Как бы ко всему этому отнеслась мама – снова подумала Пандора. А потом опять упрекнула себя: она не имеет никакого права все критиковать. Она сама навязала графу свое присутствие в Чартхолле, и если даже его гости ведут себя оскорбительно и нарушают все правила приличия, то ведь ей было заранее известно, с чем здесь придется столкнуться.

«Уверена, что Норвин все же прозреет и начнет понимать, как ужасны и эти женщины, и их поведение», – решила Пандора. А затем она подумала, что невозможно не заметить контраста: между величием и красотой Чартхолла и поведением гостей графа. И незачем ей что-либо ему говорить, даже если такая возможность и появится: Чарт сам преподнесет ему урок, а граф достаточно тонко чувствующий человек, чтобы не замечать вопиющего контраста между Кэро, валяющейся на диване в пьяном полузабытьи, и прекрасной графиней Чартвудской, изображенной самим сэром Джошуа Рейнолдсом на портрете, висящем непосредственно над диваном. Графиня так хороша и грациозна, и в то же время так полна чувства собственного достоинства, она – настоящий образец благородства и хорошего воспитания, от ее портрета почти невозможно отвести восхищенного взгляда.

«Должен же он наконец прозреть и увидеть разницу, он должен!» – И Пандора прошептала запомнившиеся ей строки из «Потерянного Рая»:

И в замешательстве стоял там Сатана,

Понявший власть Добра и

Чистоты Небесной.

«Он тоже увидит. Я уверена, он тоже, рано или поздно, увидит разницу», – стараясь утешиться этой мыслью, прошептала Пандора, но сон все равно не шел.

Часы, что над конюшней, пробили два, потом полтретьего ночи. Стояла абсолютная тишина. Широко раскрыв глаза, Пандора смотрела в темноту, а мысли стремительно сменяли одна другую. Пандора встала и подошла к окну. Раздвинув шелковые занавеси, она загляделась: прекрасный пейзаж! Звезды сверкали словно алмазы, над высокими деревьями парка в небе сиял полумесяц. Пандора подумала о том, что́ будет завтра, и снова начала молиться: лишь бы все кончилось хорошо и граф не был бы ранен!

«Не может он, не должен потерять всю эту красоту навсегда», – прошептала Пандора. Лунный свет особенно ярко озарил ближайшее к ней левое, западное крыло дома, а восточное еще покрывала тень. Он посеребрил длинные окна – творение знаменитого архитектора Иниго Джонса – торжество удивительной симметрии. Вглядевшись, Пандора вдруг заметила, что одно из окон на первом этаже открыто.

«Наверное, слуги забыли его закрыть», – подумала она и вспомнила, как дедушка заботился, чтобы окна нижних этажей всегда были надежно заперты на ночь. «Так легко проникнуть через них в дом, – часто напоминал он, – и сомневаюсь, что ночные сторожа всегда смогут это услышать», – почему в Чартхолле служили два сторожа, постоянно дежурившие по ночам, Андервуд и Колби; их еще не сменили, хотя оба были уже пожилыми людьми и слух у них стал заметно слабее.

«Пойду поищу хоть одного из них и велю закрыть окно», – решила Пандора.

Довольствуясь лишь лунным светом, она быстро накинула бледно-голубой шелковый халат, когда-то принадлежавший матери, отделанный кружевами вдоль застежки и на широких рукавах. Застегнув его и туго завязав пояс на тонкой талии, она сунула ноги в голубые же домашние шлепанцы и, открыв дверь, вышла в коридор. Большая часть свечей в канделябрах уже погасла, но от еще горевших света было вполне достаточно, хотя она могла бы пройти по этому коридору и с завязанными глазами. Сначала она думала, что Андервуд и Колби находятся в холле, где обычно завершали обход, но там никого не было. Посмотрев в сторону библиотеки, на всякий случай, Пандора пошла в противоположном направлении, мимо комнат, что были расположены между салоном и столовой. Здесь тоже никого из мужчин не было видно, и Пандора решила, что, может, они уже в кухне – зашли выпить по бокалу пива или поесть. «Они уже не так активны, как раньше, заметно расслабились в том, что касается их обязанностей, по сравнению с тем временем, когда дедушка был жив», – пожалела она и открыла дверь, обитую зеленой байкой и отделявшую главную часть дома от кухни, кладовой, ледника, помещений для прислуги и других служб, но, прежде чем попасть туда, надо было пройти еще мимо кладовой. Тут Пандора вспомнила, что даже если она не найдет сейчас ночных сторожей, то ведь в кладовке всегда ночует лакей, охраняющий сейф со столовым серебром.

Пандора почти уже дошла до кладовой, бесшумно шагая в мягких шлепанцах, когда услышала голоса.

«Так вот они где! – подумала она, улыбнувшись. – Судачат и сплетничают о том о сем». Она еще немного прошла вперед и внезапно увидела нечто, лежащее у стены на полу, и остановилась, недоумевая, что бы это могло быть, так как света было недостаточно. С удивлением всмотревшись, она вдруг поняла, что, вытянувшись на полу, лежит Андервуд. Сначала она решила, что он спит, но затем в голову пришла другая, ужаснувшая ее мысль. Не сознавая, что делает, растерявшись, она побежала опять в сторону кладовки, чтобы позвать на помощь, и на пороге окаменела от страха. С кляпом во рту, связанный, у стены стоял лакей, дверца сейфа была распахнута, а перед ним с каким-то золотым предметом в руке возвышался Дэлтон. Рядом, раскрыв мешок, был еще кто-то, и по тому, как слуги описывали его наружность, Пандора узнала мистера Энсти и в ужасе вскрикнула. Дэлтон обернулся.

– А это еще кто? – спросил мистер Энсти.

– Кузина Его Лордства, – ответил Дэлтон, – подозреваю, что меня уволили из-за ее вмешательства.

Он направился к Пандоре, и только сейчас, с опозданием, она поняла, в какой опасной ситуации оказалась. Она рванулась прочь, но он действовал гораздо быстрее и через мгновение заломил ей руки за спину и связал запястья.

– Отпустите! Как вы смеете! – вскрикнула было Пандора, но мистер Энсти заглушил крик, заткнув ей рот кляпом. Она пыталась воспротивиться, но силы были слишком неравны.

Но когда она в отчаянии уже решила, что ей ничто не поможет, с порога раздался гневный окрик:

– Что тут происходит?

И сердце у нее подпрыгнуло от радости. Это был голос графа, и в руке он держал дуэльный пистолет.

– Немедленно освободи леди, – потребовал граф, – или я застрелю тебя на этом самом месте!

Он прицелился в Дэлтона, но мистер Энсти, схватив Пандору и закрываясь ею, как щитом, прислонился к дверце сейфа.

– Не торопитесь, – сказал он, и Пандора с ужасом почувствовала у горла острое лезвие ножа.

– Вы можете убить Дэлтона, м’лорд, – сказал он, – однако тогда умрет и ваша кузина. А потом, если на то будет ваше желание, мы сможем вступить в поединок, один на один, как это полагается мужчинам.

Пандоре хотелось закричать от охватившего ее ужаса, но она знала также, что в дуэльном пистолете графа всего одна пуля, а острый кончик ножа уже чувствительно покалывал ей горло. Хозяином положения был Энсти.

– Подними с пола мешок, – приказал он Дэлтону и продолжал: – Значит, так, м’лорд, вы дадите нам возможность уйти или узнаете, что я своих слов на ветер не бросаю и не шучу с вами, когда говорю, что эта хорошенькая юная леди будет мертвой лежать у ваших ног.

Слышалось что-то не только злое, но и подлое в том, как он это сказал: видимо, ситуация доставляла ему некое самоудовлетворение.

– Вам не удастся избежать расплаты за все это! – воскликнул граф.

– Да нет, вы скоро убедитесь, что я более опытный и удачливый вор, чем вы джентльмен, – усмехнулся мистер Энсти.

По взгляду графа было видно, как он взбешен, и Пандора подумала, что, невзирая на последствия, он сейчас выстрелит или в Энсти, или в Дэлтона. Что ж, если она и умрет, то ее смерть будет оправдана благородной целью. Для нее невыносима была мысль, что бесчестные люди завладели драгоценным историческим достоянием – золотыми и серебряными украшениями, которые принадлежали ее предкам.

– Шагай вперед, – приказал Дэлтону мистер Энсти. – Его Лордство сейчас бессилен, он не сможет выстрелить!

Все еще держа нож у горла Пандоры и прижимая ее к себе что есть силы, Энсти медленно двинулся вперед, не отводя взгляда от графа.

– А вообще-то люди умирают почти сразу, когда им перерезают глотку, – сказал он с издевательской злобной усмешкой, – одно легкое движение руки, и хлынет кровь, много-много крови!

Очень медленно, словно каждый шаг был для него мучителен, граф посторонился и дал ему выйти, и Пандора всем существом ощущала его ужасную душевную борьбу – выстрелить в голову мистера Энсти или нет. Ей захотелось крикнуть, чтобы он рискнул и что смерть ее мало что значит, но человек, который использовал ее как щит, быстро вытащил Пандору в коридор и попятился по выложенному каменной плиткой полу мимо кухни, а граф мог только стоять и смотреть, как они все удаляются от него, но когда они дошли до двери, ведущей во двор, граф повернулся и опрометью бросился в ту сторону, откуда пришел, – несомненно, к конюшне, за помощью. И в тот же миг, как граф исчез, человек, который ее держал, резко дернулся, словно под влиянием гальванического тока, и начал действовать. Обхватив ее за талию, он протащил Пандору в огород, а потом к служебному входу во двор, где стояла двуколка, а Дэлтон уже бросал в нее мешки с награбленным. Такой легкий экипаж – и Пандоре это было хорошо известно – может двигаться с очень большой скоростью, однако времени на размышления, в частности, о том, как ей сейчас больно и неудобно со связанными за спиной руками, практически не было, потому что Энсти поднял ее и швырнул на мешки с добычей. Затем неимоверно быстро оба вора влезли на передние места, и лошади через несколько минут скрылись из виду. Двуколка была очень легкой, а лошади рванулись вперед так неудержимо, что сомнений быть не могло: они домчатся до большой дороги гораздо раньше, чем граф успеет разбудить конюхов, а те – оседлать лошадей и начать погоню. То, как грубо с ней обошлись, швырнув на мешки, причиняло теперь Пандоре не только большое неудобство, но и острую боль.

Лошади промчались галопом через ворота усадьбы, и ее стало швырять из стороны в сторону так сильно, что впору было опасаться не только ушибов, но и перелома костей.

– Ну вот, мы ускользнули от погони, и это хорошее начало, – долетели до ее слуха, невзирая на грохот колес, слова Дэлтона.

– Интересно, почему он ночью расхаживал по дому с пистолетом в руке? – полюбопытствовал мистер Энсти.

– Понятия не имею! – прокричал в ответ Дэлтон.

Упершись ногами в стенки повозки, Пандора ухитрилась соскользнуть с мешков и устроиться поудобнее, но кляп по-прежнему затыкал ей рот, а так как руки были связаны за спиной, она не могла предохранить лицо от болезненных толчков и ушибов.

«Господи, – взмолилась она, – помоги Норвину перехватить повозку и спасти меня». – Пандора внезапно поняла, что если их не настигнет погоня, то похитителям незачем будет везти ее с собой дальше. Они убьют ее и выбросят тело в придорожную канаву, ведь им ни к чему оставлять ее в живых, им все равно угрожает виселица за вооруженный грабеж, поэтому воры не пощадят ее!

«Помоги мне, пожалуйста, помоги!» – вскричала она беззвучно и вдруг вспомнила об отце: если он там, где находится сейчас, знает об угрожающей ей опасности, то, наверное, сумеет как-то помочь графу спасти ее. Ведь больше нет никого, кто это способен сделать: только граф знает о случившемся и той опасности, которая ей угрожает. И она попыталась сообразить, сколько времени потребуется графу, чтобы их догнать. А потом услышала, как мистер Энсти крикнул:

– Обернись и погляди, если он нас преследует, стреляй! Пистолет в моем левом кармане!

– Так какого же черта ты сам его прежде не застрелил? – сердито ответил Дэлтон.

– Он слишком внезапно появился. У тебя в руке был нож, мог бы пустить его в ход, так что нечего упрекать меня.

– Да я не упрекаю, просто лучше, если бы он был уже мертв.

– Если он вдруг появится, стреляй сразу же, – скомандовал мистер Энсти.

Дэлтон обернулся посмотреть, не скачет ли кто за ними, и Пандора едва не вскрикнула, почувствовав новый прилив смертельного ужаса: она была совершенно уверена, что граф и не подозревает о наличии у воров огнестрельного оружия, раз они не пустили его в ход в Чартхолле. Он просто так и будет мчаться за ними, и они его застрелят, а потом настанет и ее очередь умереть. Все, что ей теперь остается, – молиться: отчаянно, всем сердцем, всей душой. Мысли ее опять вернулись к Чартхолу:

«Если я умру, то ладно, пусть будет так. Но повели, Господи, чтобы граф остался жив. Теперь, когда Чарт начал ему нравиться и он захотел сохранить его во всем блеске и величии…»

И она даже зажмурилась, так сильна, жертвенна и страстна была ее молитва!

А затем послышался звук, словно что-то взорвалось, и окружающий мир будто перевернулся: раздались стоны, крики и отчаянное ржание лошадей. Она стукнулась головой обо что-то так, что искры посыпались из глаз и на несколько секунд потеряла сознание. Пришла в себя она, только когда почувствовала, что кто-то вынимает ее из двуколки и крепко прижимает к груди.