Белла испугалась, что это правда, но печальные глаза мальчика тронули ее; к тому же, если не считать его распухшей гноящейся ноги, он выглядел крепким.

Пег ужаснулась и назвала Беллу мягкосердечной дурочкой, но принялась лечить его ваннами, вкусной едой и народными средствами.

Из-за больного мальчика необходимость найти служанок стала еще насущнее, и тогда Белла поговорила с викарием церкви Святой Анны. Именно он и рассказал ей о бедственном положении сестер Йелланд.

— Они жили со своим овдовевшим отцом, мисс Флинт, он был разносчиком угля, но достойным человеком. Он, наверное, слишком старательно оберегал дочерей. Если бы они научились торговать или пошли в услужение, то были бы сейчас в лучшем положении. Прошлой зимой он упал и сломал позвоночник. Девочки с трогательной заботой ухаживали за ним, но шесть недель назад он умер и на самые скромные похороны ушли все оставшиеся деньги. Энни и Китти скрывали ото всех свое положение, даже от меня, потому что боялись работного дома. И не без оснований, не без оснований.

— Понятно, — отозвалась Белла. — Сколько им лет?

— Говорят, что Китти шестнадцать, а Энни пятнадцать. Они вели хозяйство отца, и я не знаю за ними никаких болезней или слабостей. При добром отношении и достаточном питании они скоро станут прилежными работницами.

Понимая, что более здравомыслящая женщина оставила бы этот рассказ без внимания, Белла все-таки навестила девочек в их крошечном доме. Дом был аккуратный и чистый, а девочки — худыми и бледными. Словом, Белла не смогла бросить сестер Йелланд на произвол судьбы, как не смогла оставить Эда Грейнджа в работном доме.

То, что Белла взяла себе имя Беллона Флинт, не сделало ее жестокой, а заточение в Карскорте воспитало в ней сострадание к несчастным, несвойственное той Белле, которой она была четыре года назад.

Несмотря на свою хрупкость, сестры энергично взялись за работу, вероятно, думая, что, если будут неповоротливыми, их выбросят вон. Через несколько дней Эд уже тоже делал всю работу, опираясь на костыли и хромая. Теперь они все были здоровыми, прилежными работниками, и Белла каждый день благодарила судьбу.

Она уже планировала, как сделать для всех них еще больше.

Из Энни получится хороший повар, а из Китти — умелая горничная для леди, но Белла смотрела еще дальше. Обе девочки были сообразительными, и Белла уже научила их и Эда читать, писать и немного считать. Если Белла через несколько лет поможет сестрам открыть собственное дело, они смогут стать независимыми женщинами, такими же как она сама.

Возможно, это будет кондитерская. Или галантерейный магазинчик. Что-то такое, что освободит их от необходимости выходить замуж. Время, проведенное с леди Фаулер, убедило Беллу, что для многих женщин опасности брака намного перевешивают любые его преимущества, но и судьба одинокой женщины без семьи или без дохода ужасна.

Во всяком случае, жизнь Эда легче устроить, ему требуется только обучение.

Облачившись в ночную сорочку, Белла с вожделением посмотрела на свою постель, но заставила себя сесть за письменный стол, чтобы, подчиняясь чувству долга, описать события этой ночи. К сожалению, скандал обернулся разочарованием и в любом случае не стал секретом. Весь маскарад сплетничал о лорде Грандистоне и его жене, потому что, как оказалось, секретом был сам их брак.

Она узнала — но только после его отъезда, — что празднество посетил король. Эти сведения Белла на всякий случай оставила при себе, потому что леди Фаулер считала короля образцом добродетели и своей надеждой на исправление нации.

Покусывая кончик пера, Белла задумалась о леди Фаулер. Белла чувствовала, что пришло время покинуть этот кружок, но куда ей деваться? Ее пугала мысль об одиночестве. И она не решалась бросить более слабых членов стаи на произвол переменчивого настроения леди Фаулер и радикальных взглядов сестер Драммонд.

Белла потерла виски, стараясь сосредоточиться на записке, но ни глаза, ни мысли ей не подчинялись. Мысли упорно возвращались к безнравственному пастуху коз, к освещенной светильниками террасе и к ошеломительным поцелуям…

Проведя по постели грелкой, Белла забралась в кровать, пока тепло не выветрилось. Великолепно. Свернувшись калачиком, она направила свои мысли в сторону от глупостей, вернее, повернула их по направлению к другого сорта безрассудству — к далеким воспоминаниям, ожившим в эту ночь.

Поместье Векстейбл неподалеку от Карскорта, ее последний костюмированный бал, совсем не многолюдный, все делают вид, что не узнают друг друга и играют свои роли, она выскальзывает с…

Ох, кто же это был? Том Фицменнерс или Клиффорд Спик? Пожалуй, Том. В общем, джентльмен был всего на несколько лет старше ее и очень нервничал, обнаружив, что оказался наедине с молодой девушкой, ожидавшей от него поцелуя. Он, несомненно, был очень смущен этим.

Белла усмехнулась своим воспоминаниям — какой же распутницей она была!

А еще в то время она обожала танцевать.

Они много танцевали — на вечеринках и приемах, а иногда просто так собирались то в одном доме, то в другом, раздвигали мебель, скатывали ковер, и кто-нибудь играл на клавесине или на спинете.

Четыре долгих года без танцев, без кокетничанья, без всяких поцелуев, но до этого вечера Белла и не подозревала, как сильно скучала по всему такому.

Она не хотела терять свою свободу в браке, но не могла отрицать, что ей нужен мужчина — молодой, красивый, искушенный в любовных делах.

Белла перевернулась и зарылась лицом в подушку, словно могла убить все подобные глупости, но ее мысли не задохнулись, а понеслись обратно через все мучительные воспоминания.

Его взгляд захватил в плен ее взгляд, точно так же, как та шелковая шаль поймала ее в ловушку и плотно притянула к стройному, упругому, горячему телу, отделенному от ее тела лишь скудной тонкой одеждой.

Его губы были горячими и властными — совсем непохожими на губы Тома Фицменнерса.

Но немного похожими на губы капитана Роуза.

Она забыла о том поцелуе. Тот тоже был украден, но больше никаких совпадений не было, так почему ей кажется, что в них есть что-то общее?

Возможно, из-за темной щетины. Пастух был небрит, потому что изображал крестьянина; капитан Роуз — потому что был капитаном. Не крестьянином, но и не того ранга, чтобы присутствовать на Олимпийской пирушке.

Белла взбила подушку. В жизни Беллоны Флинт нет места для беспутного легкомыслия, и лучше всего, чтобы это так и оставалось.

Глава 8

После затянувшегося вечера Белла встала позже обычного. Она снова перебирала в уме все происходившее на празднике, отчаянно отыскивая какую-либо пикантную новость для леди Фаулер и предчувствуя, что сестры Драммонд будут издеваться над ее неудачей.

Белла быстро надела одно из унылых, практичных платьев Беллоны, подавив тоскливое воспоминание о тонком платье и еще более неуместное воспоминание о том, как на нее в том наряде смотрели мужчины.

Горничной Китти не доставляло удовольствия стремление Беллы выглядеть старше и непривлекательнее, и она всегда отворачивалась, когда Белла накладывала на лицо крем, который придавал коже землистый оттенок, и другой, более темный, делавший ее глаза ввалившимися.

Пожав плечами, Белла прилепила на нос маленькую бородавку, а потом плотно стянула наверх волосы и убрала их под простой домашний чепец.

Она проделывала это уже в течение нескольких месяцев и не испытывала отвращения, но сейчас, взглянув в зеркало, скорчила рожу Беллоне Флинт. Прошлым вечером Белла была самой собой, была хорошенькой, и мужские взгляды подтверждали это…

Только подумать, куда это может завести!

— Вот так. — Белла закрепила булавкой небольшую плоскую шляпу. — Теперь весь день мне больше не придется думать о своих волосах. Это оставляет время на более важные, более полезные дела. Надеюсь, ты будешь продолжать читать, Китти.

— Да, мисс. — Китти, приводившая в порядок постель, обернулась к Белле. — Какую накидку, мисс?

Выглянув в окно, Белла увидела серое небо, соответствовавшее ее настроению.

— Шерстяную коричневую, Китти.

Надев кожаные ботинки, Белла направилась к двери.

— Простите, мадам.

— Да, Китти?

Белла оглянулась на девушку.

— Что мне делать с костюмом, мадам?

«Сжечь», — пронеслось у нее в голове с такой безжалостностью, что Белла вздрогнула.

— О, убери его куда-нибудь, — ответила она, отказавшись от этого решения и от всего, что связано с костюмом. — Никогда не знаешь…

У леди Фаулер все пошло так, как Белла и ожидала. Поведение Грандистона признали скандальным.

— Меня удивляет леди Джессингем. — Белла старалась найти что-нибудь ценное. — Она, очевидно, имела виды на Грандистона, не зная, что он женат. А так как он молочный брат герцога Айторна, возможно… ну…

— Что? — спросила леди Фаулер.

Леди Фаулер полулежала в шезлонге перед камином в своей спальне. Она почти не покидала свою комнату, в которой постоянно было неприятно тепло и стоял тяжелый запах.

— Возможно, они ее делили.

Белла все еще краснела, если приходилось произносить такие вещи.

Сестры Драммонд и другие леди затаили дыхание.

Когда Белла вошла, Мэри Ившем читала вслух, и у нее на коленях лежало еще несколько писем — должно быть, от сторонников леди Фаулер. Мэри появилась недавно — сестра викария после его смерти осталась одинокой. Белле очень нравилась тихая женщина средних лет, которая, как считала Белла, прекрасно все понимала и у которой глаза часто искрились юмором.

Другой леди была Силия Поттерсби, худая, ожесточенная вдова, никогда не признававшаяся, в чем причина ее озлобленности.

А в углу с шитьем сидела коренастая Агнес Хувер, которая на протяжении тридцати лет служила горничной леди Фаулер. Она едва ли сказала кому-либо хотя бы слово, но у нее часто был такой вид, словно она все это не одобряет. Однако Агнес была искренне предана своей хозяйке и ухаживала за ней с материнской нежностью.

— Они, вероятно, делили ее и даже в одной и той же постели, — с презрительной усмешкой сказала рыжеволосая Хелена Драммонд, старшая из сестер, — но у вас нет доказательств, Беллона. В любом случае это раскапывание грязи не пойдет на пользу делу.

— Тогда почему вы предложили пробраться на пирушку? — поинтересовалась Белла.

— Пробраться в дом герцога, — с хищной улыбкой поправила ее Хелена. — Это могло предоставить множество шансов.

Что же такое замышляли сестры Драммонд?

— Очень жаль, что мне ничего не удалось.

Осторожно взяв руку леди Фаулер, Белла ощутила, какой тонкой стала ее кожа.

— Нельзя выиграть все сражения. Сядьте рядом со мной, и послушаем Мэри. Ее голос так успокаивает.

Стул стоял слишком близко к камину, а у Беллы на лице и так уже начал выступать пот, и от несчастной умирающей леди исходил запах гниения.

— Простите, мадам, у меня дома небольшая неприятность. Одна из моих служанок… Я постараюсь вернуться позже.

Белла вышла, чувствуя себя виноватой перед теми, кого нищета загнала в дом леди Фаулер, но, оказавшись снова на свежем воздухе, ощутила огромное облегчение.

Торн встретил своего камердинера и наступивший день с угрюмым видом. Будь проклята Олимпийская пирушка и все, что с ней связано! Джозеф тихо двигался по комнате, как всегда, уважая настроение хозяина, но в данный момент это тоже вызывало у Торна раздражение.

— Завтрак, — распорядился он, выбираясь из огромной герцогской кровати.

Кровать принадлежала его отцу, и почему тому захотелось украсить все поверхности луковичным резным орнаментом, Торн себе не представлял, но по крайней мере орнамент не был непристойным.

Пьяница, заядлый картежник, увлекающийся скачками повеса — таков был второй герцог Айторн. Торн радовался, что никогда не знал отца. Он и сам был не святой, но не заходил так далеко, как предполагали некоторые.

Он пошел в гардеробную, чтобы принять душ, который установил там по образцу тех, что иногда устраивают на кораблях. Торн с удовольствием пользовался ванной, особенно огромной мраморной в подвале и особенно вместе с женщиной, но душ действовал эффективнее.

Некоторое время на пирушке было весело, пока все не превратилось в ад.

Черт бы побрал Кристиана и его бессердечную вновь обретенную жену. Но в самый глубокий круг ада Торну хотелось отправить Психею Джессингем. Она преследовала Кристиана в надежде поймать и добилась успеха, но много ли пользы ей это принесло?

Неужели она действительно собиралась использовать скандал, чтобы заставить Кристиана жениться?

Торн вытерся, расчесал волосы, надел банный халат и сел, чтобы побриться. Как безукоризненный герцог Айторн он брился дважды в день; как капитан Роуз позволял щетине расти и иногда превращаться в бороду. Щетина совершенно меняла его внешность.