Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

– Труп опознан. И нет смысла скрываться, – дон Санчус приказал одному из стражников сбегать за водой, со спокойной веселостью наблюдая конвульсии поверженного противника.

– Но это не ее труп. Где вы могли его найти?

– А где вы его закопали? – вопросом на вопрос ответил дон Санчус.

– Я не закапывал. Что вы вообще себе позволяете? Моя жена жива и здорова, она…

В этот момент в дверь постучали и на пороге показался мой знакомый палач, с которым я перед поездкой к дону Санчусу успела поговорить об оболганных женщинах.

– Дама во всем созналась, – сказал он, поигрывая окровавленным бичом. – Что прикажете с ней делать теперь?

– Моя любимая? – лицо дона Перналя побелело точно полотно. – Вы посмели истязать мою любимую! Да люди вы или нет?! – Он вскочил, пытаясь задушить палача, но был сбит с ног, связан и водворен на прежнее место. – Неужели вам не ведомо, что женщина – высшее существо, причинить боль которой является наиглавнейшим из грехов! – вопил он, плюясь и скрежеща зубами. – Как вы могли пытать благородную донну, не будучи уверенными в ее вине?! Что теперь вы намерены сделать с ней?

– Ваша сообщница будет отправлена в тюрьму, где и дождется решения суда. Что же касается вас… – дон Санчус сделал выразительную паузу.

– Она ничего не знала. Я заставил ее! Она никогда бы не причинила никому зла! Это все я! Я чудовище! Запишите, я женился на дочери Самуила Тарсо по расчету и, присвоив ее приданое, запер ее саму в башне замка Розеу близ города Бежа. Но верьте мне, благородные сеньоры, ни я, ни моя дорогая Луиза не убивали ее и не причиняли никакого вреда, кроме лишения свободы и капиталов. Так что если мою законную жену после и убили, то сделал это не я, и уж никак не Луиза.

– Отправьте человека за доньей в замок Розеу, – не отворачиваясь от дона Перналя, приказал дон Санчус. – Молите Бога, сударь, чтобы ваша жена оказалась жива и вас судили только за подлог. Пока же мы не получили свидетельств вашей невиновности по этому делу, скажите, откуда взялась эта Луиза и как вы замыслили столь ужасное дело?

– Луиза была служанкой моей жены, прибывшей в Лиссабон. Мы сразу же полюбили друг друга, – лицо дона Перналя на мгновение расплылось в счастливой улыбке, и тут же он снова напрягся. – То есть она не любила меня, она вообще не хотела ложиться со мной! Все я, так и запишите, господа! Я принудил ее стать моей любовницей, и затем, когда решил, что хочу видеть ее рядом с собой и днем и ночью, решил запереть где-нибудь в отдаленном замке свою жену и придумал эту историю с колдовством. Запишите, господа, что Луиза все время отговаривала меня, говоря, что из-за нас пострадают невинные. Но я не внял ее справедливым речам! – он сделал паузу, удостоверяясь, что его показания записываются. – Я погряз в грехе и пороке. Я чудовище, а она невинный ангел. Вы не представляете, господа, как она плакала и молилась о душе несчастной, которую мы решили обвинить в колдовстве! Как рыдала, узнав, что та оказалась настолько бесчестной, что, признавшись в колдовстве, начала очернять своих подружек. Однако что мы могли сделать?! Запишите, господа, что Луиза пыталась броситься в ноги к королю или принцу и признаться в содеянном. Но я запер ее в доме…

Записав показания дона Перналя, ему и Луизе разрешили одеться. После чего стражники препроводили обоих преступников в тюрьму.

Я была поражена. Впервые я видела Заплатанного Рыцаря не злым насмешником и сквернословом, который преследовал меня своими колкостями и непристойностями, а честным и любящим. Было невыносимо думать, что теперь, после того как он вдруг открылся со столь привлекательной стороны, его ждет смерть.

Кстати, покидая дом дона Перналя, я узнала, что приглашенный палач и не думал допрашивать лжежену рыцаря. В крошечной привратницкой это было бы весьма затруднительно. Оказывается, дон Санчус велел ему явиться с тем, чтобы окончательно сломить волю подозреваемых, а не для того, чтобы истязать кого-либо. За столь эффектное появление дон Санчус велел выдать из королевской казны палачу столько же, сколько тот имел обычно за четвертование с последующим сжиганием останков. Палач остался доволен представлением, пообещав и впредь оказывать добрейшему дону Санчусу любые услуги.

Через пару дней из Розеу привезли настоящую донью Катарину, которая оказалась жива и невредима. Так что ее мужа не казнили, а лишили дворянского звания, всех титулов, привилегий и полученного обманом состояния, после чего король велел прогнать его вместе с любовницей из страны, куда они не смели вернуться под угрозой смерти.

Говорили, что, узнав о столь позорном наказании, дон Перналь просил у короля, чтобы его казнили как дворянина, но мысли о незавидной участи любовницы, выброшенной на улицу, без покровительства и помощи, сделали свое дело, и бывший рыцарь принял свою судьбу с героической покорностью.

Стараниями дона Санчуса большую часть схваченных женщин удалось оправдать и отпустить на свободу. Десятерых же из них, успевших оклеветать себя, ждала неминуемая смерть.

Переодевшись в женское платье, я навещала вновь свободную и вернувшую все свои деньги и земли донью Катарину Перналь. Знакомство с ней свел и дон Санчус, который, подобно мне, был поражен глубиной познаний и мягким характером этой дамы.

При доне Санчусе я все еще играла роль молодого человека, состоявшего на службе у его племянника, в то время как с доньей Катариной была вдовой господина Алвиту. Запутанная, в общем, получилась история.

Много времени спустя я узнала, что донна Катарина Перналь, великодушная в своем милосердии, простила своего бывшего мужа. Узнав от дона Санчуса подробности допроса и о том, с каким достоинством держался обманувший ее рыцарь, как он защищал свою любимую, она сжалилась и дала им денег на переезд в Испанию и покупку приличного дома.

Тем не менее следствие шло к концу, и я понимала, что еще немного и мне вновь придется прощаться с доном Санчусом, которого я любила всем сердцем, несмотря на то, что он некрасив и годится мне в отцы. Предстоял серьезный разговор, в результате чего я должна была либо снова занять место придворной дамы в свите графини Литиции Альвару, либо, взбунтовавшись против ненавистного любовника, уйти от него, чтобы уже не расставаться с Санчусом.

Я пришла в гостиницу, где поселился дядюшка, не желая докучать племяннику. О моем визите дон Санчус был предупрежден накануне запиской, но, случись у него свои дела, он не стал бы дожидаться, приказав слуге впустить меня и задержать до его возвращения.

Дон Санчус ждал меня, сидя в старом кожаном кресле. При виде меня он вежливо приподнялся, подавая мне руку для поцелуя. Мы обменялись вежливыми приветствиями, после чего поговорили о произведенном следствии и о восстановительных работах в городе после землетрясения, невольными свидетелями которого мы оказались. Через три дня он намеревался закончить дела при дворе и отправиться домой.

Разговор не клеился. Я чувствовала, как в воздухе невидимой пеленой нависает напряжение. Так бывает перед грозой, когда небо уже заволокло тучами и гром бродит где-то совсем рядом. То и дело сверкает молния, а дождя все нет да нет. Не без удивления для себя я понимала, что дон Санчус и сам ждал этого разговора, а теперь не может подобрать нужных слов.

Наконец он нашелся и, попросив слугу принести напитки и не беспокоить нас, подошел к дверям и задвинул засов. Я удивилась. Никогда еще дон Санчус не проявлял такой секретности по отношению ко мне.

– Я многим старше вас, милый Ферранте, и хотел бы поговорить с вами, как говорил бы с родным сыном.

Я напряглась.

– Скажите, многие считают меня умным и проницательным человеком. Многие и даже сам король жалуют меня своим вниманием, доверяя самые сокровенные тайны, – он посмотрел на меня, отмечая, как я среагирую.

Я прижала руку к груди и почтительно склонила голову.

– Милый Ферранте. Мне приходилось распутывать сложнейшие дела, многие из них были посильнее соломоновых задач. Да, – он мечтательно поднял глаза, словно призывая в свидетели своих побед молчаливое небо. – Поэтому мне особенно неприятно, если в моем доме что-то скрывают от меня. Какую-то важную тайну. Представьте себе, Ферранте, что в моем собственном доме, под моим носом творятся дела, о которых я ничего не знаю. А потом кто-нибудь из моих знакомых вдруг открывает мне глаза. А я – известный человек, в прошлом профессор Коимбрского университета, стою как дурак, не зная, что сказать?

Я побелела, перед глазами поплыло, лоб покрылся холодным потом.

– Представьте себе хозяина, давшего своему работнику деньги на покупку двух белых овец, вдруг узнает, что тот обманул его и купил белую и черную. Что бы вы сказали об этом деле, милый мой?

– А что, хозяин сам не видел, каких овец купил его слуга? – не поняла я.

– Может, и не видел. Может, был где-нибудь далеко и не имел возможности проследить, – нетерпеливо поморщился дон Санчус.

– Черные овцы сейчас ценятся вдвое дороже, – подумав, разрешила загадку я. – Работник просто молодец, если сумел купить черную овцу по цене белой. Теперь, если господину не угодно держать черную овцу, он может сменять ее на две белые или одну белую и вернуть деньги, продав вторую.

– Вы не о том, – дон Санчус замахал на меня рукой, чтобы я замолчала. – Пример явно неудачный. Я толкую о том, что для такого человека, как я, привыкшего распутывать чужие тайны, невыносимо узнать, что под его носом его же слуга держит свои секреты, которые могут быть узнаны посторонними. И тогда чего же будет стоить моя репутация? Моя честь, наконец?

Я молчала, не зная, что и сказать. Обычно дон Санчус имел обыкновение выражаться яснее.

– Ну, хорошо, – он избегал смотреть мне в глаза. – Отчего вы отказали нашей милой Клариссе? Вы что же, не любите женщин?

– Я?! – комок застрял у меня в горле.

– Признаюсь, мне давно уже следовало сделать вам внушение. На свадьбе моего ненаглядного племянничка я видел, как вы с ним целовались за шторой. Признайтесь, у вас с ним что-нибудь было?

Я затравленно качнула головой, на глазах выступили слезы.

– Не думайте, что я собираюсь вас учить жизни, но поймите, все это излишки молодости, они скоро пройдут. В то время как брак – это на века. И вы могли бы жениться на любящей вас Клариссе и стать счастливым до конца своих дней.

Я помотала головой, не смея возражать.

– Скажите, Ферранте, есть ли что-то еще, чего я не знаю? То, что вы скрыли от меня? Какая-то тайна? Признаться, я спрашиваю это не из праздного любопытства. Умирая, мой верный Карнелиус, старый воспитатель и лучший друг, если, конечно, так можно назвать простолюдина… так вот, в бреду он даже назвал вас девушкой!

Услышав ужасное признание, я чуть было не кинулась на колени перед добрейшим доном Санчусом, желая одного, признаться в своем грехе, и пусть бы тогда он бил меня, пока не убил. Лучше уж он, чем дон Альвару! Лучше умереть от руки человека любимого, чем стать жертвой того, кого ненавидишь и презираешь!

– Представляете, каково было мое возмущение, когда я услышал это и подумал, что если сказанное правда, как будут смеяться мои друзья и соседи. Какой стыд – я держал у себя в доме юношу, который оказался девицей! Я, о ком говорят как о человеке, могущем найти песчинку на дне морском! Стыд! Потеря чести! Конец репутации!

Я закрыла глаза, слушая удары сердца. Признания, уже готовые сорваться с моих губ, застряли в горле жестяным комом, раздирая на части гортань и проникая в сердце.

– Дайте мне честное благородное слово, милый Ферранте, что вы не девушка.

– Какое благородное? Я сын купца, а не благородного сеньора, – выдавила из себя я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. Я должна была лгать своему любимому – но лгала во спасение, как до этого лгал о непричастности к преступлениям своей любимой несчастный дон Перналь.

– Ну полно уж вам! Купцы ценят честное слово не менее чем дворяне, – смутился от моего ответа дон Санчус. – Поклянитесь чем хотите, только не оставляйте меня в неведении.

Я набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула:

– Клянусь Девой Марией, что я не девушка, – эта клятва далась мне необыкновенно легко. После рождения ребенка какая же я девушка? …

Дон Санчус с облегчением вздохнул и, пожелав мне поскорее справиться со своими «дурными наклонностями», встав на путь истинный, отпустил меня восвояси.

Точно пьяная, я шла, качаясь, до дома дона Альвару, чтобы, проникнув через вход для прислуги, упасть там на соломенный матрас, который я занимала, пока была молодым человеком.

Наверное, было бы многим проще, если бы дон Санчус не церемонился со мной, а велел бы раздеться, как раздел до этого Перналя и его любовницу. Вместо этого он позволил мне самой сделать выбор, и я сделала – такой, какого и ждал от меня дон Санчус. Выбор, который опять отдалял меня от него, оставлял его репутацию и честь незапятнанными. Достоинство дочери купца не позволило мне принести ни малейшего разочарования любимому.