Жасмин Майер - Табу

Мне известно, что он опустился до того, чтобы ударить собственного сына, а после, если верить Тимуру, еще и спланировал собственное избиение.

Сергей медленно опускается на диван рядом со мной. Вытягивает ноги и подставляет под спину подушку. Вижу, как он морщится. Избиение хоть и было липовым, но ведь ему больно по-настоящему. Разве оно того стоило?

— Что случилось с лужайкой? — спрашивает он.

— Садовник сказал, что нашел под лужайкой гнездо. Это кроты ее так изуродовали. Нужно посадить горькие растения, чтобы отпугнуть их. Он подготовит список, чтобы мы могли выбрать, что хотим там видеть.

— Кроты, значит, — только и отвечает Сергей.

Одно неловкое движение, и он снова морщится. В гостиной тишина, привычная для нашего дома, чьи стены не знали смеха или задушевных разговоров. Только потрескивает пламя в камине, который я приказала зажечь, несмотря на то, что сейчас теплые ночи и уже начало мая. Я все равно мерзну.

— Что с тобой произошло? — тихо спрашиваю. — Мне жаль, что я не приехала…

— Тебе не жаль, — отрезает Сергей. — Не люблю притворство. Так что не стоит изображать сочувствия, Ксения. Что это за список у тебя на коленях?

Не в силах выдержать пристального взгляда, снова опускаю взгляд на последние страницы ежедневника, заполненные мелким убористым почерком. Вместо номеров телефонов в ровный столбик я записываю имена. Безликие ФИО для стороннего наблюдателя, но не для меня.

Для меня за каждым именем — драма. За каждой буквой — боль и глухое отчаяние, которые я смогла победить. Только благодаря мне, эти люди начали новую жизнь.

Этот список мой личный мотив жить дальше так, как я живу и никак иначе. Моя собственная жизнь не приносит мне радости, счастья и удовольствия, но ради новых имен в этом списке я стискиваю зубы каждое утро и все еще живу. Моя работа в фонде — единственное, на что я сгодилась в этой жизни, а теперь по собственной же глупости я могу лишиться даже этого.

Веду пальцем по исписанной странице. Последнее имя я записала после утренней конференции, на которой пришла хорошая новость из Израиля. Девочке сделали нужную операцию, успели. Однажды в этом списке должна была появиться и фамилия Светы, но появится ли теперь?

— Это семьи, которым я помогла.

Он аккуратно откидывается на спинку дивана так, чтобы не болели ребра.

— Ты помогла? — уточняет он с ухмылкой. — Хочу напомнить, что деньги, которыми ты распоряжаешься, и фонд, которым управляешь, все это принадлежит мне.

Я молчу. Каждую минуту своей никчемной жизни, я никогда не забывала об этом. Именно его деньги позволяют мне быть хоть капельку полезной, а какого это будет стать снова никем, если он захочет избавиться от меня?

В отличие от меня, Тимур никогда не ценил деньги по-настоящему. Легко относиться к ним пренебрежительно, когда не должен считать каждую копейку. Я же каждый день лишний раз убеждаюсь, как много в этом мире значат деньги. И как много вещей можно изменить, когда умеешь ими распоряжаться.

— Зачем к Тимуру ездила? — вдруг спрашивает Сергей, словно проникая в мои мысли.

Господи, во что я вляпалась теперь, когда ставки так высоки?

Дура, какая же я дура. Не стоили оргазмы того, что я могу потерять, если Сергей узнает правду. Каким бы головокружительным эти оргазмы не были, нельзя было забывать о сотнях спасенных жизней.

24-1

Стараюсь говорить, чтобы голос не дрожал:

— Знала ведь, что будешь недоволен, но не смогла сдержаться. Прости, Сергей. Знаю, что он только твой сын и я не имею права вмешиваться… Но я тоже не железная, пойми меня. Все-таки он нам не чужой. Твой сын сказал, что ему приходится учиться по ночам, а днем работать. Работы очень много, дети — балбесы, учили их до этого очень плохо, — вдохновенно вру. — А еще колено его беспокоит, а на обезболивающие он наседать не хочет, чтобы торчком не стать. Очень правильный у тебя сын, Сергей. И ты хоть представляешь, чем там кормят? Да в тюрьмах и то баланда вкуснее!

— Может, ты ему еще и гостинцев завезла?

Трудно не искать в этом вопросе двойной смысл, но я стараюсь.

— Никаких денег! — сразу понимаю, куда он клонит. — Ты сказал, чтобы он справлялся сам, и я не вмешиваюсь. Просто заехала проведать. Все-таки родная кровь…

— Хорошая ты, Ксения, — неожиданно говорит Сергей. — Даже жаль, что с таким добрым сердцем у тебя оказалось такое бестолковое чрево.

Вот он. Весь Сергей в одной фразе. Он не умеет быть поддерживающим. Не может быть другим. Прав был Тимур, когда спрашивал, а может ли его отец оказывать поддержку. Нет, не может.

— А почему водителя и охрану свою сегодня уволила?

— Так ведь из-за нападения, — уже спокойнее отвечаю я. — Ты всегда говорил, что в случае ЧП первым делом нужно менять обслуживающий персонал, разве не так?

— Так, — нехотя тянет Сергей.

Его избиение мне на руку. Даже если кто-то из них донес ему на меня, теперь мужу придется найти подход к новеньким. Если у меня вообще будет шанс нанять новых.

— Ты успел заметить нападавших?

— Какая-то шпана из интерната. Я это так просто не оставлю. Не смей больше туда ездить, ни ради Тимура, ни ради своей благотворительности. Видишь, уже подарила им стадион, а они как меня отблагодарили?

— Все-таки считаешь, что это кто-то из интернатских? Там такие дети учатся, Сергей, у половины из них рахит из-за постоянного недоедания…

— Послушай меня! — грохочет он. — Это меня избили, а не тебя. А значит, мне решать, кто и где меня избил, ясно? И, кстати, тебе еще нужно будет дать показания, потому что ты не явилась в больницу к любимому мужу. Как бы полиция не выяснила, что тебе есть что скрывать, Ксения. Или что ты сама этих молодцов и наняла.

Сглатываю.

— Что ты так побледнела? Да я пошутил! — смеется он. — Ха-ха, видела бы ты себя. Послушай, Ксения… Я уже просил тебя меньше работать, так? Вижу, что не помогло, раз у тебя нет времени даже на то, чтобы мужа в больнице проведать. Говорил тебе уже и повторю еще раз — хватит помогать каждому убогому на своем пути. Может, ты так грехи свои какие-то замаливаешь или местечко в раю выбиваешь?…

Больно прикусываю щеки изнутри, чтобы не заорать, что только такой человек, как он, ничто не делает без собственной выгоды.

— В общем, все это я уже тебе говорил и не раз. Так что не буду ходить вокруг да около. Мне нужен развод.

Ежедневник валится из моих онемевших пальцев на пол. Даже не поднимаю его, поскольку от шока все мышцы в теле словно закостенели, налившись свинцовой тяжестью. Еще минуту назад я оплакивала разрушенную жизнь, а теперь…

Впереди забрезжила неожиданная свобода? В какие игры он снова играет со мной?

— Повтори еще раз.

— Ты все прекрасно слышала, — отмахивается Сергей. — Я хочу развестись.

Он смотрит на огонь. По выражению его лица чувства не разгадать, а планы не просчитать. По крайней мере, не так сразу.

Он не получил видео? Или за этот день случилось что-то еще, что так серьезно повлияло на его планы? Все-таки не стоило выключать телефон. Может быть, Тимур хотел предупредить меня о чем-то еще, а я, как трусливый страус, запрятала голову в песок.

Может, Тимур успел сделать что-то, чтобы злосчастное видео нашего секса на стадионе не попало в руки полиции? Но как это привело к тому, что Сергей просит развода? Лишь однажды я намекнула, что хочу свободы, и получила выговор, чтобы не смела даже думать об этом, ведь у него уже есть один развод в прошлом, а теперь он сам предлагает мне разойтись?

Сердце обрывается в груди, когда я смотрю на разметавшиеся страницы ежедневника на полу.

— Я слишком много работала, да? Решил остановить меня вот так?

— Много. Но дело не только в этом. Фонд я оставлю тебе, если хочешь.

Сергея проверили на сотрясение мозга или нет? Что с ним?

С какого перепуга он хочет разойтись и оставить мне по доброте душевной многомиллионный фонд, один из самых влиятельных в стране, да еще и не требует ничего взамен?

Тимур говорил о том, что отцу нужна шумиха и желательно негативная, но развод на добровольных началах не создаст нужного инфоповода в прессе. Так какого черта сейчас происходит?

— Ты отдашь мне фонд и дашь свободу. А взамен попросишь?…

— А что мне у тебя взять, Ксения? Ты никто и у тебя ничего нет. Ну сама подумай, зачем мне держаться за тебя, Ксения? Со своим маниакальным желанием помогать детям ты только портишь мне жизнь. А так, я стану завидным холостяком. Разве плохо?

В таком случае, о Сергее, конечно, начнут писать больше в прессе. Куда пошел, с кем встречался, с кем крутит романы. Он их и так крутит, только сейчас ему нужно быть настороже. А в случае развода журналисты молиться на него начнут, но почему у меня такое чувство, как будто я пытаюсь впихнуть неправильный кусочек головоломки в общую картину?

— А как же твой имидж?

— Какой-то там лягушатник*, значит, может со старой женой развестись и на модели жениться, а я чем хуже? Да и что нам может помешать? Детей у нас нет, собственность вся за мной останется, делить нам нечего, только фонд тебе сам отдам. Будешь и дальше детей своих спасать. А хочешь, даже какого-то неполноценного уродца удочеришь. Ты ведь этого, помнится, хотела?

От этих слов я цепенею. Давно похороненная мечта робко расправляет крылья, наполняя сердце призрачным счастьем. Пусть мое неполноценное тело не способно было выносить ребенка, я еще могу стать матерью.

У меня может быть ребенок.

Конечно, если я буду в разводе, то удочерить ребенка, зная нашу систему, будет сложнее, чем если бы я была замужем, но если фонд останется моим, то у меня хватит денег на то, чтобы процесс прошел как по маслу.

И тогда я смогу завести ребенка. Пусть не собственного, пусть приемного, но я смогу услышать из чьих-то уст долгожданное: «Мама». Смогу подарить кому-то свою нерастраченную нежность.

Мысли бегут быстро, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы прекратить фантазировать. Сердце уже стучит быстрее, пульс взлетел до небес. Но не об этом сейчас мне нужно думать.

Что с Сергеем, если он согласился дать мне даже это? Чего он добивается?

— Думал, ты на радостях потащишь меня сразу в ЗАГС, а на тебе лица нет, — недовольно замечает муж. — Что опять, Ксения? Только не заливай о любви до гроба, лишь бы выбить что-то еще, кроме фонда. Не мечтай откусить кусок пожирней, Ксения. Я тебя без ничего замуж взял, а уходишь ты от меня с хорошей организацией…

— Нет, мне ничего не нужно. Я просто…. Не ожидала этого услышать. И когда же ты хочешь развестись?

— После выборов.

— После? — у меня не получается скрыть разочарования. — Но почему после?

После? Почему «после»? Это не имеет никакого смысла. Я пытаюсь просчитать шаги Сергея, но у меня слишком мало информации, чтобы сделать окончательные выводы. Я не знаю, чем закончилось дело с интернатом, Тимуром и той записью. А Сергей явно знает больше. И он никогда не поступает неосмотрительно или во благо других людей. Даже, если он обещает мне свободу и ребенка, в случае развода он получит больше. Загвоздка только в том, что я не могу понять, что именно.

— Ха! Все-таки думала, прямо посреди ночи поедем разводиться?

— Нет, я… Думала, развод тебе нужен, чтобы чаще попадать на страницы газет, и так или иначе поможет с выборами.

Сергей снова хмурится.

— Я и так постоянно попадаю в газеты, благодаря работе твоего фонда. Плюс моя собственная предвыборная кампания. А еще это невразумительное нападение… Нет, сейчас развод просто останется незамеченным. Слишком много инфоповодов тоже плохо, поэтому и решил после выборов. Ладно, — он поднимается, крехтя сквозь зубы. — Пойду спать, если вообще удастся заснуть. Ребра чертовски болят. Идешь наверх?

— Нет, — отвечаю едва слышно. — Я еще посижу.

— Ну посиди, — благосклонно разрешает муж. — Спокойной ночи.

*Лягушатник — здесь: Николя Саркози, после избрания на пост президента Франции, развелся и женился на модели и певице Карле Бруни.

Майское солнце по-летнему припекало, а во дворе интерната полным ходом шел последний звонок. Стоя в толпе среди других умителей, я переступил с ноги на ногу. Колено все еще давало о себе знать. Наверное, лет после сорока придется заиметь трость с набалдашником. Иначе не смогу ходить.

С импровизированной сцены ведущие вдохновенно говорили о том, что выпускные экзамены позади. Вспомнил, как принимал их вместе с Палычем. Директор взял меня в оборот. Инструктировал и объяснял нормативы, сроки и оценивание, взвалил именно на меня кипу бумаг для заполнения и отчетности, объясняя это тем, что самому ему некогда.