Мастер оторвался от работы, встал и подошел к нам. Он поклонился мне и Тибальту. Его глаза загорелись от предвкушения выгодной продажи, и я слушала, как они с Тибальтом торговались о цене. Неподалеку собралась стайка детей. Они не сводили с нас глаз. Наверное, мы с Тибальтом показались им очень странными.

На кольце были тонко вырезаны иероглифы. «Да пребудет с тобой Аллах», — перевел мне Тибальт.

— Это считается самой большой удачей, как тут считают, — сказал он, — и каждый мужчина, когда его любимая впервые приезжает в эту страну, дарит ей такое кольцо.

Я надела кольцо на палец. Дети одобрительно закричали. Мы заплатили за кольцо и пошли своей дорогой. У нас в ушах все еще звучали благословения резчика по камню.

— Здесь необходимо торговаться, — пояснил Тибальт. — Мастер был бы очень расстроен, если бы мы не торговались. — Он взглянул на мое восторженное лицо. — Ты сегодня выглядишь счастливой, Джудит.

— Я так счастлива, — сказала я, — что мне даже страшно.

Он сжал мою руку, на которой было кольцо со скарабеем.

— Если бы ты могла загадывать желания, что бы ты загадала? — спросил он.

— Чтобы я всегда была так же счастлива, как сегодня. Каждый день.

— Ты слишком многого хочешь от жизни.

— Почему? Мы вместе, у нас есть общие интересы. Почему же мы не можем быть счастливы? Разве не мы сами создаем свою жизнь?

— Но есть еще и внешние факторы.

— Они нам не помешают.

— Да, Джудит, дорогая, думаю, ты сможешь справиться даже с этим, — сказал он.

Мы вернулись в отель. Наступила ночь — теплая, наполненная запахами Египта, с огромной луной, из-за которой было светло, как днем.

Это был самый счастливый день в моей жизни, потому что мы были наедине на этой удивительной земле. Мне хотелось, чтобы мы оставались только вдвоем и не нужно было присоединяться к остальным. Абсурдное желание, потому что мы приехали в Египет именно для того, чтобы присоединиться к экспедиции.


Утром следующего дня мы поехали к пирамидам — единственному до сих пор сохранившемуся чуду Древнего мира. Меня совершенно потрясла встреча со сфинксом. Кое-как взобравшись на верблюда, я смеялась, как ребенок, и заметила, что Тибальта радует моя реакция. И пирамиды… Сто тысяч человек работали на протяжении двадцати лет, чтобы построить это чудо. Тибальт рассказал, что камни добывали на соседних Мокаттамских холмах, а затем волокли через пустыню. Я, как, вероятно, и все, кто видел плоды этого титанического труда, замерла в немом восхищении. Мы зашли в пирамиду Хеопса. Низко наклонившись, я последовала за Тибальтом по узкому проходу в погребальную камеру, где стоял саркофаг из красного гранита. Какое зловещее величие!

Потом мы возвращались по пескам на своих медлительных верблюдах. В отеле меня не покидало приподнятое настроение.

Мы обедали за маленьким столиком, который был отделен от остального зала раскидистой пальмой. Я высоко заколола свои черные волосы и надела зеленое бархатное платье, которое сшила Сара Слопер перед самым отъездом. Я то и дело бросала взгляды на кольцо с розовым турмалином, вспоминая, как Тибальт сказал, что это — подарок, который делает любящий мужчина, и что он принесет удачу в этом странном краю той женщине, которую мужчина любит больше всего.

Сидя напротив Тибальта, я думала о том чуде, которое произошло со мной, и у меня молнией промелькнула мысль, что даже если решающим фактором в желании Тибальта жениться на мне было наследство, это сейчас не имеет никакого значения. Я заставлю его полюбить меня саму, а не мои деньги. Я припомнила, как наш предыдущий премьер-министр, лорд Биконсфилд сказал, что он женился на своей Мэри Энн ради денег, но в конце их жизни он бы женился на ней по любви. Так должно быть и у нас. Но я была слишком романтичной и, наверное, слишком глупой, а потому решила во что бы то ни стало убедиться в том, что Тибальт женился на мне, все же, не ради моего приданого.

Тибальт взял мою руку, на которой было кольцо со скарабеем, и внимательно рассмотрел его.

— О чем ты думаешь, Джудит? — спросил он.

— О том, как тут все удивительно.

— Вижу, тебя впечатлили пирамиды.

— Я никогда не надеялась увидеть их. Столько всего удивительного, волнующего! Ты вдруг опечалился, Тибальт, да?

— Просто я подумал, что ты не всегда будешь так удивляться. Ты пресытишься. Мне бы этого не хотелось.

— Не думаю, что это когда-либо произойдет.

— Близкое знакомство, знаешь ли, зачастую приводит к охлаждению… или, по крайней мере, к равнодушию. Я чувствую что здесь, в Каире, пока мы с тобой вместе, все то, что я видел раньше, теперь кажется мне еще более интересным и восхитительным. Это потому что я смотрю на все твоими глазами.

Это был действительно волшебный вечер! Бесшумно перемещающиеся официанты в белых длинных одеждах, подали нам кебаб, который оказался очень вкусным. Я не могла поверить, что это — всего лишь мясо ягненка, поджаренное на углях. Я должна была признать, что тахенский соус, в который макали мясо, и который, как я позже узнала, готовили из семян сезама, масла, белого соуса с добавлением чеснока, по вкусу — настоящий нектар.

Тибальт прозаично возразил, что все дело в том, что я проголодалась. «Голод — лучшая приправа к любому блюду», — добавил он.

Но я подумала, нет, все дело в том, что я счастлива. Потом мы ели эш ес серайа — это вкусная смесь меда, хлебных крошек и сливок. Мы пили розовую воду и гранатовый сок с фруктами и орехами, который называется косаф. Да, я никогда не забуду тот вечер. После обеда мы сидели на террасе и смотрели на Нил, пили турецкий кофе и лакомились рахат-лукумом. Звезды низко висели в небе цвета индиго, а перед нами неспешно нес свои воды Нил, по которому когда-то плыла на своем царском корабле Клеопатра. Мне хотелось запечатлеть такие моменты жизни, чтобы потом снова и снова переживать их.

— Ты обладаешь удивительной способностью ощущать счастье, Джудит, — сказал Тибальт.

— Возможно, — ответила я, — и если это так, то мне повезло. Это значит, я могу сполна насладиться счастьем, которое выпадает на мою долю.

Но про себя подумала, что если я так остро ощущаю удовольствие, то могу так же остро переживать печали и горести. Вероятно, об этом же подумал и Тибальт. Но я не стала задумываться о таких вещах — не в такую ночь на волшебных берегах Нила.

Когда мы приехали во дворец Чефро, все остальные уже разместились там, и Табита взяла на себя обязанности экономки.

Хаким-паша был одним из самых богатых людей Египта, сказал мне Тибальт, и нам невероятно повезло, что он заинтересовался нашим проектом.

— Он мог бы доставить нам множество хлопот, — сказал Тибальт, — а вместо этого решил оказать нам неоценимую помощь. Например, этот дворец, который он отдал в наше полное распоряжение за такую скромную плату, чтобы мы просто могли сохранить достоинство — а это немаловажная деталь, уверяю тебя. Ты еще встретишься с ним, потому что когда здесь был мой отец, паша довольно часто приезжал сюда.

Я стояла в холле дворца и с удивлением смотрела на прекрасную лестницу белого мрамора. Пол был покрыт мозаичной плиткой с потрясающим разнообразием цветов и оттенков. А витражи на окнах изображали путешествие усопшего по просторам загробного царства, пока он не попадет под защиту бога Солнца, Амон Ра.

Тибальт был рядом.

— Я расскажу эту историю позже. Смотри, вот и Табита нас встречает.

— Наконец-то вы приехали! — воскликнула Табита. Она смотрела на Тибальта сияющими глазами. — Я думала, это уже никогда не произойдет!

— От Каира путь неблизкий, — заметил Тибальт.

— Я представляла себе всякие несчастья!

— А не следовало. Ты согласна, Джудит? Ну конечно, согласна.

— Ну теперь вы здесь. Я провожу вас в вашу комнату. А потом вы сможете исследовать остальную территорию, и я уверена, Тибальту захочется взглянуть на раскопки.

— Пожалуй, — согласился Тибальт.

— После обеда. Мустафа и Абсалам вовсю трудятся на кухне, и я уверена, они приготовят достойную смесь английского и египетского рационов, что вполне удовлетворит любые запросы. Но сначала — ваша комната.

Табита провела нас по роскошной лестнице, потом по галерее, стены которой были украшены замысловатой мозаикой. Я останавливалась, чтобы рассмотреть фигуры фараонов, приносящих жертвы богам, и красиво подобранные цвета мозаичных плиток. На потолке я увидела бога Солнца, Амона Ра, его символом был ястреб. Я вспомнила рассказ Тибальта о том, что египетские боги обладали всеми человеческими свойствами, и еще свойством какого-либо животного. Но Амон Ра обладал свойствами сразу двух животных: ястреба и барана. Ниже его сын, Осирис, бог подземного царства, судил мертвых, пока они проделывали путь по священной реке. Еще там было изображение Изиды, великой богини, возлюбленной Осириса, их сына Гора…

— Как красиво исполнены эти изображения, — заметила я.

— Иначе это оскорбило бы богов, — пояснил Тибальт.

Он взял меня под руку, и мы вошли в комнату, которую для нас приготовили. Я уставилась на огромную кровать. Над ней была прикреплена москитная сеть, она свисала с потолка тонкой паутиной.

— В этой комнате обычно спит сам паша, когда останавливается во дворце, — заметила Табита.

— А мы можем ее занимать? — спросил Тибальт.

— Должны. Дворец — в нашем полном распоряжении, и вполне естественно, что глава экспедиции должен занимать главную спальню. Ведь занимал же ее раньше ваш отец…

Она показала нам комнату, в которой мы могли мыться и приводить себя в порядок. Посреди этой комнаты располагался бассейн. Вниз, в глубину его, вели мраморные ступени. На стенах комнаты были изображены обнаженные фигуры. Одну из стен украшали зеркала, а за золотыми парчовыми шторами стоял изящный туалетный столик. Я отражалась в многогранном зеркале, рама которого была усеяна халцедонами, розовым кварцем, аметистами и лазуритами. Такие же камни украшали и спальню.

— Эта комната слишком роскошна, — засмеялась я, — мы станем без всяких на то оснований ощущать себя персонами королевской крови.

— Паша предупредил своих слуг, что если от нас поступит хоть одна жалоба, они будут жестоко наказаны. Так что они трепещут…

— Он что, всевластен?

— Он правитель этого края и считает слуг своими рабами. И ожидает от них абсолютного повиновения. Мы — его гости, и если к нам отнесутся без должного уважения, это будет равносильно оскорблению хозяина. А вот это не допускается.

— И что случается с оскорбителями?

— Их тела находят в водах Нила. А в более простых случаях они лишаются руки или уха.

Я поежилась.

— Тут так величественно и красиво, но пугающе. Зловеще, я бы сказала.

— Это — Египет, — проговорила Табита. — А теперь освежитесь с дороги и спускайтесь в столовую. Затем, как я понимаю, Тибальт непременно проведет небольшое совещание, не так ли?

Тибальт кивнул.

— Ну, — спросил он, когда мы остались одни, — что ты думаешь обо всем этом?

— Еще не знаю, — призналась я. — Я бы предпочла что-нибудь поскромнее. А этот могущественный паша патологически жесток, если верить тому, что о нем говорят.

— Достаточно приятный, обаятельный человек. Они с отцом очень подружились. В этой части страны он — высочайшая власть. Да ты скоро встретишься с ним…

— А где же он сам живет, если отдал нам свой дворец?

— Джудит, дорогая, это — всего лишь один из его дворцов. Возможно, самый роскошный из всех, но он счел бы дурным тоном не предоставить его нам. Тебе придется освоить правила здешнего этикета. Это очень важно. Ничего, ты со временем ко всему привыкнешь. А теперь давай-ка освободимся от дорожной пыли. Мне не терпится поскорее узнать, что здесь происходит.

Вот так. Его другая любовь, его профессия вступала в свои законные права.

* * *

Столовую, с ее тяжелыми шторами, освещала люстра в сотню свечей. Уже стемнело, потому что здесь, в отличие от Англии, не было сумерек. Все члены экспедиции собрались, чтобы приветствовать нас, что меня несказанно обрадовало, потому что при них этот дворец выглядел не так странно. Я подумала, что слуги из Гиза-Хаус вынесли бы этому дворцу такой вердикт: «Он наводит ужас».

А затем мы сидели за большим столом под люстрой — Адриан, Эван, Теодосия, Теренс Гелдинг и другие, кого я видела впервые. Они были археологами-практиками и говорили только о предстоящей работе. Тибальт сидел на одном краю стола, я — на противоположном. Справа от меня расположился Адриан, слева — Эван.

— Наконец-то ты здесь, Джудит, — щебетал Адриан. — Как тебе нравится куфта? Лично я предпочел бы добрый старый английский ростбиф. Только никому не говори. А то старик Осирис не пустит меня в рай, когда пробьет мой час.