Розмари Роджерс - Связанные любовью

— Я знаю, куда с удовольствием бы вас отправила, — пробормотала Софья.

Он стрельнул в нее злобным взглядом:

— Какой характер. Жаль, я не из тех, кто восхищается смелыми женщинами.

— А вы вообще восхищаетесь женщинами?

— Туше. — Англичанин снова наполнил рюмку и поднял ее в издевательском тосте. — Вы правы. Я не питаю к ним теплых чувств. Большинство женщин — отвратительные создания, лживые, двуличные, готовые продать душу… — Он помолчал немного, и Софья заметила, как подрагивают его тонкие губы. — И даже собственных детей — за пару побрякушек.

Софья поежилась. Что такое случилось с этим человеком в детстве, из-за чего он превратился в чудовище? Впрочем, этого, пожалуй, лучше не знать. Она уже не была наивным ребенком и понимала, что далеко не все матери нежны и добры с детьми.

— Есть, несомненно, эгоистичные и злобные женщины, как есть себялюбивые и жестокие джентльмены. — Софья отодвинула тарелку. — Но большинство людей добры и благородны.

Сэр Чарльз поморщился.

— Вы же сами не верите во всю эту чушь, — недовольно проворчал он.

И тут Софья заметила под блюдом с уткой разделочный нож. Боже, вот бы унести его с собой…

Она торопливо отвела глаза и наткнулась на насмешливый взгляд сэра Чарльза.

— Почему не верю?

— Разве ваша собственная мать не продала свое прекрасное юное тело, чтобы поймать в сети самую ценную добычу? Разве думала она о том, как эта грязная связь отразится на ее незаконнорожденном ребенке?

Софья не дрогнула, хотя его слова хлестали наотмашь, как пощечины. Слова, в которых, увы, звучала жестокая правда.

— Я не…

— Конечно нет. Ваша мать соблазнила еще одного дурачка. Зачем? Чтобы сохранить свою драгоценную репутацию и пользоваться всеми привилегиями, которых ничем не заслужила. — Он выдержал паузу. — И вот вам еще один неоспоримый факт. Испугавшись, что ее безбедной жизни может наступить конец, она не находит ничего лучшего, как бросить на съедение волкам своего ребенка.

Нет, это невозможно!

Софья поднялась из-за стола и отошла к окну, такому закопченному, что из него почти ничего не было видно. Она говорила себе, что сделала это только для того, чтобы выманить его из-за стола и, улучив удобный момент, стащить нож, но в глубине души понимала, что не может отвести его ужасные обвинения.

Она уже давно смирилась с тем, что на первом месте у матери всегда будет Александр Павлович, но все равно время от времени мечтала, как в ее жизни появится кто-то, для кого она станет первой и единственной.

— Я не останусь здесь, чтобы слушать, как вы оскорбляете мою мать.

Как и надеялась Софья, сэр Чарльз встал из-за стола и подошел к ней, увлекаемый неодолимым желанием поиздеваться над жертвой.

— Задел за живое, да?

— Для чего вы привезли меня сюда? Только чтобы оскорблять?

Она тут же пожалела о собственной резкости, потому что издевательская усмешка вдруг исчезла, а в глубине черных глаз шевельнулось что-то зловещее.

— Я мог бы не только оскорблять вас, дорогуша. — Сэр Чарльз поднял руку, похлопал ее по щеке и вдруг больно сжал пальцами подбородок. — Вы даже не представляете, каких усилий мне стоит оставить вас… нетронутой. Вы не представляете, чего мне стоит удерживать моих людей от того, чтобы не навестить вас на чердаке. Вы должны бы благодарить меня.

Софья стиснула зубы, поклявшись не просить о пощаде. Проклятая гордость.

— Благодарить вас? Вы похитили меня и моих слуг, вы заперли нас на этом грязном чердаке…

Его пальцы с быстротой молнии слетели с подбородка на горло и сжали его с такой силой, что перед глазами поплыли черные круги.

Она инстинктивно вскинула руки и попыталась оттолкнуть обидчика.

— Вот так, милая. — Он наклонился к ее уху и зашептал: — Еще сильнее. Бейте меня. Кричите.

— Нет, — прохрипела Софья, задыхаясь.

— Кричите. — Он вглядывался в ее лицо, словно получал удовольствие, видя чужие страдания, словно питался чужой болью. — Ну же.

Уже теряя сознание, она услышала звук приближающихся шагов, но что они больше не одни, поняла только тогда, когда услышала рядом голос:

— Простите, господин.

Сэр Чарльз рыкнул, как зверь, у которого отбирают добычу, и оттолкнул жертву.

— Как ты смеешь…

Софья, пошатываясь, отступила на пару шагов и попыталась отдышаться. Весь гнев безумца обрушился теперь на Иосифа, который, впрочем, даже не повел бровью.

Либо невероятно смел, подумала она, либо такой же сумасшедший, как и его хозяин.

— Я подумал, что вам надо знать. — Голос слуги прозвучал совершенно бесстрастно. — Михаил и Карл исчезли.

— Что? Чепуха! — рявкнул сэр Чарльз. — Наверное, охотятся. Или валяются пьяные в конюшне.

— Они должны были стоять на посту, но, когда я пришел проверить, не нашел ни их самих, ни лошадей, ни вещей.

Англичанин напрягся, вероятно заподозрив измену.

— Проклятье. Я поговорю с Владимиром. — Он повернулся и махнул рукой в сторону Софьи. — Отведи ее на чердак.

Иосиф послушно склонил голову:

— Да, господин.

Провожая сэра Чарльза взглядом, Софья испытывала огромное облегчение. Она нисколько не сомневалась, что избежала неминуемой смерти, но при этом понимала, что всего лишь получила отсрочку. Сэр Чарльз, похоже, не сомневался, что в скором времени получит выкуп, и уже не считал должным обуздывать свои извращенные желания.

Вот разберется, что там случилось, вернется и завершит начатое.

Равнодушный к ее горестям и бедам, Иосиф указал на дверь:

— Сюда.

Софья знала, что просить и умолять бесполезно. Да, человек со шрамом всегда был неизменно вежлив, но ясно давал понять, что при необходимости убьет ее без малейших колебаний. Проходя мимо стола, она вдруг остановилась и едва слышно — горло еще болело — проговорила:

— Я могу взять еды для моих слуг? Они еще не ели сегодня.

Иосиф пожал плечами:

— Как хотите.

Софья взяла блюдо с уткой, сунула под него нож, прихватила блинчики с рыбой и двинулась к выходу.

Сердце колотилось. Видел Иосиф или нет? Заметил, что со стола исчез нож, или не заметил?

Приготовившись к самому худшему, она оказалась не готова к загадочной улыбке на его губах.

— После вас, госпожа Софья.

Остановившись в очередной глухой деревне, Стефан ждал возвращения Бориса из пивной. Ждал, поглядывая время от времени на растянувшиеся вдоль разбитой дороги избы. Деревня ничем не отличалась от других, через которые они проехали в последние три дня.

Бедная, угрюмая, неприветливая.

И даже послеполуденное солнце не смягчало тягостного впечатления.

Неоднократные попытки Александра Павловича реформировать страну терпели крах из-за сопротивления со стороны не желающей и боящейся преобразований знати и постоянной угрозы бунта. В результате ничего не менялось, проблемы оставались, недовольство нарастало, и Стефан понимал, что рано или поздно оно обязательно выльется во что-то по-настоящему страшное.

Потягивая из фляжки бренди, он составлял список болячек и недомоганий, включая огнестрельную рану плеча, которая, слава богу, понемногу затягивалась, когда стук копыт заставил его повернуться.

— Ты быстро, — удивленно заметил он.

Борис пожал плечами. Выглядел он неважно — последние дни оба не высыпались и подолгу не вылезали из седла, так что усталость начала сказываться.

— Задерживаться не было смысла.

— Почему?

— Едва вошел, как подслушал разговор двух местных, жаловавшихся друг другу на банду каких-то чужаков, появившуюся здесь совсем недавно, но уже успевшую изрядно всем надоесть.

Стефан постарался не радоваться преждевременно. Новость давала, конечно, надежду, что они догнали наконец похитителя, но разбойников в российской глубинке хватало всегда. Прежде всего требовалось убедиться, что эти разбойники и есть те, что им нужны.

— Кто-нибудь знает, где искать эту банду?

— Один крестьянин упомянул заброшенный дом к северу от деревни.

— И что? Кто-нибудь проверил этот дом?

— Нет. — Борис фыркнул, поймав удивленный взгляд Стефана. — Земля принадлежит помещику, которого здесь не слишком любят, и драться с разбойниками из-за него никто не станет.

Слова протеста так и остались невысказанными. Стефан не мог представить, чтобы что-то подобное произошло в Англии, чтобы кто-то из арендаторов позволил браконьерам или кому-то еще разорять его земли. Разумеется, он и относился к арендаторам как к членам своей семьи, а не как к бездушным орудиям для получения прибыли.

— А где сам помещик?

— Веселится в столице.

— Мы далеко от Санкт-Петербурга? Борис наморщил лоб, прикидывая расстояние.

— За день можно добраться, если сильно захотеть. Стефан покачал головой.

— Зачем им задерживаться в такой глуши, если можно легко раствориться в многолюдном городе?

— Не забывайте, что у них в руках одна из самых известных столичных дам. В городе ее знает едва ли не каждый слуга.

— И то верно, — вздохнул герцог. Похоже, он устал сильнее, чем готов был признать, и едва держался в седле. Разумеется, такую красивую девушку, как Софья, везти в Санкт-Петербург неразумно. Он нетерпеливо пустил коня легкой рысью. — Поедем. Я хочу сам взглянуть на этих браконьеров.

Они проехали чуть больше версты, когда Борис придержал лошадь и кивнул в сторону стеной стоящего впереди леса.

— Я бы предложил сойти с дороги, — негромко сказал он. — Если эти люди те, кого мы ищем, они наверняка выставляют стражу.

Стефан ненадолго задумался. Двигаться через густые заросли дело небезопасное, можно наскочить на врага и не заметить этого. К тому же и времени на поиски заброшенного домишки уйдет намного больше.

Однако эти мерзавцы несомненно держат дорогу под наблюдением.

Следовательно, единственный шанс подобраться к цели незаметно — это идти через чащу.

— Думаю, ты прав, — согласился он, сворачивая с тропинки в лес.

Борис последовал за ним.

— А вы человек рассудительный, хоть и герцог.

— Что бы я без тебя делал? — покачал головой Стефан.

— Ну, может, по возвращении вы еще шепнете своему брату, какой хороший я слуга.

Какое-то время они осторожно пробирались через кусты. Стефан внимательно смотрел по сторонам — в лесу опасаться нужно не только разбойников.

Волки и медведи нередко нападают на рассеянных путешественников.

— Не беспокойся, я прослежу, чтобы Эдмонд заплатил тебе за помощь достойную компенсацию. — Стефан улыбнулся, в очередной раз подивившись случившейся с братом перемене: отчаянный бродяга превратился в домашнего мужа. — Люблю напоминать Эдмонду, что он ответственный землевладелец и несет множество обязанностей.

— И теперь вы пустились на поиски приключений?

Стефан удивленно моргнул. А ведь и верно. Странно, что ему самому это не приходило в голову.

— Уверяю тебя, это случилось не по моей воле. Никогда не разделял с братом любви к опасностям.

Борис хитровато взглянул на него:

— По-моему, ваша светлость, у вас с ним больше общего, чем вам кажется.

— Конечно, мы похожи. Ведь мы же близнецы. Многие с трудом нас различают. — Стефан улыбнулся, вспомнив, как они с Эдмондом мучили и изводили нянь и учителей. — Да, в детстве было весело.

— Я имел в виду немного другое. Вы ведь никогда не смиритесь с тем, что кто-то встал на вашем пути к выбранной вами даме.

Стефан нахмурился:

— Я не позволю, чтобы вор, укравший у меня что-то, избежал наказания.

— Хмм, — скептически отозвался Борис.

Ничего удивительного. Заявление и в его собственных ушах прозвучало пустым и неубедительным. Никто — тем более герцог — не последует за женщиной из Мидоуленда в Санкт-Петербург только потому, что она увезла что-то из его поместья.

— Хочешь что-то сказать?

Борис пожал плечами:

— Что вы сделаете с госпожой Софьей, если нам удастся ее спасти?

— Не если — когда, — проворчал Стефан.

— Пусть так. Вернете ее в Санкт-Петербург?

Стефан заерзал в седле, не зная, что ответить. То, что он собирался с ней сделать, не касалось никого, кроме них двоих. Софья принадлежала ему. И все. Точка.

— Там будет видно, друг мой. Всему свое время.

Другой на месте Бориса внял бы внятно прозвучавшему предупреждению и сменил тему, но русский упрямо гнул свое:

— Хочу лишь напомнить, ваша светлость, что Софья — не бесправная крепостная и что она принадлежит к богатой и влиятельной семье, которая сочтет серьезным оскорблением любую попытку помешать их воссоединению.