— То есть вы хотите сказать, что я намерен воспользоваться этими письмами, дабы шантажировать вашу мать?

Софья отвела взгляд.

— Я… — неуверенно начала она.

— А зачем останавливаться на шантаже? — продолжил Стефан уже другим, обманчиво мягким тоном. — Может быть, я собираюсь свергнуть царя Александра и занять его место на троне? Какая-то капля романовской крови у меня вроде бы есть.

Очевидно, поняв всю абсурдность брошенных сгоряча обвинений, Софья смущенно покраснела и, не желая смотреть герцогу в глаза, опустила голову.

— Если их нет у вас, то где же они тогда?

— Судя по всему, их украли.

— Кто?

Ему и самому хотелось бы знать ответ на этот вопрос.

Предположений хватало, но все они не имели под собой никакой основы.

— Их мог украсть кто угодно. Местный, подумавший, что в бауле могут быть деньги. Или кто-то из людей сэра Чарльза. Или даже…

Глаза у Софьи вдруг вспыхнули, как будто ее осенило.

— Иосиф…

— Кто?

— Тот человек со шрамом, что увез сэра Чарльза в карете.

Стефан напряг память. Иосифа, если его действительно так звали, он запомнил плохо. Небольшого росточка, ничем не примечательный, если не считать пересекавшего пол-лица уродливого шрама. В тот момент его куда больше занимала рана на горле Софьи, чем какой-то слуга, пытавшийся спасти раненого господина.

— Когда мы вошли, здесь его не было, — медленно, восстанавливая последовательность событий, произнес Стефан. — Вполне возможно, что он заметил нас еще на подходе к дому и решил спрятаться в лесу, чтобы не попасть к нам в руки.

Софья задумчиво жевала нижнюю губу. Похоже, ее все еще терзала какая-то до сих пор не высказанная мысль.

— На постоялом дворе именно Иосиф обыскивал мою комнату. Он сказал сэру Чарльзу, что не нашел писем, но у меня уже тогда появились кое-какие подозрения. — Она подтянулась повыше. — Может быть, он нарочно оставил письма там, чтобы потом вернуться одному и потихоньку забрать без ведома сэра Чарльза.

Видя в ее глазах нарастающую тревогу, Стефан приготовился к очередной схватке. Сейчас она потребует, чтобы они срочно вернулись в Санкт-Петербург. И никакие доводы рассудка на нее, разумеется, не подействуют.

— Что ж, звучит вполне разумно, — согласился он. — Но если уж так получилось, что я самолично доставил письма ему в руки, то зачем ему рисковать всем, спасая сэра Чарльза?

Софья наморщила лоб, но плодов это напряжение умственных сил не принесло.

— Не знаю.

— Эти письма доставили всем немало хлопот и неприятностей, — бросил Стефан раздраженно. Сколько ж можно заботиться о матери? Ей бы давно уже пора подумать о себе. А то ведь и не заметит, как жизнь пролетит. — Почему вы их просто не сожгли? Всем стало бы только легче.

— Мать хочет сохранить их.

— Зачем?

— Она… она очень сентиментальная женщина. Ну вот, очередная ложь. И вовсе не надо залезать кому-то в голову, чтобы понять — письма нужны княгине для каких-то своих, скорее всего далеко не благородных целей.

Может быть, она рассчитывает с их помощью защитить себя и сохранить положение при дворе. Романовы славятся своей непредсказуемостью.

— А вот я думаю, что ваша мать — очень хитрая и расчетливая женщина. — Он выдержал ее взгляд и продолжал: — Письма нужны ей, чтобы остаться при дворе, и ради них она готова принести в жертву даже собственную дочь.

— Неправда.

— Почему вы всегда ее защищаете?

— Потому что она моя мать.

— Тогда и вести себя должна соответственно. А вам надо почаще думать головой, чтобы не попадать по ее вине в такие вот ситуации.

Софья встретила эти речи вполне предсказуемо. Конечно, ее упрямство, нежелание следовать логике раздражали, но ее неустрашимость, твердость духа не могли не вызывать восхищения.

— Только не говорите, что вы не поступили бы так же, если бы речь шла о вашем брате, лорде Саммервиле, — возразила она. — Или не пошли на риск ради себя самого.

Он только фыркнул, не найдя убедительных аргументов против ее логики. Всего лишь год назад Эдмонд притворился Стефаном, чтобы отвести от брата беду. Впрочем, это не означало, что он готов позволить Софье и дальше вести себя безрассудно и безответственно.

Ну да ладно, нужно лишь вернуть упрямицу в Мидоуленд, а там ей будет обеспечена самая лучшая защита.

— Да, я бы пришел на выручку брату, но потом все равно надавал бы тумаков за то, что заставил меня рисковать головой.

— Если я и решу надавать кому-то тумаков, то уж точно не матери, — предупредила Софья, твердо глядя ему в глаза.

Он поймал ее дерзкий взгляд, оценил воинственное выражение лица, и все его раздражение как-то вдруг схлынуло.

Да, она обладала особенным талантом выводить человека из себя и находить неприятности, и это она превратила его мирную жизнь в хаос, но при всем том была самой очаровательной, самой обольстительной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.

— Вы поистине неблагодарная девчонка. — Стефан укоризненно покачал головой и, выпустив ее запястья, провел тыльной стороной ладони по атласной коже. — Мать толкнула вас в руки сэру Чарльзу, однако ж вы не жалуетесь, а мне, хотя я и спас вас от безумца, грозите надавать тумаков.

Софья смотрела на него с тем же неуступчивым выражением, но Стефан заметил, как она поежилась от его прикосновения. Да, эта женщина умела не только изрыгать огонь, но и откликаться на его ласки. Смешно, но, думая об этом, он преисполнился гордости.

— Я уехала из Мидоуленда, чтобы не подвергать вас опасности, — сказала Софья, как будто это объясняло все случившееся потом. — Остались бы дома, не пришлось бы спасать меня от безумца.

Стефан покачал головой — ну что за извращенная логика! — но при этом не удержался от улыбки.

— Так вы, получается, обо мне заботились?

Густые ресницы дрогнули и опустились, пряча глаза.

— Не хотела, чтобы вы пострадали из-за российских заговоров.

Он рассмеялся и, наклонившись, зарылся лицом в золотых волнистых прядях с теплым ароматом жасмина.

— Почему бы просто не признаться, что я вам дорог?

— Если я не хочу, чтобы кто-то умер, это еще не значит… — Его губы нашли чувствительное местечко у нее за ухом, и довести мысль до конца она уже не смогла. — О…

— Признайтесь хотя бы, что хотите меня. — Он захватил губами мочку уха.

— Не хочу, — прошептала она, откидывая голову и приглашая его к новым ласкам.

— Софья… — Прокладывая путь от уха ко рту, он не забывал об осторожности. Сегодня придется удовольствоваться малым, отложив остальное до той поры, когда заживет рана у нее на шее. — Голубка моя. Больше я вас не отпущу.

Она положила руки ему на плечи и сразу ощутила под тонкой тканью жар тела.

— Мне нужно домой.

Стефан вздрогнул, словно от удара. Неужели она думает, что он позволит ей уйти пешком?

Он отстранился, со страхом всматриваясь в лицо на подушке.

— Нет. В Санкт-Петербурге будет ждать моя карета. Возвращайтесь со мной в Мидоуленд.

Она обхватила себя руками.

— Вы же знаете, что это невозможно.

Он сдержался, не дал воли злости и раздражению. Поднялся, подошел к печи, подбросил дров. Всю взрослую жизнь Стефан избегал отношений с женщинами, желавшими получить больше, чем он был готов предложить. И вот теперь женщина, отпускать которую он не хотел, твердо настроилась уйти.

Дрова потрескивали, волны тепла расходились по небольшой комнате. Отставив кочергу, Стефан оглянулся и встретил ее настороженный взгляд.

— Возможно все.

— Если станет известно, что я оставалась под одной с вами крышей без леди Саммервиль в качестве компаньонки, от моей репутации ничего не останется.

— Вы можете остановиться в Хиллсайде, — возразил Стефан. — Брианна с удовольствием примет вас у себя. Тем более сейчас, когда ей приходится проводить столько времени дома.

— А ваш брат будет меня проклинать.

Стефан прислонился к грубой деревянной стене.

— Эдмонд с радостью откроет свой дом, если будет знать, что тем самым сделает приятное брату.

— Нет, Стефан, — негромко, но твердо сказала она. — Мой дом в Санкт-Петербурге.

Глава 19

Подтянув повыше одеяло, Софья откинулась на подушки. Стефан расхаживал по комнате, и она наблюдала за ним из-под полуопущенных век. Дрожь не унималась, силы как будто вытекли из членов, по телу растекалась слабость, а на коже выступал липкий пот.

Софья объясняла недомогание раной и кровопотерей, упорно отказываясь признавать, что причиной неприятных ощущений стала перспектива унылого будущего без Стефана.

Дойдя до окна, он повернулся на каблуках и, вернувшись к кровати, сердито уставился на нее сверху:

— Кроме матери, что еще ждет вас в Санкт-Петербурге?

Софья отвернулась, пряча глаза. Ну зачем ему это?

Неужели не понимает, что ей и без того тяжело?

В глубине души она признавала, что готова на все, только бы оставить Стефана в своей жизни, но здравый смысл подсказывал, что, уступив своим желаниям, можно лишь навлечь на себя беду.

Что мог он предложить, помимо риска скандала? Желание, конечно. Что же еще? Мимолетное увлечение?

Жизнь научила ее тому, что увлечение ненадежно и обходится недешево.

Достаточно посмотреть, в какую переделку попала она сама из-за преданности матери.

— Я живу полной жизнью. У меня есть друзья. Я занимаюсь благотворительностью, — ответила она сухо. — А теперь, когда Александр Павлович вернулся в Зимний, в столице будет весело.

— Вы же говорили, что терпеть не можете балы, — напомнил Стефан.

— Да, балы не самое любимое мое времяпрепровождение, но мы все делаем то, что должны. — Их взгляды встретились, и Софья не отвела глаза. — Обязанности есть не только у герцога.

— А если император или ваша мать решат, что вам пора выйти замуж?

Вопрос застиг ее врасплох, но она все же ответила:

— Несколько лет назад они уже хотели выдать меня замуж. К счастью, по такому вопросу решение могу принять только я сама.

Он сохранил бесстрастное выражение.

— И вы решили, что обойдетесь без мужа?

Что он хочет от нее? Софья не знала. Его все раздражало.

Раздражало, что родители могут принудить к замужеству. Раздражала ее решимость самой определять свое будущее. Невозможный человек.

— Нет. Думаю, когда-нибудь встречу мужчину, который убедит меня, что жизнь с ним стоит такой жертвы, как независимость.

Он прошелся взглядом по контуру скрытых одеялом форм.

— Так вы считаете замужество жертвой?

— А вы нет? Теперь задумался уже Стефан — брошенный невзначай вопрос заставил всерьез задуматься.

— Наверное, это зависело бы от моей вероятной невесты.

Софья представила его в наряде жениха, с юной супругой — и сердце болезненно дрогнуло. Она будет, конечно, англичанкой. Милой, послушной, обученной с ранних лет потакать всем прихотям джентльмена. И разумеется, красивой.

Чудной английской розой.

— Глупый разговор…

Он вроде бы хотел возразить, но, подумав, согласился с ее предложением:

— Хорошо, вернемся к делам более важным.

— Самое важное сейчас — найти письма.

— Не пытайтесь отвлечь меня, у вас это не получится. — Он присел на край кровати, и она поймала в его глазах опасный блеск. — Я не для того проехал через всю Европу, чтобы вернуться в Англию одному.

Она замерла. Во рту снова стало сухо, в животе как будто затрепетали крыльями бабочки, по телу разлилась знакомая теплая волна. Желание свернуться рядом с ним в комочек, прижаться к крепкому мужскому телу, положить голову на грудь почти захватило ее с неодолимой силой.

Но вместо того, чтобы уступить ему, Софья твердо напомнила себе, что она не из тех дамочек, которые цепляются за мужчину, потому что сами не в состоянии решить, как им быть дальше.

— В таком случае, боюсь, вас ждет разочарование.

— Нет. — Он подался вперед, наклонился, навис над ней. — Я не из тех, для кого разочарование приемлемый вариант.

— В данном случае выбирать не вам. Я возвращаюсь в Санкт-Петербург, и вам меня не остановить.

— Подумайте лучше, прежде чем противиться моему желанию, — протянул он с опасной ноткой в голосе. — Я, конечно, предпочел бы, чтобы вы поехали со мной добровольно, но, если придется, готов и к тому, чтобы убедить вас в прелестях нашего совместного путешествия в Англию.

Мелькнувшая в его глазах искорка гнева, как и высокомерная уверенность в способности подчинить ее своей воле, не только не напугали Софью, а даже доставили ей тайное удовольствие.