его обители никто не пожелает уйти, иначе как блаженно почив. И вдруг такое!

Настоятель тотчас устремился за беглецом и нашел его в доме родителей. Напрасно он умолял юношу одуматься, напрасно пытался подкупить или запугать его. Молодой человек оставался непреклонен в своем решении, и тогда святой отец пошел на страшный шаг. Он послал юноше свадебный подарок – шейный платок, пропитанный ядом. Жених надел платок на свадьбу, ядовитые пары проникли через ноздри и кожу, отравив его.

Тогда эта история действительно принесла монастырю великую славу. Но прошло немного времени, и оттуда ушел другой юноша. История повторилась. Потом то же сделал третий, четвертый… И всякий раз святой отец уединялся в своей келье и молился. После чего незадачливые беглецы умирали.

Сам король просил меня расследовать то дело, так как поползли дурные слухи.

Все свидетели в монастыре говорили одно и то же, что святой отец уходил в свою келью, после чего беглецы умирали один за другим. Я подумал, что же скрывается за этими одинокими молениями, чего не видят или не могут поведать мне монахи? Для этой цели я стал допрашивать родственников убиенных, их друзей и прислугу и узнал, что во всех случаях настоятель либо наведывался к отступникам сам, либо посылал им подарки.

В этих расследованиях мне помогал мой воспитатель и друг, верный Карнелиус, на глазах дочери которого в первую брачную ночь умер ее жених. Бедняжка помутилась рассудком и вскоре покончила жизнь самоубийством. После этого случая Карнелиус онемел, а я дал ему слово во что бы то ни стало распутать это дело.

– И что же? Вы вывели настоятеля на чистую воду? – я чуть не задохнулась, услышав скорбную историю Карнелиуса.

Теперь-то стало ясно, отчего вечно сидевший у огня слуга вдруг сумел разгадать мою тайну, в то время как его мудрейший господин продолжал верить в мой маскарад!

– И да, и нет, – поморщился дон Санчус. – Я провел расследование, добившись от отравителя чистосердечного признания, и доказал, что настоятель попросту травил своих монахов.

Тогда Карнелиус уговорил меня сообщить настоятелю, что, мол, его будут судить за колдовство и, без сомнения, сожгут. Ведь монахи видели, как он уединялся в своей келье, но кому он там молился, оставалось загадкой, хотя Богу не угодно убивать своих возлюбленных чад одного за другим.

Рассудив, что смерть через отсечение головы менее болезненна, нежели смерть на костре, настоятель начал давать показания о том, каким образом и у кого он добывал яд, как пропитывал им вещи и подсовывал их беглым монахам. Все его объяснения были правдивы, а эксперименты, проводимые мною над отравленными вещами, показали, что количество яда в каждой могло бы свалить и быка, не то что человека.

Я составил подробнейший отчет королю, готовясь выступить в суде. Но дальше слов дело не пошло. Оказалось, мой отравитель отказался от своих показаний, едва только ему намекнули, что никакой опасности нет и он может быть свободным яко ветер. Дело в том, что святой отец имел море самых горячих приверженцев, которые могли бы возроптать на Афонсу Четвертого, повели он казнить их кумира.

Меня поблагодарили за хорошую работу и предложили не распространяться об этом деле. Но я был молод и горяч, я обещал Карнелиусу наказать убийцу его зятя и решил во что бы то ни стало добиться справедливости…

– И что же? – не отрываясь, я глядела на дона Санчуса, уже понимая, к чему он клонит.

– Я перестал быть придворным лекарем и был отстранен от двора, – он встал и проковылял до окна, открыв ставни. – Пятнадцать лет опалы и кропотливого труда!..

В пятнадцать лет умер один мой друг детства. Для него пятнадцать лет – целая жизнь. А я просидел в этом забытом богом доме пятнадцать лет! Пятнадцать лет, за которые мой друг Карнелиус не сказал и пары слов. Впрочем, он продолжал молчать и дальше… Вот чего мне стоила правда! Вот какую награду получил я за блистательно проведенное расследование. Не знаю, зачем я все это вам рассказываю, – он зябко поежился, следя за тем, как из-за крыш соседних домов встает солнце. – Карнелиус заговорил со мной только недавно – на смертном одре. Когда-нибудь я расскажу тебе о последних словах моего бедного друга. Не сейчас.

Я хотела было упросить добрейшего дона Санчуса продолжить разговор за завтраком или во время пути в Лиссабон, но господин отказался поднимать эту тему впредь до окончания расследования дела дона Перналя.

Позавтракав, мы отправились в Лиссабон и гнали коней целый день, не останавливаясь даже для того, чтобы перекусить или отдохнуть на постоялых дворах.

Через два дня такого бешеного темпа мы три раза были вынуждены менять коней, пока несчастный, но уже начавший справляться со своими ранами Лиссабон не встретил нас лучами новорожденного солнца.

Не отдохнув и не дав мне перевести дух, дон Санчус отправился к капитану замковой стражи, с которым был знаком лично. После чего, взяв с собой хорошо вооруженный и прекрасно подготовленный отряд, мы отправились в дом дона Перналя.

– Постарайтесь не удивляться, милый Ферранте, – шепнул мне дон Санчус, нервно поглаживая притороченные к поясу ножны. – Я много думал и пришел к выводу, что в этом деле не подойдут наши обычные методы. Наш враг действует нагло и открыто, он убежден в своей вседозволенности, а значит, нет никакого смысла проводить какое бы то ни было следствие. Нужно работать быстро, нахраписто и свирепо! Это единственный язык, на котором мы будем поняты и добьемся наивернейшего результата.

Я ничего не поняла, но решила, что стану смотреть в оба и по возможности помогать.

Поравнявшись с домом дона Перналя, начальник стражи спешился и постучал дверным молотком. Его люди расположились по обеим сторонам двери, так что, как только дверь начала открываться, они ворвались внутрь дома, вооруженные до зубов. Старик привратник был сбит с ног и брошен лицом на землю.

Во дворе стражники быстро похватали занятых своими привычными делами слуг. Их тут же повалили на землю, не стесняясь рукоприкладствовать и поднимать неимоверный шум.

Выскочивший на крики и возню с мечом в руках и в розовом исподнем дон Перналь застыл на месте, не веря своим глазам. Начальник стражи и дон Санчус медленно подошли к нему, при этом офицер держал руку на рукоятке меча, а шедший чуть сзади дон Санчус развернул перед доном Перналем полученную от короля грамоту. После чего дон Мигель Перналь был вынужден отдать свой меч.

Переполненными отчаяния глазами он следил за тем, как в доме хозяйничали королевские лучники и копейщики, видел, как из внутренних покоев прямо на двор вывели растрепанную любовницу в незашнурованном до конца платье, которую он выдавал за жену. Ведущий ее за волосы стражник без зазрения совести пялился в ложбинку между грудей. При этом ни начальник стражи, ни сами военные не стеснялись кричать во весь голос, что подмена и убийство – доказанное дело. И палачи уже ждут обвиняемых для допроса с пристрастием.

Желая открыть парочке весь ужас их положения, дон Санчус приказал раздеть обоих догола прямо посреди двора, на глазах у любопытной черни. Не снимая перчаток для верховой езды, копейщики начали срывать одежду с дона Перналя и его фальшивой жены. Несколько раз при этом несчастный любовник порывался остановить жестоких военных, но этого ему не позволили.

Раздетых и униженных, господина Перналя и его любовницу наконец разлучили. Не дав любовникам перекинуться и парой слов, дон Санчус приказал отвести даму в комнату привратников, где ее должен был допросить специальный следователь. Дона Перналя – в одну из комнат в доме. Было больно наблюдать за тем, как несчастная женщина тянулась к своему покровителю, какое отчаяние охватило ее, когда она вдруг поняла, что на допрос их поведут по отдельности, где они не смогут даже держать друг друга за руки.

Пораженная до глубины души всеми этими событиями, я тем не менее нашла в себе силы, для того чтобы проследовать за доном Санчусом в глубь дома.

– На каком основании, милостивый государь, вы ворвались в мой дом и позволяете себе здесь бесчинствовать! – орал на дона Санчуса голый и раздавленный дон Мигель Перналь, которому так и не было предложено прикрыть срам.

– На том простом основании, что вы обвиняетесь в подлом убийстве своей жены доньи Катарины Перналь и подлоге, – со спокойной уверенностью отвечал ему дон Санчус. – На основе грамоты, подписанной королем.

– Но моя жена здесь. О господи, что вы сделали с моей несчастной женой?! Подумать только – сколько она уже претерпела, бедняжка, будучи околдованной, и сколько ей еще предстоит! – дон Перналь заломил было руки, но тут же опомнился и опустил их вниз, прикрывая свое достоинство.

– Ваша жена убита. И вы это прекрасно знаете, – дон Санчус выдержал взгляд дона Мигеля, спокойно усаживаясь за стол, с которого один из стражников услужливо сорвал скатерть со всей имевшейся на ней посудой.

Та грохнулась об пол, оглашая дом прощальным звоном дорогой керамики.

– Повторяю – моя жена здесь. Вы сами отправили ее в привратницкую, – дон Перналь сверкал глазами, наблюдая за тем, как стражники и следователи роются в его сундуках.

– Труп вашей жены найден и опознан, – сделав этот словесный выпад, дон Санчус проследил реакцию дона Перналя, лицо которого покраснело и почернело, так что мне показалось, что его хватит удар.

Я поднялась, чтобы принести воды, но дон Санчус остановил меня.

– Скажите, ваша супруга была горбатой? – голосом, полным отеческого тепла и заботы, спросил он у дона Перналя.

– Да, до того, как силой моей любви проклятие было снято, Катарина носила уродливый горб… – дон Мигель побледнел, глаза его метались в поисках спасительной соломинки. Заученная фраза о неземной любви, которая могла понравиться при дворе, казалась вымученной в обстановке жестокого допроса.