– Во мне иногда просыпается мальчишка, читавший Жюля Верна и Стивенсона… А формулы давно нет. Я уничтожил ее много лет назад. Но Ирина не верила мне. Мне кажется, она слегка помешалась на этой формуле. И с годами ее помешательство усилилось, приобрело характер мании. Я виноват, что не понял этого. Что подверг тебя такой опасности. Это мне урок.

– Что теперь с ней будет, папочка?

Он поцеловал меня в голову.

– Не думай об этом, ладно?

Я решила не настаивать на более развернутом ответе. У меня имелись дела поважнее.

– А Стася? Что будет с ней?

– Я позабочусь об этом, хорошо?

Я взяла отца за руку. Я сказала ему:

– Слушай. Не скрывай больше от меня ничего. Давай у нас не будет секретов. Давай всегда говорить друг другу правду.

– Ладно, – согласился отец. – Его… Того человека, с которым Стася уехала, взяли. Но Стаси с ним не было. Он сказал, что она сбежала. Сказал, что она заподозрила что-то неладное и скрылась, обманув его…

– Он ведь может врать, папа!

– Может. Но я так не думаю. Мы работаем над этим, Ася. И я уверен, все будет хорошо. Ты не поверишь мне, но я всю жизнь чувствовал, когда Стасе хорошо, а когда плохо. Ее огорчения были моими, ее радости заставляли меня улыбаться. Хотя она и жила в отдалении от меня… А ты находилась рядом, но у тебя такой сдержанный характер, что и о твоих радостях и огорчениях мне приходилось только догадываться.

– Теперь все пойдет иначе. Теперь мы будем откровенны друг с другом, – сказала я и спрятала голову у него под мышкой.

– Раз уж мы договорились об откровенности, то не скажешь ли ты мне, дочь моя, что за мужчина ломился в твою палату сегодня на рассвете? Он притащил куст цветов размером с корову и обаял весь персонал, но ты спала, и его все же не пустили.

– А, это… Один знакомый.

Глаза Аптекаря смеялись.

– Это Жан Макаров, папочка. И, кажется, он мне нравится.

– Александрина, какой кошмар! Он же рыжий! У меня что, будут рыжие внуки?

– Он вовсе не рыжий, а каштановый. И о внуках тебе пока рано беспокоиться. И потом, разве ты не говорил с ним, когда просил за меня в «Эдеме»?

– Я разговаривал по телефону, и не с ним, а с какой-то дамой. Кстати, я вовсе за тебя не просил. Наоборот, предлагал тебя уволить, как только выпадет такая возможность…

– Папка!..

– Но меня там правильно поняли. Ты, вообще, я вижу, не терялась, – заметил отец. – Этот Макаров очень удивился, когда я сказал ему, что тебя зовут не Анастасия, как он полагал, а Александрина… Так что же, позвать его? Он, кажется, до сих пор мается внизу.

– Потом, – пробормотала я в смущении.

– Прости, мне нужно ответить на звонок.

Воронов поднес трубку к уху и сказал только: «Алло».

Потом он только слушал, молчал и кивал.

Но лицо его изменилось.

И я поняла, что он получил добрые вести.

– Стася нашлась, – сказал он мне, окончив разговор. – Представь себе, она, судя по всему, так и не поняла, что была похищена. Ее мнимый жених по ее требованию пошел с ней в какой-то парижский музей, и там она потерялась и отстала от него. Погуляла немного по Парижу и обратилась в российское консульство. Была очень удивлена тем, как ее там встретили… Едет домой.

Я бы могла сказать, что на этом закончилась наша история.

Но как я могу так сказать, если история не закончилась, а только начиналась?

Из больницы меня выпустили к вечеру. Всем вокруг казалось, что меня необходимо засунуть в аппарат МРТ и взять кучу невообразимых анализов.

В это время я успела сильно заскучать, а Макаров заполнил память моего телефона многочисленными сообщениями и ухитрился спустить небольшое состояние на цветы, которыми наводнил мою больничную палату. Некоторые букеты пришлось поставить в другие палаты и в ординаторскую. А одной медицинской сестре, у которой была склонность к сенной лихорадке, даже стало не по себе.

Впрочем, моей выписки Макаров не дождался – он был страшно смущен знакомством с Аптекарем и предпочел ретироваться восвояси, прислав мне еще одно, самое нежное сообщение. Впечатление в целом было такое, словно мне не шишку на затылке лечили, а по крайней мере опухоль мозга оперировали.

Мы поехали не к себе, не в наш особняк. Мы с отцом поговорили и выяснили, что он нам обоим не нравится. Дом решено было заново отдать в лапы декораторов.

– Кстати, – высказался Аптекарь. – Твоя сестра – дизайнер помещений, у нее и диплом есть! Вот пусть она и займется. А пока я не прочь посмотреть, как она обустроилась у себя…

И мы поехали к Стаське. Там отец рассердился на меня. Да что там – он был прав. Не считая вещей, аккуратно сложенных Ириной, в квартире царил чудовищный раздрай. Царица Савская была голодна и, видимо, в знак протеста безнадежно испортила Стаськин диван, так что его пришлось выбросить и купить новый. Время прошло незаметно, и Стаська вернулась вовремя – в квартире было уже почти чисто, а отец, раздевшись до пояса, подклеивал в ванной отвалившуюся местами плитку.

Стаська была веселой, как скворец, как будто и не становилась жертвой похитителей. Сначала, увидев Аптекаря, она было надулась… Но он смог найти для нее какие-то слова и интонации, так что час спустя они уже веселились и хохотали вместе, он то и дело, оговариваясь, называл ее моим именем.

Потому что она была все так же в моем образе.

А я – в ее.

Я немного ревновала их.

Стаська с удовольствием рассказывала о своей поездке.

По ее словам, она пребывала в блаженном неведении до тех пор, пока планы Малыша не стали меняться как-то уж слишком кардинально и внезапно. Вместо обещанного уик-энда в хорошем отеле Парижа с последующей поездкой к будущим родственникам ее ждала простая хижина в деревне и идиллическое, но несколько однообразное времяпрепровождение. Паспорт ее Малыш спрятал, а телефон вдруг непонятным образом испортился, как будто кто-то окунул его нарочно в воду. Стася маялась от скуки, а Малыш, казалось, чего-то выжидал – она подозревала, что его родители не захотели видеть невесту сына, а он никак не решается сказать ей об этом. Потом она стала думать, что родители Малыша вообще существовали только в его воспаленном воображении. Может быть, у него и есть какие-нибудь родители, но живут они не в Европе, и вовсе не той жизнью, какую декларировал невесте их сын.

Раздраженная нерешительностью жениха и общей странностью его поведения, Стася потребовала, чтобы Малыш вывел ее хоть куда-нибудь.

– А то сбегу, к чертовой матери, обратно в Россию! – пригрозила она.

Лжежених воспринял угрозу очень серьезно, успев уже изучить характер своей «возлюбленной». Ну, или он действительно был к ней неравнодушен. Такое случается. Малыш расспросил у Стаси, куда бы ей хотелось попасть, и обрадовал ее своим решением посетить музей Фрагонард. Уникальнейшая достопримечательность, музей парфюмерии находился в девятом округе Парижа на улице Скриб, неподалеку от Гранд-опера. Туда Малыш привез Стасю и купил ей билет. Сам он решил сэкономить и не пошел. Договорились встретиться у Гранд-опера через три часа, да еще один час Стася себе выторговала.

– Музей оказался потрясающий! Представьте себе: в первой секции – парфюмерия. Уникальная коллекция ароматов, ее много лет собирали по всему миру. Духи, ароматические масла, экстракты, старинные флаконы, в которых были когда-то духи, различные сосуды, в которых шло приготовление будущих духов… Наборы туалетных принадлежностей, существовавших еще тогда, в прошлые века, – и серебряные, и золотые, и хрустальные! Несессер мадам Дюбарри, бедняжки, – весь из горного хрусталя! Перстни, кулоны и серьги, в которых есть потайное отделение для духов, а то и для яда… Самые разнообразные и причудливые виды флаконов, например, сделанные в форме китового уса, который вкладывали в корсеты.

Старинные аппараты для выделения пара из экстрактов растений и цветов! Ароматический органчик, старинный, единственный в мире – нажимаешь на клавишу, и из пробирки капает ароматический экстракт. Наиграв несложную мелодию, можно было самому смешать себе духи под настроение, другая мелодия – другие ингредиенты! И каждый аромат неповторим!

Во второй секции Стаська застряла надолго – там были представлены дизайнерские украшения для дома. Все же она была дизайнер по образованию.

– И тут только я поняла, что это на самом деле – мое призвание!

– Очень вовремя, – многозначительно заметил Аптекарь. – Мы как раз говорили о том, чтобы дать тебе большое поле для деятельности. В этой квартире тебе негде развернуться. Правда, боюсь, наш особняк теперь превратится в филиал музея Фрагонар…

– У меня столько идей! – уверила его Стася. – Такое я там вдохновение получила! Ведь это особняк Наполеона Третьего! Залы музея сохранили дух старины, они были только немного отреставрированы! Ну так вот, а в третьем зале можно было купить духи, но у меня было с собой мало денег, а то бы я купила все, но кое-что для Аськи я все же приобрела! А потом смотрю – больше смотреть нечего, а времени еще навалом…

– Ты же говорила, там богатейшая экспозиция? – удивился Аптекарь.

– Ах, ну я все очень быстро осмотрела! И тут Жан говорит: а почему бы нам…

– Кто такой Жан? Откуда он взялся? – хором спросили мы с отцом.

Оказалось, Жан – француз, большой знаток и любитель парфюмерии, водивший по музею экскурсии. Стася слушала его лекцию, но мало что поняла, так как французский ее пока оставлял желать лучшего.

– Он что, экскурсовод? – мягко поинтересовался Аптекарь.

– Да нет. Он, кажется, в торговой палате работает, а история парфюмерии – его хобби. Я же не очень хорошо по-французски понимаю, но как-то так. Но такое серьезное хобби, что его приглашают читать лекции и водить экскурсии.

– На общественных, так сказать, началах, – понимающе покивал головой отец. – Но ты довольно много узнала о Жане для девушки, не знающей языка.

– Жан немного говорит по-русски, у него бабушка была из России. Но это не важно! В общем, когда мы вышли, Малыша у Гранд-опера еще не было. И мы решили съездить, пока время есть, в Версаль, в Осмотеку.

– Куда? – переспросила я.

– Аська! Я же тебе рассказывала!

– Не припомню…

– Ладно, тогда слушай. Даже при оптимальных условиях хранить духи можно долго, но не вечно, к сожалению. Осмотека – хранилище парфюмерных шедевров, что-то вроде заповедника для редких и исчезающих духов, понимаете? Жан и там читает лекции – в Версале, кроме Осмотеки, еще есть Высшая международная школа духов косметики и пищевых ароматов. В Осметеке две тысячи ароматов – только самые лучшие, только ольфакторные шедевры! Какие-нибудь низкопробные водички туда ни за что не возьмут! Ну, большинство духов, конечно, французские, но есть и из Америки, из Италии, из Германии, из Японии, Испании, из остальных стран так, по одной штучке… Из России аж пятьдесят духов! Я так гордилась, а Жан, он очень славный, он меня дразнил немножко, но я на него не обижаюсь. Жан – осмотекарь, он служит там и состоит в комиссии для классификации ароматов. К ним каждый год присылают несколько духов, и вот осмотекари собираются, приглашают знаменитых парфюмеров и обсуждают – достоин этот аромат храниться в осмотеке или нет? Ясно, что формулы духов – это коммерческая тайна марки, но иногда формулы духов все же передаются осмотеке.

На этом месте Стаськиного рассказа отец довольно громко хмыкнул, но сестра не обратила на это внимания. Вообще, она гораздо проще относилась к отцу, чем я, и мне видно было, что он даже доволен этой ее дружеской небрежностью.

– Обычно формулы передают наследники фирмы-производителя в том случае, если эта фирма прекращает свое существование. Так было с духами Коти, Убигана… Время от времени марки передают формулы еще при жизни фирмы, если очень доверяют хранителям осмотеки. Жан…

Заметив улыбки на наших лицах, Стаська махнула рукой и продолжала:

– Жан занимается тем, что воссоздает утраченные духи. Ароматы, которые сняли с производства, всякие ароматические снадобья, которые использовали десятки, сотни лет тому назад!

– Наш человек, – подмигнул мне Аптекарь.

– Представьте, папа, он по рецепту, сохранившемуся в историческом трактате Плиния Старшего, воссоздал ароматическую помаду, которую использовали в первом веке нашей эры. Ею римляне мазались перед ужином для возбуждения аппетита, она у них вроде горчички была, только не внутреннего, а наружнего употребления!

– Да-а, отличная вещь, – пробормотал Аптекарь и быстро отошел к окну. Я поняла, что потрясен он не успехами Жана, а обращением «папа» и хочет скрыть от нас свое лицо.

– Еще он реконструировал одеколон, которым пользовался Наполеон, тот самый, великий император! Он обещал мне подарить флакон – хотите, папа, я вам подарю?

– Хочу, – промычал Аптекарь.

Кажется, он был на грани.

Стася все так же ничего не замечала.

Или делала вид, что не замечает, хитрюга?