Сола Рэйн - Тафгай

Неоновые глаза распахнулись. В них плескалась угроза.

С низким рычанием Эш вскочил на ноги, схватил меня за задницу и подтянул мои бедра к краю стола. Я крепко обхватила руками его шею, прижимаясь как можно ближе.

Даже сквозь ткань штанов я чувствовала, как пульсирует его член, яростный жар которого грозился сжечь меня изнутри.

Боже, черт возьми!

Эш грубо задрал платье, сдвинул мои трусики в сторону и освободил из штанов свой большой член. Я задохнулась от желания, когда его массивная головка прижалась к моему влажному входу.

– Мамочка! – неожиданно раздался из гостиной голос Джо.

Твою мать.

ТВОЮ! МАТЬ!

Мы с Эшем обменялись быстрыми испуганными взглядами и тут же принялись одеваться. Я спрыгнула со стола, на ходу поправляя платье.

Глубокий вдох.

Еще один.

Я самая дерьмовая мать на планете.

Как только футболка Сандерса оказалась на его груди, на кухню вошла Джо. Босая, в белой флисовой пижаме с изображением красочного единорога на груди.

– Доброе утро, – улыбнулась она, сладко потирая свои сонные глазки.

– Доброе утро! – в один голос воскликнули мы с Эшем.

Ее голубые глаза с подозрением прищурились.

– Почему вы так блестите?

Я с ужасом посмотрела сначала на Эша, а затем на себя. Благодаря массажному маслу мы сейчас смахивали на двух гламурных вампиров из «Сумерек», тусующихся под солнцем.

– Это масло для массажа, Пчелка, – пустилась я в объяснения, стараясь дышать как можно глубже. – Эш немного заболел, и мне пришлось его лечить.

На этом слове Сандерс фыркнул, прикрывая руками свой стояк, и я наградила его убийственным взглядом.

– Вылечила? – спросила Джо.

– Скорее добила, – прошептал мне на ухо Эш.

– Конечно! – бодро ответила я, по новой собирая свои волосы в пучок.

– Эш вчера сказал мне, что ты ему нравишься, – неожиданно заявила Пчелка.

Сандерс, который в это время уже стоял у холодильника к нам спиной и жадно пил воду из бутылки, выплюнул ее на пол.

Мои щеки вспыхнули.

– Ах ты, маленькая болтливая фрикаделька! – воскликнул он, и Джо с громким хохотом побежала обратно в гостиную. – Это же был наш секрет!

– От мамочки не может быть секретов! – прокричала она мою любимую фразу, и я самодовольно усмехнулась.

– Чувак, девчонка реально твоя копия! – присвистнул Вайдман, пялясь в «Спорт Инсайдер», который Орланы вот уже полчаса передавали по кругу в нашем частном самолете.

– Надеюсь, мозги ей достались от матери, – ухмыльнулся Дэйв, и я показал мудаку средний палец.

Выхватив у друга журнал, я снова пробежался глазами по тексту с заголовком: «У "самого красивого" хоккеиста НХЛ есть ребенок?».

Статья была охренительно огромная.

В ней говорилось о моем браке с Мерфи и нашем разводе, причины которого «по сей день остаются загадкой», о стремительно завершенной теннисной карьере Бреннан и о моей «предполагаемой» дочери. Кадры из аэропорта, где я держу свою крошку на руках, еще вчера облетели многие интернет-таблоиды, а сегодня пестрили на первых полосах всех утренних газет.

Поднимите руку, кто удивлен?

Я уже давно привык к тому, что каждый мой шаг преследуется навязчивыми объективами камер. Не хочу хвастать, но хоккейный свитер с моей фамилией входит в десятку самых продаваемых джерси в этом сезоне, а это что-то да значит, дамочки. Да и благодаря своей бурной личной жизни, которой, к слову, я не горжусь, я тот еще лакомый кусочек для папарацци. Однажды я застукал этих ребят, ковыряющихся в моем мусорном баке, так что меня уже ничем не удивить.

Но в этот раз, надо отдать должное таблоидным крысам, статья оказалась правдивой. И каждое слово в ней било меня наотмашь.

«Американская теннисистка отказалась от участия в "Уимблдоне"», «Восходящая звезда НХЛ женился во второй раз», «Мерфи Бреннан завершила спортивную карьеру из-за личных проблем», «Знаменитый защитник Чикагских Орланов женился снова», «Четыре брака», «Мать-одиночка?» «Неужели отец впервые увидел свою дочь?»…

Пару дней назад все это мне говорила Мерфи, но я ее не слышал. Эмоции лишили меня слуха, а гнев – рассудка. Но теперь, когда наша история обрела физическую форму в виде сраного глянца, я понял, насколько облажался.

Знаете, в покере есть такое понятие, как «Тильт» – это эмоциональное психологическое состояние игрока, вызванное крупным проигрышем (или выигрышем), при котором он начинает принимать тупые и необдуманные решения.

Так вот, когда я услышал, что Мерфи хочет избавиться от меня, но не знает, как это сделать, – я впал в долбаный тильт. Ведь я проиграл ее. И это был самый крупный проигрыш в моей жизни, который повлек за собой целую череду идиотских решений.

Разумеется, на вершине этого хит-парада находится мое предложение развестись. Черт, я не должен был даже заикаться об этом дерьме. Мне нужно было бороться за Мерфи и завоевывать ее.

Но вместо этого я набрал скорость и понесся вниз по скользкому спуску прямиком в ад…

Полгода я подыхал от ломки по ней, как какой-то сраный героиновый торчок. Я не смотрел телевизор, не читал прессу и полностью закрылся от журналистов. Мне было невыносимо даже думать о Мерфи, не то что видеть ее снимки или слышать о ней в интервью. Все, чего я хотел – это вытравить ее образ из своей головы. Какое-то время с этим неплохо справлялся виски, но эффект был слишком кратковременным.

Если бы не хоккей, то, скорее всего, я бы попросту спятил. Только в нем моя боль находила выход. Я был безбашенным вышибалой, который проделывал за команду всю черновую работу без шайбы. Мои жесткие хиты[23] попадали практически в каждый хайлайт[24] и зачастую заканчивались травмами соперников. В то время как футбольные фанаты подсчитывали штрафные голы Роналду, хоккейные считали штрафные минуты Сандерса. А когда я стал проводить на скамье штрафников больше времени, чем на льду, поползли слухи о том, что Лига собирается избавиться от меня, как от «проблемного» игрока.

Я не мог себе позволить потерять еще и хоккей.

Так в моей жизни появился психотерапевт, благодаря которому я завязал с алкоголем и вернул себе самоконтроль. Спортивная карьера была спасена, но я едва ли стал от этого счастливее. Внутри меня была убогая пустота. Огромная черная дыра, которую я не знал, чем заполнить.

Прошло семь месяцев с тех пор, как я чувствовал женское тепло.

Да, я трахался. Но это не то же самое, понимаете?

На Уитни Кларк я женился спустя сорок минут после нашего знакомства.

В тот день мы играли в Лас-Вегасе и вечером праздновали победу в местном баре, где я ее и встретил. В ней кипела жизнь. Она остроумно шутила, звонко смеялась и умело флиртовала.

Длинноволосая, кареглазая брюнетка…

Как и все последующие жены после нее.

Наш брак продлился две недели.

И нет, проблема точно была не в Уитни. Все дело было во мне. Я не излечился. Плацебо не сработало.

Когда пустота внутри меня опять стала слишком громкой, я женился снова. И снова… ничего. Никаких эмоциональных фейерверков, внутреннего огня и ярких красок. Мой гребаный мир по-прежнему оставался уныло-черно-белым.

Просто представьте, что вы мечтаете о сочном мясном бифштексе, но вместо этого каждый раз давитесь гребаным тофу…

Сегодня на кухне Мерфи хватило нескольких секунд, чтобы разжечь во мне огонь. Господи, эта безумная женщина способна заставить меня кончить, не вынимая член из штанов, а мне ведь давно не тринадцать.

Да, я мог бы ненавидеть Мерфи за то, что она не рассказала мне про дочь.

Да, я мог бы не ненавидеть себя за то, что стал главным дьяволом того ада, через который пришлось ей пройти после развода.

Но, поверьте, в моей жизни есть дела поважнее.

– Подъем! – засвистел наш вратарь, когда самолет опустился на посадочную полосу аэропорта.

– Добро пожаловать в Детройт, ушлепки! – прогремел на весь салон Чехов.

– Я могу теперь звать тебя Отцом Сандерсом? – пихнул меня в плечо Дэйв, собирая со стола игральные карты.

– Ты можешь только поцеловать мои яйца на удачу, – усмехнулся я.

– Не думаю, что твоей прошлой-будущей женушке понравится наша маленькая интрижка.

– Поосторожнее с ним, Каллахан, – хохотнул Вайдман, двигаясь впереди нас к выходу. – Подружки от него беременеют даже на расстоянии.

Я долбанул ногой по его спортивной сумке, и придурок едва не вывалился на трап.

Выйдя из самолета, я жадно вдохнул морозный воздух северного Мичигана, который без сомнения пах нашей победой. Рука нащупала в кармане куртки маленькую конфету в зеленой фольге и бережно сжала ее. Теперь у меня было два талисмана.

В девять часов вечера я уложила Джо спать и спустилась вниз, на кухню, чтобы посмотреть хоккейный матч Орланов. До прямой трансляции оставалось десять минут. Я вытащила из заднего кармана джинсов свой мобильник и задумчиво уставилась на темный экран.

Разница во времени между Чикаго и Лас-Вегасом – два часа. Значит, у родителей сейчас около семи вечера. Идеальное время, чтобы поговорить с отцом наедине, пока мать смотрит свое любимое кулинарное ток-шоу, и одолжить у него немного денег, чтобы окончательно погрязнуть в долгах.

Но другого выхода у меня не было.

Мои денежные запасы сводились к тридцати шести долларам, арендная плата за квартиру в Питсбурге была просрочена, как и счета за коммунальные услуги, которые ублюдочный Билл, сюрприз-сюрприз, решил оставить мне на память.

Конечно, я могла бы принять одно из нескольких сотен предложений, которыми сегодня были завалены мои социальные сети, и заработать на нашей с Сандерсом истории быстрые и большие деньги, но… идите на хрен, долбаные журналисты!

Я не пошла на это шесть лет назад, когда находилась в полной финансовой заднице, и уж тем более не пойду на это сейчас. Какими бы не были наши отношения с Эшем, он навсегда останется отцом моей дочери. И никакие деньги в мире не заставят меня сказать о нем плохо в СМИ.

После третьего гудка я испытала острое желание сбросить вызов, но тут послышался монотонный голос отца:

– Алло.

– Привет, пап.

– Мерфи?

Я закатила глаза.

– А кто еще может называть тебя папой?

– Прости, милая. Я ковыряюсь под машиной в гараже, поэтому не взглянул на экран. Ты в Питтсбурге?

– Нет.

Наступила долгая пауза.

– Так я и думал, – раздался в трубке тяжелый вздох Рональда Бреннана. – Значит, тебе снова нужны деньги.

– Всего двести долларов, – прошептала я, сгорая от стыда. – Клянусь, как только найду работу в Чикаго, сразу все отдам.

Отец снова на несколько мгновений замолчал.

– Даже не знаю, Мерфи… Твоей матери это не понравится.

– Ты можешь не говорить ей.

– Боюсь, что не могу, – послышался звук упавшего на бетонный пол железа. Может, гаечного ключа? – Кстати, ваш ролик из аэропорта сегодня крутили по местным новостям.

О, нет. Дерьмо.

– Этот твой… хоккеист признал ребенка?

– Да, – ответила я, доставая коробку с апельсиновым соком из холодильника и, не сдержав улыбки, добавила: – Кажется, у них с Джо любовь с первого взгляда.

– Хорошо, – сухо ответил он так, будто я сообщила ему прогноз погоды на завтра, а не что его родная внучка обрела любящего отца. – Кстати, с нами уже пытались связаться журналисты. Разумеется, Бекки не стала с ними разговаривать. Ты же знаешь, церковь бы это не одобрила.

Церковь. Ну конечно.

Мое неодобрение их вряд ли бы остановило.

– Тогда зачем тебе деньги, Мерфи? – неожиданно спросил отец. – Если Сандерс признал дочь, разве он не должен ее содержать?

– Даже не сомневаюсь, что он обеспечит ее всем необходимым, – мой голос звучал уязвленно. – Но причем здесь я, папа? Эш ничего мне не должен.

– Хочешь сказать, вы не вместе?

– Нет, – моментально ответила я и нахмурилась. – То есть не знаю. Думаю, что нет… Все очень сложно.

Отец фыркнул.

Ладно, как только поднимусь в дом, переведу тебе деньги на карту.

– Спасибо.

– Да, – бросил он и отключился.

Ночью мне никак не удавалось уснуть.

Сначала я включила на телефоне свой любимый «Давай поплачем, детка» плейлист, состоящий из последних альбомов Ланы Дель Рей, NF и Тома Уокера, а когда перевалило за полночь, я сбросила наушники и стала прислушиваться к каждому звуку, в ожидании, когда Эш вернется домой.

В своем коротком послематчевом интервью Сандерс сказал журналистке, что собирается в аэропорт. С тех пор прошло уже четыре с половиной часа…