– Я их не «прихватывал». Они мне стоили пятьдесят баксов.

Карен снова рассмеялась.

– А потом ты отвез меня к себе домой. Я помылась… – Она задумчиво поглядела на свитер. – Это твои вещи, да?

– Правильно, но теперь у тебя есть своя собственная одежда. – Он кивнул головой на белый полиэтиленовый пакет, стоящий на стуле. – Так что, если хочешь, можешь снять это старье.

– Нет, мне нравятся эти вещи, – ответила она. Нико почувствовал непонятную радость.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Ну и что нам теперь делать, доктор Шандор? – со смирением в голосе спросила Карен.

– А я откуда знаю? Ты хотела приехать сюда, и я тебя привез.

– Мне почему-то кажется, что ты не всегда такой сговорчивый. Я права?

– На сто процентов.

– Тогда почему ты сделал исключение для меня?

– Потому что ты посрывала с себя датчики и чуть не выскочила на улицу, вопя во все горло. Я подумал, что ты физически не готова к тому, чтобы бегать нагишом по улице. Ты помнишь, почему хотела убежать?

Карен нахмурилась. Она знала, что ответ совсем рядом, но никак не могла отдернуть серую завесу забытья, скрывающую ее прошлое. Она боялась столкнуться лицом к лицу с неведомой опасностью, подспудно почитая за лучшее и дальше оставаться в неведении.

– Не совсем, – честно призналась она. – Я уверена только в том, что поступила правильно. А как же твои пациенты? – перевела она разговор на другую тему.

– У меня нет пациентов. Я занимаюсь научными исследованиями.

– Ах да. Я помню, ты рассказывал об этом. Ну и кто я для тебя – подопытный кролик?

Он подошел к камину и склонился над ним, уставившись в огонь невидящим взглядом.

– Ты – плата за мое прошлое, за услугу, оказанную мне много лет назад одним человеком.

– А ты? Кто ты для меня?

Он резко обернулся к ней, сжал кулаки, словно решившись на какой-то отчаянный шаг, его черные глаза приняли какое-то странное выражение.

– До тех пор пока мы на острове, Карен Миллер, я буду всем, чем ты захочешь. Ванная там, прямо по коридору. Пока ты будешь мыться, я приготовлю что-нибудь поесть.

– Постой, мы же договорились, что готовить буду я.

– С завтрашнего дня кухня в твоем полном распоряжении. А сегодня отдыхай.

Через полчаса они сидели в креслах у камина, вытянув ноги к жаркому пламени. Нико сделал два больших омлета с сыром и открыл бутылку вина.

– Красное вино к омлету? – улыбнулась Карен.

– Конечно. Не забывай, я ведь цыган. А цыгане больше всего на свете любят вино, песни и женщин.

– А ты поешь?

– Нет. Не пою и не танцую, но умею узнавать прошлое и предсказывать будущее.

Карен заинтересованно взглянула на него.

– Правда? – Она протянула ему руку. – Тогда расскажи мне о моей судьбе.

Он взял ее руку и некоторое время просто держал в своих ладонях.

– Ты приехала в Нью-Йорк из маленького городка в Миннесоте, – начал он. – Ты была напугана и пыталась покончить с собой.

– Нет! Это был несчастный случай. Я бы никогда…

Отчаянные усилия Карен вспомнить, что же произошло, не дали никакого результата. Она не знала, как очутилась в Нью-Йорке, почему попала под колеса машины.

– Ты прочитал это по моей руке?

– Нет. Мне помог один любопытный приятель со своим компьютерным банком данных. Не подумай, что я лез в твою личную жизнь, просто мне нужно было получше узнать тебя.

Она чувствовала, что Нико знает что-то еще, но не решалась спросить его об этом. Страх перед прошлым удерживал ее, она предпочитала оставаться в неведении.

– А что ты можешь сказать о моем будущем?

– Позолоти руку, тогда узнаешь, – поддразнил Нико.

– Я сейчас, как назло, без копейки, – отпарировала Карен.

Он наклонился к ней.

– Цыгане ничего не делают за так, – хрипло прошептал он.

– Что я могу дать тебе?

Он прижал ее ладонь к своей груди и, наклонившись, припал к губам Карен.

Ее податливые губы раскрылись навстречу его настойчивому рту, и она ответила на поцелуй. Она чувствовала бешеное биение его сердца, да и ее собственное сердце готово было выскочить из груди.

Внезапно Нико оборвал поцелуй и отшатнулся. Позабыв, что все еще держит Карен за руку, он сжал ее пальцы так, что они даже побелели.

– Не искушай меня, принцесса, – с трудом произнес он. – Это уже не сон и не фантазия, это реальность.

– Ты же обещал, что до тех пор, пока мы на острове, ты будешь для меня всем.

– Я сделал ошибку. Ты не отвечаешь за свои желания. Пока ты все не вспомнишь, ты не сможешь понять, чего ты действительно хочешь. Пока же ты не осознаешь и не контролируешь свои действия. Почему ты бросилась под машину, скажи мне, Карен?

– Я не знаю. Не помню. Телефонный звонок, а потом твой голос – вот и все мое прошлое.

Он еще сильнее стиснул ее руку.

– Ты делаешь мне больно.

Он виновато погладил затекшие пальцы Карен.

– Прости, я не нарочно. Я очень сильно переживаю за тебя. И хочу помочь тебе.

Карен доверяла ему. Безрассудно и слепо, не подвергая его слова и действия ни малейшему сомнению. Она верила в него с того самого момента, как он стал частью ее снов. Между ними установилась какая-то почти мистическая связь.

Даже когда до ее затуманенного разума наконец дошло, что Нико действительность, а не призрачный мираж, готовый растаять в любое мгновение, она не захотела расстаться ни со своими мечтами, ни со сказкой, которую Нико придумал для нее.

– Расскажи мне обо всем, что ты помнишь.

– Да ведь я ничего не помню, совсем ничего. Только какие-то обрывки, клочки прошлого, да и то слишком смутные и тусклые.

– Все равно расскажи мне, – настаивал Нико.

– Кажется, я помню свою мать. Когда я была ребенком, ее вечно не было дома. По-моему, она не была особенно счастлива. Ей не нравилось жить в… – Карен замолчала и нахмурилась. – Я не помню, где мы жили. Я даже не помню, где жила сама.

– В Нью-Йорке ты снимала квартиру, а про Миннесоту я ничего не знаю. Я сейчас подумал, что, может, надо было съездить к тебе домой перед нашим отъездом, хотя… тратить на это время, с преследователем на «хвосте»…

– Он назвался репортером.

– Репортером? Ты помнишь, о чем вы с ним говорили?

– Нет. Вернее, да. – Образ высокого худощавого мужчины на какую-то секунду возник у нее перед глазами, но потом так же быстро исчез, как и появился, не оставив следа. Она попыталась вспомнить его лицо, но не смогла. – Не помню, – наконец призналась она измученным голосом.

От напряжения у нее разболелась голова. Рядом с Нико она ни о ком не могла думать, кроме него.

– Наверное, это все еще травма дает о себе знать. Ничего не могу вспомнить. Только твой голос, когда ты говорил со мной еще там, в больнице. Ты – единственное мое воспоминание. Пожалуйста, не заставляй меня больше вспоминать.

Он молча посмотрел на нее.

– Хорошо, – проговорил он наконец, выпуская ее руку из своей. – У нас еще есть время. Не бойся, я тебя не съем. Пока, по крайней мере. – Нико решил развеселить погрустневшую Карен. – По твоей ладони я прочитал, что ты прекрасно готовишь, а я люблю поесть и не хочу расставаться с поваром, который будет мне готовить вкусные завтраки, обеды и ужины.

Поковыряв вилкой в недоеденном омлете, Карен откинулась на спинку кресла.

– Кто-то заставил тебя страдать? Тебе причинили боль, принцесса?

– Нет, – машинально ответила она, – не мне.

Ответ сорвался с ее губ абсолютно неожиданно, но она знала, что это правда.

– Я уже ничего не знаю, Нико, ни в чем не уверена, – произнесла она устало, – но вполне возможно, что тот, кто гонится за мной, теперь разыскивает и тебя тоже. Я чувствую, что отсиживаться где-то, скрываться – не по мне, и раз я уехала из Миннесоты, на то была веская причина.

Наступила тишина. Только ветер выл снаружи, налетая на стены, пытаясь забраться внутрь.

Нико и сам уже понял, что Карен сильная натура. Женщину, которая, едва держась на ногах, настаивает на том, чтобы идти самостоятельно, не так легко испугать.

– Я думаю, с одним репортером, если нужно, мы справимся. – Он поднялся и подошел к окну. – Но сегодня вечером битва нам не грозит. Пока шторм не закончится, никто не сможет попасть на остров.

– У меня уже глаза слипаются, – призналась Карен.

– Сегодня мы поспим на полу. Я постелю матрасы. А завтра, когда дом достаточно прогреется, поищем спальни.

– Спальни? Отдельные? – Карен лукаво посмотрела на него. – Но ведь мы же любовники.

Она флиртовала с ним. Подстегивала его воображение, используя тот же прием, который он применил в больнице.

– Это было во сне, Карен, – произнес он с трудом, едва владея собой.

– Я знаю и очень сожалею об этом. – Она скрестила руки, сжала локти пальцами. – Единственное, о чем я мечтаю, так это чтобы кто-нибудь обнял меня покрепче сегодня ночью. Ты обнимешь меня, согреешь?

Она знала, что Нико не сможет устоять. Что же еще он мог ответить, кроме: «Я постараюсь»?

7

Слэйд-Айленд

Нико постелил на полу два матраса и накрыл их пледом, сверху принес подушки и одеяла.

Сняв ботинки, Карен забралась под одеяло и стала устраиваться поудобнее.

– Я ожидала увидеть золотистые песчаные пляжи, – мечтательно произнесла она. – Но снег – это тоже достаточно романтично.

– Хорошо там, где нас нет, – лаконично заметил Нико.

Он задул свечу и подбросил поленьев в камин. Вид, открывающийся из окна дома, напоминал черно-белую гравюру. Темные ветви деревьев, опушенные искрящимся снегом, четко вырисовывались на фоне бледного лунного диска. Ветер гонял над землей обрывки серого тумана.

Нико отошел от окна и оглядел темную комнату. Поленья в камине занялись и тихо потрескивали, рассыпая вокруг огненные искры. Дальше тянуть было бессмысленно, и Нико со вздохом направился к импровизированной кровати на полу.

– Если ты не захочешь обнять меня, я пойму. – Карен отвернулась от него. – Двадцать лет никто не пел мне колыбельных, я уже взрослая девочка.

– А что тебе пела на ночь твоя мать? – спросил Нико, растягиваясь на матрасе.

– Мне пел папа. Он пел ирландские колыбельные песни.

– А что сейчас с твоим отцом?

После небольшой паузы Карен произнесла:

– Он погиб, когда мне было восемь лет. Его раздавило комбайном.

– Значит, он был фермером?

Карен ответила, но ее голос прозвучал неуверенно.

– Я… я не знаю. Наверное.

Нико почти физически почувствовал, какой одинокой и никому не нужной ощущает себя Карен, и порывисто обнял ее.

– Иди сюда, принцесса. Мне тоже очень хочется, чтобы меня кто-нибудь обнял. К тому же так нам будет теплее.

Она не сопротивлялась.

На Нико тоже нахлынули воспоминания. Вот он, худенький темноволосый мальчик, прижимается к матери, поющей ему на ночь ирландские колыбельные песни. Отец никогда не был ласков с ним, он не мог простить Нико того, что он отказался от жизни, предназначенной ему его цыганским происхождением.

Нико редко думал об отце – воспоминания причиняли ему боль, – но старый дом, в котором прошло его детство, навеял эти неприятные мысли.

Карен чуть заметно вздрогнула, очутившись в объятиях Нико, но потом доверчиво уткнулась в его плечо. От него исходил слабый аромат сандалового дерева. Этот едва различимый запах, как тихая колыбельная из детства, убаюкивал Карен, перенося в мир снов, где Нико превращался в страстного цыгана – ее любовника.

Нико запел что-то себе под нос, и Карен улыбнулась в темноту.

– Ты же говорил, что не поешь.

– А я и не пою, – проворчал он. – Спи.

Согревшись в объятиях Нико, Карен чувствовала себя в полной безопасности. Страх перед прошлым на время отступил. Карен закрыла глаза.

Нико, стиснув зубы, молча боролся с собой. С каким удовольствием он поменялся бы в эту минуту местами с осужденным на мучительную смерть. Карен была так близко от него, что Нико не мог расслабиться ни на секунду.

Как бы он ни повернулся, она все равно почувствует горячечный жар и дрожь его тела. Он не должен этого допустить. Если только она догадается о том, как сильно он ее хочет, то не замедлит ввести его в искушение осуществить желаемое. После долгих безуспешных попыток ему удалось наконец улечься так, чтобы не касаться ее бедрами. Нико перевел дух.

Ему казалось, что он не сможет заснуть: дыхание Карен обжигало ему щеку, грудь девушки касалась его руки, а пальцы сжимали его плечо, но усталость взяла свое, и он задремал.