Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

Партия инфанта сразу же разделилась на два спорящих лагеря. Одни утверждали, что новый король Хуан Первый будет поддерживать мирную политику в отношении с Португалией, другие считали, что этот-то выжмет из нее последние соки. Победили вторые.

Вскоре нам стало известно, что, под нажимом свежеиспеченного короля, Кастилия и Португалия заключили договор о взаимном наследовании корон. Дело в том, что, несмотря на боевую внешность и целый сонм любовниц, король Фернанду не сумел обзавестись мужским наследником, произведя на свет одну только дочь Беатрис[7]. Ее-то и следовало обручить с отпрыском королевского семейства Кастилии.

Но если король на этот раз решил проявить благоразумие и выдать дочь за Хуана Первого, вмешалась королева Элеонора. Той вдруг срочно приспичило выдать Беатрис за одного из принцев английского дома. Женихом малышки стал Эдвард – восьмилетний сын Эдмунда, герцога Кембриджского.

Новая интервенция не замедлила себя ждать после нового оскорбления. Война возобновилась.

Минуло два года, и, как и следовало ожидать, португальский флот был начисто разгромлен кастильским адмиралом Санчесом де Товаром. Англия отказала своим новоявленным родственникам в какой бы то ни было помощи.

Прошел еще год, и Фернанду наконец решился разорвать помолвку своей дочери. Он спешно выдал ее замуж за Хуана Первого, правда, при этом удалось договориться и о наследовании Беатрис португальской короны.

В общем, сын нашего друга Педру наломал немало дров и, оставив свою страну обескровленной, наконец-то догадался помереть, за что многие остались ему весьма признательны. Теперь все снова заговорили о том, что вот-вот придут новые времена. Старики, давно уставшие ждать благих вестей с родины, ходили, облачившись в самые дорогие одежды, спорили о наследниках Инес и о том, какую роль те должны сыграть в деле возрождения нашей дорогой Португалии.

Но пока, в 1383 году, королевой Португалии сделалась юная Беатрис. Регентшей при ней стала ее мать королева Элеонора, которую не любили ни в народе, ни в кругах знати. Все-таки если б не она, Фернанду мог бы жениться на дочери кастильского короля и продолжительной войны не было бы вовсе. Кроме того, проклятая ведьма открыто жила со своим фаворитом Андейру, графом Урема, вместе с которым надеялась править, пока Беатрис еще ребенок.

Обсуждая эти события, члены партии инфанта сутками не вылезали из портовых кабаков, со знанием дела рассуждая о политике Португалии, строя смелые предположения и делясь дорогими сердцу воспоминаниями.

Но больше всех отличался Альвару. Если его приятели по партии, выпив пару стаканчиков и пожевав сушеных крабов, отправлялись по домам, где их ждали жены и дети, если нормальные люди откладывали монетки про запас, а то и заводили собственное дело, то Альвару не искал спокойствия и сытости. И когда из кабаков уходили его друзья по партии, он находил себе других собутыльников, причем не важно, кто это был – портовые грузчики, мальчишки – разносчики горячих мидий и сухих кальмаров или моряки со всевозможных кораблей.

Они собирались вокруг престарелого гранда, чтобы послушать его байки и выпить вместе. Нередко вся эта шваль заявлялась вместе с Альвару к нам в дом, требуя, чтобы «их граф» продолжил начатый рассказ, который они непременно желали дослушать до конца. В то время как несчастный Альвару, напившись словно простой лодочник, лишь улыбался, посылая воздушные поцелуи и прося меня не прогонять его новых друзей.

Но это было еще не самое страшное. Когда он приходил домой с толпой пьяных морячков, я не боялась ни их проклятий, ни кривых ножей, которые эти ребята носили с собой. Было значительно хуже, когда пьяный Альвару засыпал где-то по дороге, и мне приходилось заглядывать во все дворики, кабаки и лавчонки, отыскивая пьяного графа, чтобы, найдя, взвалить его на плечи и тащить таким образом до дома. Нередко вслед мне неслись свист и улюлюканье.

Один же раз какой-то местный торговец ослами даже предложил Альвару продать меня, так как ему нужна была сильная баба для работы в загородном доме. Пахать ему что ли было не на ком?

Услышав это предложение, Альвару сначала вскочил с места и со всего размаха поставил глиняную кружку на голову торговца. Кружка раскололась на три части, а Альвару за доблесть получил дополнительную выпивку от хозяина кабака, о чем затем хвастался в течение недели. Но когда же неделя закончилась, а я не смогла выдать ему даже пары монет на выпивку, так как соседка не заплатила мне за стирку (с недавнего времени я стала брать стирку на дом), он пожалел, что не продал меня торговцу ослами.

Решив, что на самом деле то была хорошая идея, он тут же нахлобучил на голову изрядно потертую и потерявшую всякий вид шляпу и отправился на поиски своего торговца, рассчитывая провести выгодную сделку. Да, видно, не нашел его. Зато кто-то из портовых приятелей напоил его до мертвецкого состояния и бросил в таком виде прямо на тюках с паклей, где они, по всей видимости, и пили весь день напролет.

Отыскав Альвару, я поскорее взвалила его себе на плечи и поплелась к дому, пока никто нас не увидел и не нажаловался хозяину пакли. Пьяный Альвару напустил там лужу, а за испорченный товар его могли посадить в тюрьму или забить до смерти в доках.

Теперь на политической арене вдруг появились долгожданные дети Педру и Инес де Кастро, которые несколькими годами раньше были вынуждены бежать в Кастилию, найдя приют в домах врагов Португалии.

Я лично вздернула бы их на первом попавшемся суку как предателей или, вспомнив о благородном происхождении, смилостивилась, назначив им казнь через четвертование. Но Альвару и его старички взахлеб славили инфантов Жуана и Диниша, обещая, что очень скоро мы все же вернемся на родину, не только вернув себе все, но и значительно преумножив потерянное.

В действительности вскоре вместо старой клячи, которая стояла в стойле моего графа по причине того, что от старости и болезней не могла выйти оттуда, не умерев по дороге, появился молодой конек каурой масти, а в доме начали водиться деньжата. Конечно, формально бастарды не имели прав на корону, но я была готова поверить в их богоизбранность, так как с именами инфантов на нашем столе вновь появилось забытое несколько лет назад мясо.

Понимая, что если ее дочери Беатрис и следует чего-то опасаться, так это наших инфантов, вдовствующая королева Элеонора была вынуждена обратиться к своему зятю Хуану Первому с просьбой о немедленном аресте братьев. Жуана заключили в Толедский замок, а Диниша держали где-то в тюрьме Кадиса.

В это же время в Португалии началось восстание баронов, не желающих терпеть того, чтобы ими управляла властная рука Кастилии.

Возглавлял восставших некто Жуан Авис[8], как я поняла, сын Педру и Терезы Лоуренс, с которой наш венценосный друг недолго утешался после смерти незабвенной подруги. Об этом мы, разумеется, знали, только Альвару, считавший, что Педру изменил памяти Инес, предпочитал делать вид, что сего факта не существовало. Много лет мы вообще ничего не слышали об этом сыне Педру, и вот теперь вдруг он снова возник на политическом горизонте.

Я узнала о случившемся от жены одного из активных деятелей партии и думала, как бы поделикатнее рассказать обо всем Альвару. Последнее время у него было плохо с головой, да и сердечко пошаливало. Лекарь содрал с нас кучу денег и посоветовал Альвару пить исключительно красное вино и обязательно съедать на обед сердце. Как будто бы он без этих советов когда-нибудь пил что-нибудь другое?!

Альвару примчался домой веселый и взбудораженный, точно только что выиграл на петушиных боях, куда обычно ходил по пятницам. Взяв меня за руку, он велел мне сесть рядом с ним, потому что принесенная им весть, без сомнения, свалит меня с ног. Потом, смеясь и задыхаясь, так как, скорее всего, бедняге пришлось бежать всю дорогу, граф поведал мне, что в Португалии гражданская война, начал которую инфант Жуан – сын Инес де Кастро и нашего покойного друга. Напрасно я убеждала его, что речь идет о совсем другом Жуане. Счастливая улыбка не сходила с губ графа.

Наскоро поев и недолго проковырявшись с какими-то бумагами, Альвару завалился спать, причем прямо в одежде и сапогах. Он заснул с такой нежной, счастливой улыбкой, что я подумала: должно быть, граф наконец-то решился умереть, и помолилась о том, чтобы Альвару умер во сне счастливым в своем заблуждении. Чтобы он не просыпался в этой нищете и запустении, в мире, где ни для него, ни для меня не осталось и капли надежды.

Меж тем в Португалии продолжались кровавые разборки.

Сторонники Жуана ворвались в личные покои вдовствующей королевы Элеоноры, вытащив из ее постели графа Урему и зарезав его тут же, прямо на пушистом ковре, невзирая на крики и слезы до смерти напуганной дамы. Не отслужив даже молебна по погибшему любовнику, Элеонора бежала в замок Алемкор, откуда было проблематично влиять на политику в стране.

В честь этого радостного события все члены партии инфантов надели на себя лучшие одежды, прицепив на шляпы алые гвоздики, точно окропив себя кровью ненавистного фаворита. Их жены и дочери украсили гвоздиками прически и прикололи красные цветы к платью. На общем собрании, где по случаю праздника собралось втрое больше народа против обычного, все целовались, горячо пожимая друг другу руки.

Вышедший на трибуну дон Лоуренс, возглавлявший партию, сторонники которой проживали на побережье в портах Альмерия, Малага и в городе Эльче, объявил, что сын Педру Первого и Терезы Лоуренс, магистр Ависского ордена принц Жуан провозглашен регентом королевства при королеве Беатрис. У которой, по понятным причинам, никто не собирался спрашивать ее мнения и которая в это время вообще находилась далеко от Лиссабона – в Бургосе, с мужем Хуаном Первым.

Тем не менее, несмотря на то, что в Португалии появился новый сильный лидер, на нашем положении это никоим образом не отразилось.

Альвару было 64 года, а мне 59, когда нам пришлось отдать кредиторам за долги почти всю мебель.

А проклятые кастильцы опять напали на Португалию.

Хуан Первый объявил недействительным решение сделать регентом принца Жуана, сообщив, что он и сам в состоянии стать регентом при родной жене. В доказательство своих «добрых» намерений он тут же велел арестовать и так претерпевшую массу неприятностей и спокойно живущую в одном из отдаленных замков Элеонору, заставив ее постричься в монахини. Того же он наивно потребовал и от Жуана Ависа, но получил решительный отказ.

Армии Кастилии и Португалии встретились на поле брани. Кастильский флот нанес сокрушительное поражение португальской эскадре, так что на целых пять месяцев Лиссабон оказался блокирован с моря.

Пять месяцев – достаточно большой срок, для того чтобы сдалась любая крепость. Казалось, ничто уже не спасет столицу, когда точно по волшебству в кастильской армии началась эпидемия чумы, после чего Хуан Первый был вынужден отступить со своими войсками в Севилью. После этой блистательной победы в Коимбре была низложена Беатрис и коронован Жуан Авис.

Но и после того, как в Португалии сменился король, нам не стало лучше. Скорее наоборот. Теперь наконец до наших патриотов начало доходить, что все их старания напрасны и они не нужны ни на родине, которая о них позабыла, ни здесь, где они не пожелали прижиться, пока имелись силы и возможности.

Завтра после обеда нас выгонят из нашего собственного дома. Двоих стариков выбросят на улицу за долги и несбывшиеся мечты. Поделом же нам!

Хуже всего, что последнее время Альвару почти уже ничего не соображает. Каждый день он требует готовить ему изысканнейшие блюда, а я уже почти все продала. Вот ведь горе какое!

Сегодня я опять была графиней Литицией. Сначала Альвару потребовал, чтобы я читала ему вслух Евангелие от Иоанна, и я опять понадеялась, что, может, он все-таки сподобится помереть до прихода ростовщиков, потому что я понятия не имею, как буду завтра объяснять ему, отчего мы с ним оказались на улице.

На старости лет у меня нет ни заначки на черный день, ни лишнего украшения или красивого платья, которые можно было бы заложить, чтобы оплатить местечко на постоялом дворе. Может, попроситься Христа ради в какой-нибудь монастырь или общину? Но об этом следовало позаботиться заранее.

Я подала Альвару похлебку из потрохов, отданных мне из милости соседкой. Ему я сказала, что это в качестве расположения и знака внимания прислал один из местных сеньоров. Будто бы теперь так принято среди самых уважаемых господ королевства, как знак почтения. Он согласился немного поесть.

Но когда я отвернулась налить себе, граф вдруг вообразил, что видит в углу черта, и разлил свою порцию. После чего разрыдался, пытаясь руками собирать со стола остатки, уверяя, что теперь ему точно отрубят голову из-за проявленного неуважения к подарку. Я не выдержала и отдала ему свое. Мне-то что? Я справлюсь. Но вот что делать с ним?