— Не волнуйся, Костя.

Мы вдруг поменялись ролями. Бледная, изнемогающая балеринка, вдруг успокаивает меня. Но это не я сейчас собираюсь совершить невозможное.

Она впивается в мою руку, когда ее выкручивает очередная схватка.

Мимо проносится какая-то машина, истошно нам сигналя. Юлины ноги широко расставлены, а я стою на коленях между ними. Что еще можно подумать, верно? Явно не то, что сейчас мне придется принимать роды у собственной жены.

— О боже… — выдыхает она. — Да что бы я еще раз позволила тебе подойти ко мне без защиты… Будешь две пары натягивать и резинкой основание перетягивать, понял?

— Как скажешь.

Я могу вообще с сексом завязать.

Только выживи.

Слышу спасительный визг сирены, но «Скорая» проносится по другой стороне набережной. Ближайший к нам мост… Конечно, же разведен.

— Они уже рядом, Юль. Держись. Все будет хорошо.

Она шумно дышит носом и снова тужится. Все действительно протекает слишком быстро. Стремительно. Пятно на ее одежде растет буквально на глазах.

— Сейчас.

Я не успеваю понять, что сейчас. Темнота ночи взрывается красками, рядом паркуется «Скорая», из которой мгновенно вылетают врачи. Им хватает доли секунды, чтобы понять то, что мой неготовый мозг все еще переваривает и осмысливает.

Меня отталкивают в сторону, но не слишком далеко. Я стою у заднего колеса, не способный вспомнить ни одну молитву, которая сейчас так нужна. Врачи суется вокруг Юли, подключают к ее пальцам датчики, рвут ее длинную юбку. Рука сама тянется к сигаретам, когда я вспоминаю, что бросил курить еще полгода назад.

Рядом встает другой фельдшер, перекрывает мне обзор. Спрашивает наши имена, просит Юлин паспорт. Все так буднично, как будто и не решается тут судьба нескольких человек.

— Вы увезете ее в больницу?

— Потом, — отвечает он, не поднимая головы.

Потом?

— Распишитесь здесь, Константин.

Подпись выходит смазанной и чужой, когда ночь вдруг разрезает громкий высокий и больше похожий на писк… детский плач.

Ручка выпадает из моих пальцев.

Я делаю какой-то шаг, под ногами хрустит пластик. Не верю своим глазам. В руках парня со скорой розовый крепкий малыш, орет во все горло. И это совершенно точно мальчик.

Мой сын.

Я хочу увидеть Юлю, но вокруг нее слишком много людей. Не знаю, как они там все помещаются, я даже не вижу ее. Только этого фельдшера, который укутывает ребенка быстро, опытно в казенную пеленку, хотя я стою в шаге от багажника, где целый чемодан вещей, шапочек и пеленок в том числе. Но я совершенно не могу сдвинуться с места. Только смотрю на сморщенное личико, которое одновременно напоминает лицо моего отца и Платона. Как такое вообще возможно?

— Я вас поздравляю, Константин! У вас сын!

Он передает орущий сверток мне, и все мои уверения, что я справлюсь, сам буду сидеть с ребенком столько, сколько понадобится ради Юли, разбиваются сейчас о суровую реальность — я же ни черта не знаю о детях. С чего я решил, что вообще смогу стать ему отличным отцом? Лучшим, как я обещал самому себе?

Кроху в моих руках даже измерили и взвесили, но все цифры и время рождения не задерживаются в моей голове. Я все еще не верю в происходящее и в то, что вот так быстро и нежданно держу сына на руках, и этот длинный путь, к которому мы столько готовились, уже начался. Внезапно, непредсказуемо и необратимо.

И только крик «Скорее, каталку!» приводит меня в чувство.

Люди приходят в движение. Слаженными действиями они выкатывают из пуза «Скорой» каталку, и двое уже подхватывают Юлю под руки, чтобы уложить на нее. Я снова даже не могу подойти к ней.

От страха, что сейчас ее увезут, а меня оставят одного, с сыном на руках, у меня прилипает язык к небу. Я должен быть решительнее, но не успею приспособиться к меняющейся реальности.

— Закройте свою машину и лезьте к нам! Поедем в больницу!

Тот же фельдшер, который мог наорать на меня из-за испорченной ручки, объясняется со мной, как с тугодумом. Увесистый комок в моих руках ворочается и негодующе сопит, и я, невесть каким чувством, понимаю, что ему хорошо у меня, но сейчас ему нужна мама.

Делаю, что говорят. Передаю ребенка, чтобы залезть внутрь «Скорой», а внутри первым делом наконец-то бросаюсь к Юле. Там тесно, и я ее вижу.

— Ты видел его? Видел?

— С ним все в порядке, ты молодец. Самая большая молодец.

— Да?... — ее странно клонит в сон, глаза сами собой закатываются, и мое сердце начинается биться невпопад. — Ладно. Тогда разрешаю тебе не натягивать второй сверху…

Глаза закрываются, и Юля роняет голову. В тот же момент меня снова отталкивают в сторону, и возвращают мне сына. Движение «Скорой» становится мягким, но уверенно-быстрым. Над головой воет сирена, а я только и могу, что крепко держать сына во время быстрых, резких поворотов. И это самая опасная гонка в моей жизни, потому что ни одна до этого не велась наперегонки со смертью.

«Скорая» плавно тормозит, и за секунду происходит десяток вещей одновременно, невероятно слаженно, уверенно. Юлю увозят, а меня с ребенком отводят в другую сторону, где терпеливо объясняют, что они позаботятся о младенце и что так надо, но я просто не могу разжать руки, в которых его держу. Потому что это единственное, что у меня осталось, если ее больше не будет.

— Все в порядке, Константин, — повторяет по сотому кругу врач. — Ваша жена потеряла много крови, но все будет в порядке. Бригада успела вовремя и они все сделали правильно. Все будет хорошо. Давай мы проверим малыша… Пожалуйста, отдайте его мне.

Чувствуя себя предателем, все-таки отдаю ребенка.

Опускаюсь на стул, возле другого сгорбившегося мужчины. Он выглядит так, как будто не спал уже неделю. Не думаю, что сам выгляжу лучше.

— Первый?

— Да.

— И у меня.

На этом разговор заканчивается. Мой телефон внезапно оживает, на экране светится имя Платона. У него в Америке сейчас разгар дня. Он должен знать.

— Платон? Юля родила. Еще в машине. Сейчас мы в больнице.

— В машине?! — ревет он по ту сторону трубки. Уверен, его слышно на весь штат. — Ты что не мог ехать быстрее, Костя? Как ты это вообще допустил? Я немедленно вылетаю! Мне нужен билет! Плевать, что конференция еще идет. У меня дочь родила!

Он уже говорит не со мной, переходя на английский, так что я отключаюсь первым.

Звонить Лее поздно, поэтому ей пишу сообщение. Она все равно могла прилететь сильно после родов, чтобы помочь Юле, но вышло, как вышло.

При виде нянечки я вскакиваю на ноги.

— Замечательный мальчик! Хоть и родился раньше, но просто восхитительный крепыш. Все хорошо, Константин. Можете зайти к жене, я вас проведу.

Едва не бегу впереди нее, постоянно одергивая себя. Мне дают маску, бахилы, одноразовый халат. И впускают в палату.

Все такая же бледная Юля слабо мне улыбается. Я помогаю ей придержать ребенка, когда нянечка распахивает ее одежду и показывает, как надо его кормить. Я стыжу себя почем свет стоит за то, что глазею на ее увеличившуюся грудь и не могу отделаться от мысли, что у такой неземной красоты оказывается есть самое что ни на есть практическое применение.

С первым довольным причмокиванием не могу сдержать улыбки. А еще украдкой вытираю глаза.

Нянечка уходит, оставляя нас одних. Я с опаской касаюсь ее волос, пока она улыбается, глядя сверху вниз на нашего сына.

— Все-таки мальчик, — шепчет она, поднимая на меня глаза. — А я так надеялась, что на УЗИ ошиблись.

— На всех трех? И даже на трехмерном? Я тебе сразу говорил, что будет мальчик. Девочку можем и потом сделать… — осекаюсь, натыкаясь на ее хмурый взгляд. — Ладно, два презерватива и скотчем перемотать, я понял.

Юля громко прыскает, а сын откликается не довольным мурлыканьем.

— Ты поэтому никак не хотела с именем определиться? — тихо спрашиваю.

Смотрит на сына и кивает.

— Очень хотела девочку, — вздыхает. — Но мальчик у нас тоже вышел замечательный...

— Я так испугался за тебя… — наклоняюсь и целую ее в лоб. Щеки. Нос. Губы. — Я люблю тебя. Ты большая молодец. Справилась со всем, а я помогу со всем остальным, если вообще смогу.

Кажется, я переоценил свои силы.

Юля легко отвечает на мой поцелуй.

— Я тебя сейчас люблю меньше, чем обычно, но все равно люблю…

Мой черед смеяться.

— Папа уже знает?

— Думаю, он уже одной ногой в самолете, ты его что, не знаешь? Завтра будет уже тут. Отдыхай. Они сказали, что тебе надо поспать.

— А если я его уроню? Задавлю? Нет, лучше не буду.

— Не уронишь. И не задавишь. Я буду тут, следить. Спи. Я никуда не уйду.

— Правда?

— Я вас больше никогда не оставлю, ты же знаешь. Засыпай, балеринка. Тебе нужны силы. Кажется, этот богатырь к тебе присосался надолго.

Она снова тихо смеется, но уже с закрытыми глазами. Через секунду Юля уже спит.

Из палаты я выхожу только через несколько часов. Глаза слипаются, но улыбка не сходит с лица. Возле курилки на улице вижу своего недавнего знакомого.

— Угостите?

Он кивает. Протягивает мне сигарету.

— Я вообще-то бросил, но..., — говорю, с наслаждением затягиваясь.

— А я вообще не курил, — отзывается мужик. — Напомни, как тебя зовут? А то у меня из головы вылетело после всего. Я Андрей Романов.

— А мы и не успели познакомиться, — говорю, делаю глубокую затяжку, уже подбирая в голове созвучные и не менее гордые имена для своего сына, и выдыхаю: — Константин Гронский. Приятно познакомиться.

Конец!