Дмитрий Рыков - Та, что гасит свет (сборник)

— Вообще-то, если быть точным, восемьсот шестьдесят. Страниц.

— Вот еще делать нечего! — возмутился парень.

— Вашу оценку я уже знаю, — злобно свел брови Борис Антонович. — У остальных еще есть шанс. У вас сорок пять минут.

— Ну почему вы всегда так? Я же пошутил… — неловко попытался оправдаться «юморист».

Борис Антонович резко повернулся и вышел из аудитории.

— Сорок пять минут, — бросил он через плечо.

На пороге он столкнулся с секретаршей Леночкой. Что бы у той в жизни ни происходило, на ее лице всегда читались страх и волнение — как бы чего не вышло! А вдруг виноватой окажется она?

— Ой! — заметно обрадовалась Лена. — Вы не могли бы зайти к Федору Федоровичу? Он просил вас отыскать, как появитесь.

— Почему бы и не зайти…

Кабинет заведующего кафедрой иностранных языков Федора Федоровича, непосредственного начальника Бориса Антоновича, располагался на третьем этаже. Борис Антонович с трудом стал подниматься по лестнице. Начальника он не любил и, что греха таить, даже ему завидовал. Тридцать пять лет, а уже заведующий кафедрой, опять же кандидат наук и автор никому не нужных, но издаваемых трудов. Беспринципный наглый карьерист, но очень хорош собой. Ходили слухи, что он не пропускает ни одну симпатичную студентку — многие побывали у него в гостях в дачном поселке.

— Здравствуй, здравствуй! — с порога поприветствовал Бориса Антоновича хозяин кабинета.

— День добрый.

— Присядешь?

Борис Антонович опустился в глубокое мягкое кресло.

— Как движется учебный процесс?

— Как обычно.

— Хм… — Заведующий кафедрой многозначительно хмыкнул: — А тебе не кажется, что ты иногда бываешь слишком строг к своим… м-м-м… учащимся?

Первой мыслью Бориса Антоновича было поинтересоваться: «А твое-то какое дело?», но вслух он сказал:

— Абсолютно справедливая оценка не только знаний, но и, скажем так, желания эти знания получать.

— Да ясно это все! Но посмотри… — И тут Федор Федорович по-свойски присел на подлокотник кресла подчиненного, чем немало того смутил. — Лариса Вдовиченко — красавица, каких свет не видывал. Грудь, ноги, походка! А не может у тебя какой-то там зачет получить, а без него нет допуска к экзаменам. И заметь, девушка готова к вопросу сдачи подойти с неформальной стороны, нравов она современных. И раз тебе намекала, и другой, а ты, извини, просто пень бесчувственный…

Борис Антонович тут же вскочил:

— Если красавица такая, пусть на подиум идет, а не в университет! Задница у нее, может, и хорошая, только на плечах у нее тоже не голова, а задница.

Федор Федорович нахмурился:

— Дурак ты, Боря! Радовался бы, что у тебя есть шанс хоть с этой стороны красивых девок шпилить. Других возможностей, кроме как с проститутками спать, у тебя ведь нет? А тут сама, сама хочет и уверяет, что все сделает, как надо…

— Только ее же будет тошнить от отвращения…

— Комплексы, комплексы! Может, ей, наоборот, будет с… таким… интересно.

— А ты с ней уже пробовал?

— Да мало ли что я пробовал! Представь: она целиком зависит от тебя, исполнит все, что скажешь, будет бояться сделать что-нибудь не так, стараться. Возбудится, затрепещет в твоих руках…

— Да ты, прости господи, эротоман какой-то…

— А ты дурак! Живешь среди пыльных книжек и ничего вокруг себя не видишь!

— За предложение спасибо, только я и «Жизнь Дэвида Гейла» смотрел, и «Синюю машину»… Мне это все не особо надо.

— Хорошо, давай ее выгоним. Хотя… А если я так просто по-дружески тебя попрошу?..

— Мне кажется, друзьями мы никогда не были. Я людей с такими моральными принципами, вернее, с их полнейшим отсутствием, на километр к себе не подпускаю.

— Дурак, трижды дурак! Нам же еще работать вместе!

— Угрожаешь?

— Так, намекаю…

— Всего хорошего. — И Борис Антонович повернулся к двери, чтобы уйти.

Федор Федорович загородил ему дорогу:

— Ладно, давай по-другому. Ну, красивая девка, ну, дура, но жизнь-то ей зачем ломать, а? Три курса отучилась — и тут на тебе! Да тут пойдут такие толки и пересуды, кстати, и на твой счет. Сделай это для меня, а? Буду твой должник, вот ей-богу!

— Что-то я начинаю догадываться… — криво усмехнулся Борис Антонович. — Интерес, поди, неспроста? Уже успел там побывать? За пятерку по какому предмету?

— Дурак ты! Исключительно по обоюдной симпатии!

— И ты вот так ее мне сейчас предлагаешь?

— Да она испорченная девчонка, ей самой интересно…

— Интересно с хромым и кривоногим? Да вы тут уже охренели совсем! О времена, о нравы! Пусть зачетку тебе отдаст, а я видеть ее, потаскушку, не хочу. Еще встречусь взглядом, наговорю лишнего… — И уже в дверях Борис Антонович добавил: — А про должок-то я не забуду…

— Хорошо, хорошо! — расплылся в кислой улыбке заведующий кафедрой.

Борис Антонович вернулся в аудиторию, попросил сдать работы. Каждый текст начинался со слов: «London — the capital of Great Britain…»

«Недоношенные…» — подумал он.

Через одну пару можно было идти в буфет. Взяв пухлую булочку и большую чашку чаю, Борис Антонович пристроился рядом с коллегой Сашей, которого считал единственным своим другом.

— Привет.

— Привет.

— Представляешь, Федорыч предложил мне секс с Вдовиченко за обычную закорючку в зачетке.

— Это красивая баба, — жуя, ответил Саша. — Он всех сам так настраивает. Ребята тащат коньяк и виски, девчата — зады и груди.

— Противно.

— А что тебя здесь вообще держит? Ты до пенсии будешь ассистентом. Лучше занимался бы только переводами, больше времени на них имел.

— Мне переводы, может быть, и дают за то, что я университетский преподаватель. Уволюсь — так и убью жизнь на любимого Жозе Сарамаго, питаясь только гречкой и макаронами.

— Тебе решать. А то, что завкафедрой — гондон, ты давно понял?

— Да лет шесть назад, как только его увидел.

— Вот и не рви на себе волосы, тем более вон как мало уже осталось.

— У меня сегодня нормальный семинар.

— Испанский?

— Итальянский. Хоть душой отдохну…

Они вздохнули и замолчали.

В шестом часу Борис Антонович отправился домой. На остановке толпилась куча народу. Это означало, что проникнуть в транспорт можно было только исключительно с помощью локтей. Несколько человек курили, сидя на корточках, — тюремная привычка. Летишь из Екатеринбурга в какую-нибудь Пермь, а под крылом самолета везде зоны, зоны… Широка страна моя родная… Девчонки лет пятнадцати грызли семечки, сплевывая шелуху под ноги. Через годик-другой они натянут на свои попки туго облегающие шорты и пойдут прогуливаться по тротуару по улице Малышева, держась правой стороны, по ходу движения, демонстративно облизывая чупа-чупсы, чтоб иногда рядом останавливались машины, из окон которых высовывались бы «добры молодцы» и предлагали «покататься». Подружки будут критично осматривать средство передвижения, и если тачка старая, отечественная, — «нет, извини, мы по своим делам направляемся». А если тюнинг-шмунинг, а то и вообще иномарка — «можно. Только нас надо потом домой отвезти…» — «Конечно!» И вперед — в ближайшее, укрытое густой листвой местечко. В народе это называется «съем». Впрочем, нельзя быть слишком критичным — во-первых, молодость, во-вторых, должна же хоть как-то демографическая проблема решаться… Грязный бомж обходил присутствующих, выпрашивая «рублик на хлеб»…

В автобусе резвилась поддатая молодежь. Ребята умудрялись в страшной тесноте отхлебывать дерьмовое пиво из громоздких пластиковых бутылок, проливали дурно пахнущую жидкость во время резкого торможения друг на друга, ржали… Как в этом городе могли родиться Шахрины, Кормильцевы, Бутусовы… Тайна сия велика есть.

Вот и родной панельный дом с разбитым домофоном и соответственно лужей мочи у лифта. Да у лифта — еще ладно, у некоторых особый шик прямо в кабине нагадить.

Дома Борис Антонович заглянул в холодильник, а там хоть шаром покати. Хорошо, переоборудовали бывший гастроном в новый супермаркет. Надо купить классических холостяцких продуктов — супов в пакетиках, готовых салатов, кефира. Опять-таки сельдерей не помешает, и в кулинарии — печеночные оладьи. Да и банки три консервов всегда пригодятся. Он доковылял до магазина, набрал всего понемногу, пристроился в конец хвоста в кассу. Посмотрел на кассиршу, стал себя ругать. Фрейдизм какой-то! Столько касс, а он всегда встает к одной и той же девушке!

Увидев ее в первый раз, Борис Антонович во время расчета бросил взгляд на ее бейджик. Она это заметила и сразу пропела: «Да, я Наташа! А вас как зовут?» Так и повелось — все время и «здравствуйте», и «как дела?» Блондинка, груди рвутся ввысь байконуровскими ракетами, пару раз она при нем выскакивала из-за кассы, выбегала куда-то — ягодицы плотные, ноги стройные. И все делала одновременно — покупателя рассчитывала и безостановочно разговаривала по мобильному телефону — ей это работать не мешало. Однажды для какого-то события Борис Антонович купил литровую бутылку водки. Наташа провела ее над сканером и нахмурилась:

— Вы смотрите с этим осторожнее, а то мне разонравитесь.

— А я вам разве нравлюсь? — оторопел Борис Антонович.

— Оч-чень!! — блеснула голливудской улыбкой девушка и даже руку к сердцу приложила.

Сегодня, узнав его, она привычно поздоровалась, но, считывая на аппарате ценники, больше не произнесла ни слова.

— Что-то вы грустны сегодня! — не выдержал Борис Антонович.

Она на мгновение остановилась, задумалась.

— А у меня день рождения! Отмечать решили в воскресенье, а сегодня — четверг, лучшая подруга — в ночную, отец уже «отметил», буду дома с мамой телевизор смотреть… Следующий!

Борис Антонович направился было к выходу, но вдруг, словно приняв какое-то решение, спрятал пакет с покупками в ящик камеры хранения и вернулся в торговый зал. Он снял с полки бутылку шампанского, выбрал коробку дорогущих бельгийских конфет, а в овощном отделе нашел аномально появившуюся в это время года дыню.

Выстоял опять очередь в кассу, вывалил все это на ленту транспортера и произнес:

— С днем рождения!

Наташа засветилась улыбкой:

— Вы серьезно? Это все мне? Борис Антонович, ну вы даете! Можно я вас поцелую! — Она вскочила из-за кассы и быстро чмокнула его прямо в губы.

Вечно торопящиеся люди в очереди начали выражать недовольство, да ему и самому стало неловко.

— Ну ладно, я пошел. Еще увидимся.

— Конечно, конечно! Спасибо, миленький!..

Миленький… Он ковылял к дому быстрее обычного. И что это на него нашло? Ну, красивая кассирша, что дальше-то? Надо заметить, сложность вопроса пола, так мучившая его еще каких-нибудь десять лет назад, сильно упростилась. Приняв свое физическое уродство как данность, Борис Антонович давно смирился с ним, замечая свою неполноценность только при приступах острейшей физической боли. Поначалу, когда появлялись первые деньги, он покупал проституток пачками, но ни одна не отличалась от другой. Все машинально делали свою работу, а иногда (не мачо ведь!) и вовсе спустя рукава. Они мелькали, как тени, и исчезали из его жизни навсегда. На четвертом курсе, правда, у него случился изумительный секс с второкурсницей-красавицей с психологического. Ее пунцовые пухлые губы и получасовые минеты не забыть ему теперь до конца дней. А она ведь еще приезжала к нему на съемную квартиру, чтобы прибраться, мыла посуду. И как-то даже заявила сразу после оргазма: «Ты первый мужчина, который заставил меня дрожать…» Но, во-первых, кто его на самом деле знает, может, женщины говорят это каждому любовнику, чтобы подбодрить и вдохновить на новые подвиги, а во-вторых, девица та все же была дура, и уж Сарамаго понять никогда бы не смогла.

Но, помимо жарких губ и умения делать минет, у нее были прекрасные тугие ляжки и упругая грудь. Он жалел, что тогда не женился. Как-то раз на очередной встрече выпускников она появилась с мужем, солидным господином. Все перепились, и Антонович по старой памяти чуть было не потащил ее в туалет. Хорошо, что не получилось. Была еще жертвенная любовь однокурсницы Оксаны, но в молодости кажется, что все впереди, все еще успеется, и он отверг ее робкие попытки сблизиться, а сейчас… Сейчас на хрен он кому нужен… Или 2000 рэ в час, или подпись в зачетке. Да и то объект сознательно вспыхнувшей страсти потом неделю, наверное, будет блевать от отвращения.