— Где Гарретт? — она обернулась. — Гарретт! — она хрипло закричала и пошла по следу. — Сэнди!

Что-то во мне говорило мне остановить её, но я этого не сделал. Вместо этого я потёр руками взад-вперёд по верху влажных штанов и последовал за ней.

Когда она вошла в гостиную комнату, я смотрел на её лицо, вместо того чтоб смотреть на сцену перед нами. Я знал, как это выглядело. Я сделал это. Сейчас это была всего лишь кровь. Много красно-коричневой крови высыхающей на её дорогой мебели и полах.

— Нет, — слово прозвучало как мольба. — Где он, Коул? Скажи мне, где он? — она стояла передо мной, требуя ответов, хотя она вообще не прикасалась ко мне. Её обесцвеченные светлые волосы были собраны на её голове, и я мог почувствовать запах её дорогого парфюма. Он смешивался с медным запахом, заполнившим мой нос.

— Он сделал это, — произнёс я. Я не мог выкинуть из головы картинку. Его трахающего её.

— Ты убил его, не так ли? — она пробежалась своими трясущимися руками по лицу.

— Он сделал это, — снова сказал я, смотря вниз в её глаза. Глаза настолько похожие на мои.

— Ты сделал это. Ты. Ты! — её руки тряслись, когда она смотрела на меня. Ужас на её лице был тем, что будет навсегда отпечатано в моём мозгу. Она смотрела на меня, на мою покрытую кровью одежду, на ужасную сцену перед нами.

— Как ты мог? Как ты мог? — её слова пророкотали вокруг нас, как будто растворяясь в дорогих каменных стенах. В доме, который я построил для неё. Её взгляд был сумасшедшим, широким, смотрел повсюду и на меня одновременно.

— Где Гарретт, Коул?

Почему она дома? Она должна была отсутствовать до завтра, до того момента, как у меня была бы возможность почистить всё, посадить Сэнди на самолёт в какое-то место, которое помогло бы ей эмоционально.

— Где он, Коул? — я не собирался отвечать, потому что она знала. Я знаю, что это так. Почему она спросила, я не знаю. Я не знаю, почему она притворялась, что мы оба не стоит здесь, в этом доме ужаса.

— Ты этого не сделал. Ты бы не стал.

Она всегда любила его больше. Даже когда оставила нас всех голодать. Это был он, кого она держала, когда возвращалась домой. Это всегда был он, перед кем она извинялась. Это всегда был он. Для них обеих, для неё и Сэнди. Что такого было в Гарретте, что заставляло их любить его сильнее, чем меня, я так никогда и не выяснил. Даже после того, как я заработал денег и дал им все лучшее от жизни, я все ещё был последним на тотемном столбе.

Но кровь на моих руках изменила это.

— Где Сэнди?

— Я не знаю.

— Ты поймал их? Вот почему? — её голос дрожал, когда она повернулась и начала подниматься по лестнице.

— Поймал их? — но она не ответила. И я последовал за ней. — Что ты имеешь в виду?

Я не получил свой ответ, потому что она закричала. Это был один из тех звуков, который вырывается из самой сокровенной части человека, из самой сердцевины. Это был крик, который человек издаёт, когда его жизнь разрывается. Я знал это хорошо; Сэнди кричала и молила мне на ухо как будто часами. Но это больше не были крики Сэнди. Это кричала моя мать. Сэнди никогда не закричит вновь. Ее тело висело перед нами с открытой потолочной стропильной балки. Оранжевый удлинитель был обернут вокруг шеи, под ней перевернулся стул.

Её кожа была фиолетовой и белой, покрытой пятнами и как будто чужой. Её глаза были открытыми и пустыми. И она ушла. Я смотрел, как моя мать побежала к ней, упала к её ногам. Но я не двигался. Я только стоял там и смотрел в те пустые глаза. Глаза, которые смотрели на меня с невинностью ребёнка. Глаза, которые молили за жизнь Гарретта. Меня засосало в их темноту. В пустоту. Засасывало, пока темнота не окружила меня, душа меня. Пока меня не стало.

Глава 18

Джулия

Я уставилась в неверии на Коула. Это был тот взгляд, который я давала ему всю ночь с того момента, как он рассказал мне правду на Чертовом Колесе. Мы прокатились на нём пять раз, я давала парню больше билетиков каждый раз, поэтому нам не нужно было сходить. Я не знала, чего ожидала от рассказа. Я думала, что он будет другим. Что в нем не будет этого всего. Что история будет подобна тому, какой её заставили звучать таблоиды и газеты — беспристрастной. Но она таковой не была.

Он закончил свой рассказ и все, что делал потом, так это игнорировал меня. Я видела слезы, желтые карнавальные фонари отражались в его блестящих глазах. Они заставили мое сердце болеть за него. Они разорвали меня изнутри. Я знала, что он был сломлен из-за своего прошлого, но я и не представляла насколько. Не имела понятия, сколько боли в его жизни причиняли ему люди до тех пор, пока он не сорвался и не начал ранить их в ответ. Ранить их до тех пор, пока они не были мертвы.

Он сидел передо мной на кожаном диване в своём пентхаусе. Сжимая чёрную бутылку обсидианового виски в своей руке, он тупо уставился в телевизор, висящий над камином. Шла хоккейная игра, но я не могла сказать, кто играл. Мой взгляд никогда не отрывался от Коула на более чем секунду.

— Коул…

— Не надо, — он не посмотрел на меня, но его тон был окончательным.

Ту же реакцию я получала от него с момента, как он закончил свою историю. Он произносил каждое слово с такой душераздирающей скорбью, что я вздрагивала, когда слышала, что он вел себя так холодно. Мы покинули карнавал после того, как покатались на Чертовом Колесе, и с тех пор он даже почти не смотрел на меня.

— Все нормально, — я передвинулась, чтобы сесть рядом с ним.

— Это то, что ты говоришь себе? — он фыркнул и сделал большой глоток виски из бутылки. — То, что я убил своего собственного брата, что я заставил сестру совершить самоубийство, это нормально?

— Ты не заставлял её ничего делать, — я потянулась и прикоснулась к его руке, поглаживая пальцами картинку грустного лица Сэнди, смотрящего на меня черными вытатуированными линиями. — Она сделала тот выбор.

— Ага, ну она бы не сделала его, если бы я не убил его.

— Ты не знал, что она сделает это.

— Не-а. И ничего не изменить.

— Вот почему они у тебя, — я прикоснулась пальцами к староанглийскому слову «их» на его костяшках.

— В тюрьме. Прямо перед тем, как я вышел, — он тяжело выдохнул. — Я любил их. Их обоих. Мою маму тоже. Я любил их пока не стал ненавидеть, и это сломило меня. Я должен напоминать себе о том. Что я все ещё люблю их, её. Даже несмотря на то, что она убила себя. Я так сильно хочу ненавидеть её. Но нет. Я не могу. Это была не её вина.

Я сжала губы и изучала его профиль. Его темные волосы были взъерошены, из-за того, что он проводил пальцами по ним снова и снова. У него была трёхдневная щетина, покрывающая его щеки. Он был красивым. Глупо было называть мужчину красивым, но не было никакого отрицания этого. Он был идеальным. Рукава его рубашки были расстегнуты и закатаны до локтей. Несколько верхних пуговиц на воротнике тоже расстегнуты.

— Ты бы изменил это?

Сейчас впервые с поездки на Чертовом Колесе он посмотрел на меня. Его темно-синие глаза, кажется, были полны внутреннего шторма, настолько мучительного и опустошающего, что, кажется, он был нескончаемым.

— Нет.

— Правда? — затаила я дыхание, шокированная.

Его глаза искали мои.

— Я бы не изменил ничего, потому что он был бы всё ещё жив. Тот кусок дерьма, который трахал мою сестру, когда она была всего лишь маленькой девочкой, — он тряхнул головой, его глаза заблестели. — Я бы убивал его снова и снова за то, — он сжал бутылку спиртного в своей руке. — Снова и снова и снова, — его голос был хриплым, его глаза устремлены вдаль, потерянные где-то в прошлом, которое будет всегда преследовать его.

Я обернула свои руки вокруг его плеч и потянула его на себя, прижимая его голову к своей груди. Но позволил мне это, не сопротивляясь.

— Я люблю тебя, — прошептала я в его волосы. — Я люблю тебя так сильно, Коул. Твоё прошлое это твоё прошлое, — что-то внутри меня говорило мне, что я была сумасшедшей, но это что-то было маленьким и незначительным; я проигнорировала это. Я любила его. Не было никаких если или но в этом. Меня не заботило то, что он убил своего брата, или что он преследовал меня. Я любила его, каждый сломанный кусочек его. Я не знала, как долго он будет любить меня; возможно, я была всего лишь изюминкой месяца, но меня это не заботило. Не прямо сейчас. Я была с ним, и это все, что и его значение -- здесь и сейчас.

Через несколько минут он поднял свой взгляд на меня, его глаза были стеклянными и покрасневшими.

Что, если он не знает, насколько сильно я действительно люблю его? Всю свою жизнь он провёл, будучи многократно раненым людьми, которые должны были любить его. И вдруг мне нужно показать ему мою любовь. Мне нужно отдать ему всю себя.

Я наклонилась и прижала свои губы к его, и он поцеловал меня в ответ, его твёрдый рот прижался к моему так, как будто мы были сделаны друг для друга.

— Боже, я люблю тебя, — простонал он мне в губы.

Его слова заставили меня непроизвольно послать звук из моего рта в его. Я впутала свои руки в его волосы и поцеловала его со всем, что у меня было. Каждой частицей любви, что была в моём сердце. Я хотела поглотить каждую часть его своей любовью. Я хотела утопить его в ней, пока он не будет настолько глубоко, что он бы никогда не поставил под вопрос настоящую любовь, потому что она бы окружала его во всем, что он делал.

Я хотела, чтобы он чувствовал это так, как и я. Что-то ворвалось в мой разум. Я восстановила в памяти свое тело, прижатое к Коулу под тёплыми струями душа, его руки вокруг меня, его слова уничтожили меня.

«Я был прав, ты знаешь, когда я сказал тебе, что я разрывал женщин на части».

Но потом это размылось, и я вспомнила себя лежащей на кровати и пялящейся в потолок с Коулом около меня, шепчущим мне на ухо. Рассказывая мне о всех тех вещах, которые он чувствовал, когда впервые встретил меня. Говоря мне о том, как он был тогда потерян, в самом начале; он принадлежал мне. И затем он пел мне, некоторые песни я не знала. Он пел тихо и потом громче. Он был повсюду на мне, в моей голове, даже хотя я этого и не знала. Он был везде. Его любовь была везде. Поглощая меня, утешая, пока я была потеряна где-то в своём мозгу.

Я толкнула его назад на диван и забралась сверху на него, поглощая его своими губами. Целуя его рот, его лицо, его шею.

— Ты заботился обо мне, — сказала я между поцелуями. — Ты любил меня. Ты остался со мной, — что-то горячее появилось в уголках моих глаз. Я поцеловала его сильнее, быстрее, нуждаясь в том, чтобы он знал. Мои руки были повсюду на нём, задирая его рубашку, стягивая его штаны, пока он не был обнаженным передо мной. Его большое тело было распростерто на диване, совершенные скульптурные мышцы и татуировки покрывали его загорелую кожу.

И этот красивый мужчина любил меня. Он был моим. Моим! Мое сердце запротестовало, когда я упала на колени перед ним и обернула свои губы вокруг твёрдого члена между его ног.

— Джулия, — застонал он, когда я засосала его к задней стенке горла. Это только подтолкнуло меня к тому, чтобы взять его глубже, пока я не начала давиться его толщиной. Он попытался отодвинуться, но я не позволила ему. Я последовала за ним, отчаянно пытаясь взять каждый сантиметр, чтобы показать ему, что могу сделать для него все, что угодно.

Он сжал свои руки в моих волосах.

— Ты должна остановиться, Джулия. Я хочу… мне нужно…

— Сделай это, — я откинулась и посмотрела на него. — Трахни мое лицо, детка. Сделай это, — я встретила его испытывающим взглядом. Он хотел этого в тот день в моей спальне, но он сдержался, потому что он боялся причинить мне боль.

— Я не могу, — его руки затряслись в моих волосах.

— Сможешь.

Он закрыл свои глаза, и я увидела подергивание на его челюсти.

— Я хотел показать тебе больше своих чувств, нежели просто это. Секс.

Я улыбнулась ему, моя рука крепко обхватила вокруг основания его члена.

— Я знаю, что ты любишь меня, — я облизала свои губы. — И сейчас я хочу, чтобы ты протолкнул свой член в мое горло. Я хочу, чтобы ты заставил меня принять его.

Его челюсть расслабилась.

— Ты… — он сглотнул, его адамово яблоко дернулось вверх и вниз. — Ты уверена? Даже после…

Я моргнула в замешательстве на него. Он действительно думал, что я не захочу его после этого, после того, как я услышала правду о произошедшем?

— Я хочу тебя сильнее, чем хотела до этого. Меня не заботит то, что ты сделал, пока ты не перестаёшь любить меня.