Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

– Скажи, какова была твоя посудина? – я подошла к нему, для верности тряхнув его за плечо, чтобы малость пришел в себя.

– Широкая в боках, синего цвета с белой полосой и гербом нашего сеньора в виде двух перекрещенных мечей, – затараторил староста, его лицо при этом порозовело, седая борода развевалась на ветру.

– Синий цвет… – я задумалась.

Синий цвет можно забить только черным. Мне было известно это со времен своего детства. Синюю одежду нельзя перекрасить ни в красный – выйдет фиолетовый, ни в желтый – получишь зеленый. Что же касается лодки, то вряд ли кто-нибудь из тех, кто грабит рыбаков и ворует лодки, таскает при себе желтую краску. В то время как черная может изменить любой цвет.

Придя к такому выводу, я предположила, что захватившие лодку пираты пожелают первым делом перекрасить краденую посудину и что следует искать широкую в боках лодку черного цвета. Я добавила, как еще дон Санчус рассказывал мне, что, забрав в бою корабль, пираты первым делом делают его кораблем-призраком, нарекая другим именем, перекрашивая, ставя новые паруса. Они меняют внешний вид корабля, потому что не в состоянии изменить саму его форму, добавить мачты или сделать другую плотницкую работу, на которую нужно больше времени.

Выслушав мои объяснения, Альвару сообщил, что мы сейчас же собираем пожитки и идем до Синиша, куда, скорее всего, и увели лодку, чтобы продать. Синиш был ближайшим портовым городом, кроме того, это было нам по пути, так что, даже не отыскав лодки, мы ничего не теряли. Вместе с нами до Синиша решили пойти и местные рыбаки во главе со старостой. Там, кроме всего прочего, находился дом местного сеньора и личного друга Альвару.

Все отправились вдоль берега. Миновав бухту, в которой перед этим были выловлены погибшие, мы прошли еще совсем немного, когда обнаружили на берегу и на воде следы черной краски. Конечно, пираты красили лодку здесь, сразу же после того, как угробили команду, а значит, дня три назад. Мы рассчитывали, что они теперь пожелают продать лодку в Синише, ведь зачем пиратам рыбацкая лодка? Не занятие же свое им менять, в самом деле?

Едва мы вошли в Синиш и добрались до пристани, как староста начал показывать нам на черную широкую в боках лодку, подпрыгивая и вопя, что это его собственность. Альвару вынул меч и велел своим людям окружить мирно стоявшую у пристани посудину, после чего староста спустился в лодку и, обследовав ее, сообщил, что не ошибся. Оказалось, лодку привели только вчера и здесь оставили на хранение вплоть до завтрашних торгов.

Выставив возле лодки пост, весьма довольный таким поворотом событий, Альвару отправился в дом к своему другу и рассказал о произошедшем. Он предъявил в качестве потерпевшего старосту рыбацкой деревни, а в качестве свидетелей – прибывших с ним рыбаков. Результат моего расследования любовник присвоил себе, греясь в лучах собственной славы и радуясь сверх всякой меры.

На следующий день был схвачен человек, доставивший в Синиш краденую лодку. Его отправили в тюрьму, и я не знаю, чем кончилось дело, за исключением того, что староста получил назад свою лодку, а с нас не взяли ни гроша за съеденную и взятую с собой рыбу. Кроме того, теперь мы были местными героями и целую неделю ели и пили у сеньора Синиша, почивая на лаврах.

Через неделю, с раннего утра, нагруженные подарками и провиантом, в сопровождении двух музыкантов и одного веселого жонглера ножами, умевшего делать сальто в воздухе, мы выехали в Бежа, куда добрались до захода солнца.

Я была уверена, что за два года войны графиня Альвару либо догадается бежать из дома своего мужа, либо найдет способ свести счеты с жизнью. Так как только сумасшедший мог вообразить, что граф откажется от мести за предательство и смерть Инес.

Я слышала, будто бы Альвару нашептывал принцу о необходимости казнить и меня – за то, что оставила госпожу в опасной для нее ситуации, а не прикрыла своим жирным телом. На что добрейший дон Педру возразил ему, сказав, что я выполняла приказ доньи Инес и спасла его детей от неминуемой смерти, а следовательно, заслуживаю по меньшей мере награды, но уж никак не пыток и казни.

Альвару был вынужден признать доводы его величества единственно правильными, добавив, впрочем, что казнить можно и ради успокоения нервов, а не обязательно ради достижения призрачной справедливости. Он действительно смирился с неизбежным и не предал меня смерти, хотя и награды я не дождалась.

Вернувшись в Бежа, Альвару не отвез меня в мой дом, о чем я в тайне мечтала, а, как ни в чем не бывало, повернул прямо к себе, принуждая меня следовать за ним со всем моим добытым на войне скарбом.

Веля мне не отставать, граф влетел на высокое крыльцо и в несколько прыжков одолел мраморную лестницу, оказавшись наверху рядом с вышедшей приветствовать его супругой. Смерив ее веселым взглядом и дождавшись, когда я догоню его, Альвару взял нас обеих под руки и потащил в спальню. Поняв, куда мы идем, я заупрямилась, смущаясь пикантностью ситуации. Но Альвару ущипнул меня за руку, увлекая за собой. Полагаю, с миниатюрной графиней ему было намного проще, нежели со мной.

Открыв дверь в спальню и втолкнув нас туда, он выхватил из-за пояса кинжал и, угрожая им, велел нам раздеться. Мы не двигались с места, в недоумении глядя то на взбесившегося Альвару, то друг на друга.

В конце концов граф подлетел к своей жене и начал срывать с нее платье. Бедняжка плакала, умоляя мужа не унижать ее при мне, но тот оставался неумолим. Раздев жену, он подскочил ко мне и без церемоний вытряхнул меня из одежды. Потом, оглядев нас, граф велел снять украшения и гребенки и сложить их на разные стулья.

Когда с кольцами и браслетами оказалось покончено, он приказал снять туфли, после чего сгреб мой скарб в один узел и, бросив его донье Литиции, велел той одеваться. Одежду жены, ее обувь и украшения он вежливо разложил передо мной, а когда я возразила, что платье госпожи будет мне мало, позвал служанку, велев ей помочь мне. При этом он был подчеркнуто вежлив, называя меня то своей дорогой женушкой, то драгоценной супругой, а то и попросту графиней Альвару.

Когда маскарад завершился, Альвару выгнал из спальни ничего не соображавшую служанку, приказав запереть дом, не впуская и не выпуская никого.

– С этого момента, Франка, ты будешь моей супругой графиней Литицией Альвару, – ласково произнес он, а когда я замотала головой, ударил по щеке. – Ты моя жена, хочешь ты того или нет. Но запомни, жирная корова, отныне ты донья Литиция Альвару!

Я снова отказалась. После чего он свалил меня на пол и начал избивать ногами, подходя то сзади, то спереди, и требуя, чтобы я призналась в том, что я графиня Альвару.

Жена графа, одетая в мое платье, пыталась утихомирить его, бросаясь перед ним на колени и умоляя помиловать меня. Прикрывая лицо и живот, я боялась, что если Альвару отшвырнет графиню в сторону, та сломает себе шею или останется на всю жизнь калекой. В то же время я рассчитывала, что, как это частенько бывало, граф вскоре устанет и отпустит меня.

Но в тот день усталость все не приходила к моему любовнику. Казалось, сам черт добавлял ему силы. Поглумившись надо мной и не сломив меня при этом, Альвару отошел к столу, где стоял кувшин с водой, и, вылив ее на себя, шумно дыша, сел на кровать.

Кряхтя и проклиная графа про себя, я поднялась и, вытирая кровь рукавом (мерзавец опять выбил мне зуб), поискала глазами вино. Обнаружив стоявший на столике у постели графин, я налила в серебряный кубок и, привычно пригубив, подала Альвару. Держась за сердце, он выпил содержимое в три глотка и молча протянул кубок мне.

Я налила еще, пытаясь угадать, успокоился мой мучитель или нет. Вылакав вторую порцию и, по всей видимости, достаточно подкрепив силы, Альвару шумно икнул и, поставив кубок на пол, привычно заехал мне кулаком в живот.

Когда я упала, он опять начал охаживать меня ногами так, что я только и успевала прикрывать живот и грудь…

Натешившись со мной, Альвару приступил к графине. Схватив ее за волосы и поставив на колени, он потребовал, чтобы та признала себя Франкой Сорья, дочерью купца из Коимбры. По всей видимости, графиня отказалась, потому как я услышала звук пощечины и поняла, что у меня появилась небольшая передышка. Платье графини треснуло на мне в нескольких местах, но меня это не смущало. Точно в полусне я слышала стоны избиваемой графини, пытаясь доползти до дверей и сбежать.

Но не тут-то было. Одним прыжком граф догнал меня, со всего размаха ударив сапогом в живот. Боль скрутила тело, перед глазами потемнело, во рту появился вкус рвоты. Я попыталась укрыться от него и пропустила удар по пояснице. Потом чувство боли сделалось повсеместным, я перестала воспринимать отдельные удары, ощущая только, как все мое тело дергается и сотрясается.

В бреду я увидела перед собой лицо принца Педру, который говорил, что я достойна награды, и поздравила себя с получением оной. Потом появилась донья Инес, и я решила, теряя сознание, что она забирает меня на небо.

Очнувшись, я снова поняла, что меня бьют, причем на этот раз несколько человек. По всей видимости, Альвару все-таки выдохся, потому что сам он сидел в высоком кресле, наблюдая за экзекуцией.

Заметив мой взгляд, граф поднялся и, прижав к моим окровавленным губам изукрашенный каменьями кубок, который когда-то давно подарил ему принц Педру, спросил, признаю ли я себя графиней Альвару. Я выпила вина, после чего еще раз отказалась от предложенной мне чести. Избиение продолжилось.

К вечеру истерзанная почти до смерти, я уже молила о кончине и была готова признать все, что угодно… В общем, душегубы били меня до тех пор, пока я не согласилась стать графиней.

Размышляя об этом на досуге, я прикинула, что самозванцы бывают разными, но если когда-нибудь меня повесят за то, что я называю себя графиней Альвару, я буду настаивать, что принять титул и имя меня заставили силой.

С настоящей графиней все оказалось сложнее. Отхаживая ее три дня кряду, душегубы так и не добились того, чтобы она признала себя простолюдинкой. Литиция Альвару умирала долго в холодном подвале, истязаемая мужем и его оруженосцами. Но, к чести этой дамы, должна сказать, что она не отреклась от своего имени и от освященного Святой церковью союза, который не принес ей ничего хорошего.

На следующий день я очнулась в постели графини, рядом со мной сидел незнакомый лекарь и граф Альвару.

– Моя супруга упала с коня, – объяснял Альвару, сильно жестикулируя и выражая скорбь. – О, моя прекрасная Литиция! Неужели ты оставишь меня, после того как я вернулся к тебе с полей войны!

– Сколько же раз ваша дражайшая супруга упала с лошади? – попытался уточнить лекарь, но граф оставил вопрос без ответа.

– Никакая я не графиня. Я Франка Алвиту, виконтесса Фару, в девичестве Сорья, – пролепетала я запекшимися, горячими губами. Язык почти не слушался, но лекарь уловил каждое слово.

– О, горе мне, горе! – Альвару начал заламывать руки, демонстрируя крайнее отчаяние. – Она себя не помнит! Вы слышали, господин доктор? Она назвала себя другим именем! Она… – он разрыдался.

– Умоляю вас, успокойтесь, ваше сиятельство. При падении с лошади и не такое бывает, – примирительно улыбнулся лекарь. – Вашей супруге сейчас нужен полный покой. Я вижу, она сильная женщина и, без сомнения, ее организм справится с последствиями падения.

– Я Франка. Франка Сорья, тринадцатая дочь купца из Коимбры, – я пошла в бессмысленную атаку.

– Боже! За что ты караешь меня?! – стенал граф, плача настоящими слезами. – Сначала виконтесса, теперь купчиха. Пройдет когда-нибудь этот бред?

– Молитесь, ваше сиятельство, – шептал ему на ухо лекарь, стуча от страха зубами. – Господь смилуется над вашей супругой и вернет ей разум.

– Неужели никто не узнает меня? – кричала я в безразличные лица окружающих. – Граф, ради всего святого, сохраните жизнь своей несчастной заблудшей жене. Быть может, она и виновата перед принцем, но чиста перед вами! – умоляла я Альвару, дежурившего у моей постели дни и ночи.

– Успокойся, дорогая, доктор прописал тебе покой. Ты не должна нервничать и скоро поправишься, – он клал руку мне на лоб, ласково целуя перед сном. – Вот увидишь, жар скоро пройдет и ты станешь прежней.

Я хватала руку, целуя ее и умоляя графа пощадить его настоящую жену, из-за которой и его и меня могли отправить на плаху.

– Послушайте, граф, во имя нашей любви, во имя наших детей, сжальтесь надо мной и над ними тоже. Возможно, именно сейчас настоящая Литиция Альвару умирает где-нибудь без помощи и сострадания. Вы же знаете, что будет, если обман раскроется. Если только до властей дойдет, что вы называете меня именем жены…