Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

Глубоко оскорбленный молодым монархом в своих лучших чувствах и считая себя чуть ли не преданным, Альвару все же не стал дожидаться неизбежного ареста, велев собираться в дорогу. Так, побросав добрую часть имущества, мы выехали в Альмерию – небольшой портовый городишко, не идущий ни в какое сравнение с прекрасным Мадридом, но ставший идеальным местом для того, чтобы спрятаться от преследования.

Дурацкая война закончилась в 1371 году миром, сохранившим статус-кво. Поговаривали о том, что казна Португалии опустела, и король вдруг приказал портить монету, что вызвало паралич торговли в стране.

Несмотря на все наши злоключения, мы продолжали собирать новости о молодом короле, ища хоть малейшую возможность вернуться домой. Несмотря ни на что, Альвару считал, что это ближайшее окружение мешает Фернанду разобраться, какого человека он теряет.

Желая укрепить мир между Кастилией и Португалией, король Кастилии Энрике Второй предложил Фернанду жениться на своей дочери, что, безусловно, спасло бы Португалию и упрочило авторитет молодого короля в народе. Вдохновленный этой идеей, Альвару принялся снова писать королю, восхищаясь дальновидностью обоих правителей и сравнивая брак с кастильской принцессой с победой в очень серьезном сражении.

Но едва мы отправили это полное неприкрытой лести и наших надежд на возвращение послание, до Испании докатился невероятный слух о том, что сын Педру уже женился. Причем не на милостиво предложенной ему принцессе, а на красотке Элеоноре де Менезеш, которую перед этим отобрал у законного супруга.

Потом он зачем-то заключил союз с Хуаном де Ганте, герцогом Ланкастером, претендентом на кастильский трон. Чем вторично оскорбил добрейшего кастильского короля, сделавшись его злейшим врагом.

Понимая, что с таким монархом далеко дело не продвинется, Альвару перестал писать ему. Тогда же он вдруг сошелся с португальскими изгнанниками, сформировавшими в Испании свою партию, ратующую за свержение дурака Фернанду, стараниями которого страна оказалась на краю гибели, ведь король Кастилии снова вторгся в Португалию, решив на этот раз смыть оскорбление кровью обидчика.

Партия желала посадить на престол инфанта Диниша, сына Педру и Инес де Кастро. Среди этих отчаянных людей Альвару сразу же нашел своих почитателей, так как стало известно, что это именно он, граф Альвару, способствовал в свое время развитию отношений между прекрасной испанкой и тогда еще принцем Педру.

Поддерживаемый деньгами сторонников, Диниш возглавил оппозицию против своего короля, принудив силой интриг и оружия недалекого сводного братца заключить невыгодный мир с Кастилией через год после начала новой войны. Стараниями того же инфанта Диниша, чей ум отличался ясностью и чистотой алмаза, подписание мирного договора состоялось на корабле, на реке Тахо, в торжественной обстановке.

Желая поддержать Диниша, в ком Альвару благоговейно видел своего нового короля, граф пожертвовал на вооружение его личного отряда почти половину собственного имущества. На самом деле он отдал бы и более, но удержался, так как я убедила его, что, заняв престол, Диниш вызовет его в Португалию, где Альвару должен будет показаться во всем блеске славы, а не в отрепьях. А такой въезд стоил немалых средств.

Вскоре герцог Ланкастер действительно покинул Португалию, что уже можно было считать победой, после чего король Фернанду немного присмирел.

Все бы было замечательно, но только инфант, на которого поставил Альвару, так и не стал королем.

Живя чуть ли не впроголодь, Альвару продолжал ходить на собрания своей партии и ждать вызова в Португалию.

Самое печальное, что именно в это время Альвару начал чудить, мучая меня пуще прежнего. Так, он снова вдруг начал называть меня графиней, целуя мои огрубевшие от работы руки и жалуясь на то, что я перестала следить за собой.

Постепенно купленный двухэтажный домик, точно такой же, в каком в свое время жил дон Санчус, когда я с ним познакомилась, ветшал без ремонта и человеческого участия. Мы утратили всех своих слуг, кроме старика садовника, которому все равно некуда было податься.

Понимая, что ничего уже не устроится и не сделается лучше, как не становится и человек с приближением старости лучше, смелее или честнее того, каким был всю жизнь, я надела простое платье, в каких ходят местные женщины, подвязала живот фартуком и начала сама хозяйничать по дому. Хорошо, что навыки, полученные мною еще в доме родителей, перенятые от матери и старших сестер, не пропали даром и не подвели на старости лет, когда мои дети и прежние друзья забыли про меня.

Я кухарничала, убирала по дому, обстирывала себя и окончательно выжившего из ума Альвару. Он же потягивал дешевое винцо и делал вид, что занят составлением бог знает какого важного письма или манифеста по реорганизации административного аппарата в Португалии, куда рассчитывал вернуться, после того как король одобрит его творение и поймет, какой нужный человек автор.

Однажды я подала на стол завтрак. В тот день лавочник из дома напротив подарил мне здоровенную рыбу, и я приготовила ее в овощах. Альвару обожал это блюдо. Гордая своими кулинарными успехами, я села напротив графа, как делала это много раз, и, подперев щеку рукой, принялась разглядывать его седые, длинные волосы, которые рассыпались у него по плечам. Так что если не заходить к Альвару со спины и не видеть огромной лысины, мой любовник был еще хоть куда: красавец и благородный гранд, такой, как в старые времена. Не чета нынешним, возомнившим о себе невесть что молокососам.

Я хотела уже приступить к своей трапезе, как вдруг Альвару резко поднялся и, схватив меня за шиворот, вытащил из-за стола и толкнул, да так сильно, что, падая, я зацепила табурет, и он полетел вместе со мной на пол.

Ничего не понимая, я уставилась на Альвару, в то время как лицо его налилось кровью, а кулаки сжались – недобрый знак. Сообразив, что еще немного и он начнет меня бить, я встала на колени и, пятясь, стала продвигаться в сторону двери, готовая в любой момент выскользнуть на лестницу.

– Франка! Дрянь! Как смеешь ты садиться на место графини! Негодная баба!

От неожиданности я не знала, что сказать, и, пропустив пощечину, вылетела из комнаты. Обиженная и голодная, я добралась до нашей с графом спальни, где сидела, какое-то время дуясь на него как мышь на отравленную крупу. Наконец, решив, что Альвару таким изощренным манером захотел отобрать у меня рыбу, я успокоилась и, примостившись на потертой софе, начала восстанавливать развалившуюся прическу.

В это время в комнату вошел граф. Я отвернулась от него, делая вид, что не замечаю.

– Литиция! – Альвару стоял в дверях, облокотившись о дверной косяк и скрестив на груди руки. – Твоя красота не меркнет, моя дорогая. Твои волосы все еще густы и нежны, а шея бела. Отчего же тебе не пройти в столовую, где Франка приготовила для нас чудесную рыбу?

В полном недоумении я уставилась на него, но, похоже, Альвару не шутил. Взяв из шкатулки, что стояла передо мной, приглянувшийся ему гребень, он заколол последний локон в моей прическе и подал мне руку.

– Милая Литиция, я понимаю, что воспитание не позволяет тебе спуститься к обеду, не наведя лоск, но я ведь тоже не могу ждать тебя вечно? – он ласково потрепал меня за щеку. – Одно только, я прощу тебе все твои дурачества, любимая, все маленькие прихоти и прелестные штучки, но только не нужно больше играть роль нашей служанки Франки, – он беззаботно рассмеялся. – Признаться, меня всегда смешило, когда ты повторяла ее тяжелую походку и ее смех, дотрагиваясь при этом до своего живота и запрокинув голову, так что становилось видно, что у нее недостает зубов.

Я даже согласен, чтобы ты время от времени надевала рубашку Франки и ложилась со мной, точно простая, послушная воле своего господина служанка. Но сейчас, когда к нам на обед могут пожаловать мои друзья по партии или… Словом, я не желаю, чтобы кто-нибудь из них вообразил, будто я женат на простолюдинке вроде нашей Франки…

Не зная, следует ли мне обидеться или сделать вид, словно ничего не произошло, я молча следила за действиями графа, в то время как он достал из сундука одно из моих лучших платьев и положил передо мной.

– Жду тебя, милая Литиция, в столовой. Но, умоляю, не задерживайся, – он послал мне воздушный поцелуй.

На следующий день все повторилось. Граф упорно желал видеть во мне свою покойную жену Литицию, заставляя наряжаться перед ним и развлекать его пением или танцами.

– Отчего ты забросила вышивание? – спросил он как-то. – Помнится, в первые годы после нашей свадьбы дня не проходило, чтобы ты не села за свои любимые пяльцы.

– Помилуй, Альвару, я всю жизнь терпеть не могла вышивания, – пыталась отделаться от него я.

– Не шути так, Литиция, душа моя. Говоря подобные нелепицы, ты становишься похожей на неотесанную мужичку, которая не понимает красоты вышивок, не знает, как трудно подбирать по цветам шелка и какими божественными именами они называются. Цвет крови святого Георгия отличается от цвета крови Христа. На теле святого Себастьяна цвет молодого мака сочетается с цветом запекшейся крови и обязательно цветом крови быка… Ты всегда была лучшей мастерицей, самой прекрасной и непревзойденной. А узелки? – он рассмеялся, легко толкая меня, как будто и я должна радоваться вместе с ним.

– Что – узелки? – не поняла я.

– На обратной стороне твоих вышивок никогда нельзя было найти ни единого узелка. Хоть спорь на любые деньги! Помнится, однажды принц Педру увидел твою только что снятую с пяльцев вышивку и не смог разобрать, где лицевая, а где изнаночная сторона. «Вот искусство, превзойти которое не суждено ни одной мастерице на этой земле!» – сказал тогда он.

Ради всего святого, милая Литиция, отправь завтра Франку на рынок, или куда там, где можно купить все необходимое для вышивки, и начинай вышивать для меня портрет незабвенной королевы Инес. Сегодня я буду вспоминать в своем кабинете название шелков, цвет которых соответствует ее светлым, чуть золотистым волосам, голубым глазам, атласной коже. Этот портрет мы отошлем моему другу королю Педру, и он проникнется нашей любовью и поймет нашу преданность.

С того дня я играла сразу две роли. На кухне, подвязав себя фартуком и с чепцом на голове, я была Франкой, и граф относился ко мне как к прислуге. Когда же я снимала фартук и чепец, он считал меня графиней.

– Почему у тебя, возлюбленная моя Литиция, такие грубые руки? – спрашивал он меня, валяясь рядом со мной в постели.

– Я мыла пол, – отвечала я, пожимая плечами.

– Зачем ты берешься за такую тяжелую и грязную работу? – недоумевал граф. – На что нам Франка, если ты будешь работать за нее?

– Я не могу сидеть за вышиванием целый день, – ныла я, маясь с проклятыми, вечно путавшимися в моих неумелых руках и норовившими завязаться в узел нитками. – Мне еще лошади нужно воды дать, двор неметен, в лавку за зеленью кто сбегает…

– Ерунда, Франка справится, – махал рукой Альвару.

– Почему ты не почистила мои сапоги еще с вечера, когда грязь была свежей?! – вопил он.

– Потому что я должна была перечитывать тебе письма твоих партийных друзей.

– Не ври. Письма читала мне графиня!

– Отчего тебе, любезная Литиция, не померить новые туфельки, которые я специально купил для тебя? – спрашивал он, улыбаясь и заранее радуясь в предвкушении моей благодарности.

– С радостью надену. Тем более что мои туфли давно уже просят каши, – я выхватывала узел из рук Альвару и, чмокнув его в щеку, разворачивала подарок.

Боже мой! Лежавшие там туфли были крошечными, точно сделанными на куклу.

– Что же ты? Надевай, – Альвару стоял надо мной, не понимая моего замешательства.

– Извини, кажется, они будут мне жать, – я опускала голову, но Альвару тут же силой сажал меня на кровать, пытаясь надеть на меня проклятые туфли.

– Этого не может быть, – шипел он сквозь зубы. – При дворе Афонсу Четвертого твоя ножка всегда была самой маленькой. Что случилось с моей ненаглядной Литицией? Что случилось с нами? – не справившись с туфлей, он плакал, облокотившись о кровать.

Мне вдруг делалось до боли жалко его, такого красивого, дорогого мне человека, рыцаря с серебряными волосами и золотым сердцем. Я была готова покончить с собой, только бы он не плакал и не звал свою покойную супругу.

Я до боли кусала губу и натягивала-таки на пальцы проклятые туфли. Всунуть пятку было нереальным, поэтому я надевала их как шлепанцы и, встав перед Альвару, приподнимала подол юбки.

– Погляди, Альвару, я надела твои туфли. Они замечательные!

Увидев меня в обновке, граф тотчас вытирал слезы и апплодировал.

В 1379 году, когда Альвару исполнилось уже 59, а мне 54, умер король Кастилии Энрике Второй.