И я подумала: «Я никогда не забуду того человека. Это всегда будет со мной».

Я отвернулась от него и бросилась на кровать. Мое тело содрогалось от рыданий.

Джервис прилег рядом, обняв меня:

— Скажи мне, Анжелет. Расскажи, что с тобой? Бремя моей тайны стало невыносимым. Я продолжала молча лежать, время от времени вздрагивая. Джервис обнял меня крепче:

— Анжелет. Чего ты так боишься? Скажи мне, что тебя гнетет?

Повернувшись, я уткнулась лицом ему в грудь и услышала, как говорю:

— Все из-за того, что произошло возле пруда. Это было давным-давно, но я ясно вижу это. Это уходит, а потом возвращается совершенно неожиданно. Со мной всегда будет так.

— Что? Расскажи мне.

Я глубоко вздохнула и выпалила:

— Из Бодминской тюрьмы убежал заключенный. Об этом много говорили, висели плакаты о розыске. Я привязала возле пруда лошадь Глорию, и подошел он. Я подумала, что это путник, который хочет узнать дорогу, а он вдруг совсем переменился… — Я вновь задрожала, очень ясно представив себе это. — Он взглянул на меня, протянул руку и схватил…

— О, Господи, — прошептал Джервис.

— Я знала, что он хочет сделать со мной. То, что он сделал с девочкой, которую уже убил. Я отбивалась, но была совсем ребенком, а он…

Я ощущала, как в Джервисе нарастает ужас, я просто физически ощущала это.

— Появился человек и спас меня. Он дрался с убийцей… Тот упал и ударился головой о камень. Я запомнила этот камень: он был частью стены, которую вы нашли, когда приехали на раскопки. Он был мертв, и мы сбросили его тело в пруд. Все думали, что ему удалось бежать, но это не так. Он и сейчас лежит на дне пруда, куда мы его столкнули…

Джервис молчал. Я понимала, что он слишком потрясен. Он просто прижимал меня к себе, потом начал произносить мое имя, называя меня маленькой, милой и любимой.

— Понимаешь, Джервис, я никому не говорила… Ты первый.

— Я рад, что ты рассказала мне это.

— Мне пришлось. Нужно, чтобы ты все понял.

— Я понимаю.

Мы долго молчали, а потом я спросила:

— О чем ты думаешь, Джервис?

— Я думаю об этом. Я не могу не думать об этом.

— Это было ужасно. Все произошло так быстро. До этого все было так просто, легко, а потом… Нам не следовало делать этого, правда?

Но, понимаешь, он начал драться с Беном.

— С Беном?

— С Бенедиктом. Он сказал, что этого человека в любом случае повесили бы за убийство и что такая смерть для него — благословение. Не думаю, что Бен так сильно переживал, как я.

— Ну, конечно. Его же не собирались изнасиловать и убить. Только не нужно так дрожать. Я прикажу принести вина, это успокоит тебя. Моя бедная, бедная Анжелет, и с тех самых пор ты несла такой груз!

Джервис дернул за шнурок колокольчика, затем, вернувшись ко мне, вновь обнял:

— Я рад, что ты рассказала мне все.

Тебе же постоянно приходилось держать это в себе.

Я кивнула:

— Я рада, что ты теперь все знаешь. Пару раз я чуть не рассказала об этом матери, но не смогла. Об этом знают только два человека — Бен и я, а теперь, разумеется, ты.

Он нежно поцеловал меня. Раздался стук в дверь: это был официант. Джервис заказал вина и вернулся ко мне.

— А где теперь Бен? — спросил он.

— В Австралии. Он отправился туда на поиски золота.

— И ты не слышала о нем все эти годы?

— Наверное, дядя Питер получает от него весточки.

— Моя милая бедная Анжелет.

Сколько же тебе было лет, когда это произошло?

— Десять, кажется.

— Бедное дитя!

— Джервис, мы поступили плохо? А что нам было делать? Ты понимаешь, мы не знали, что нам делать! Он лежал там, мертвый…

— Может быть, вам следовало сообщить о случившемся?

— Но Бен сказал, что нас обвинят в убийстве! Ты не слышал о моем дедушке? Его сослали в Австралию на семь лет за убийство, а оно произошло примерно при таких же обстоятельствах. Он странствовал с цыганами, и один мужчина попытался изнасиловать их девушку. Мой дедушка вступил с ним в драку и убил его! Его бы обязательно повесили за убийство, если бы у моей бабушки не оказался влиятельный отец!

Там, конечно, было другое дело. Раздался стук в дверь: принесли вино.

Выпей, — сказал Джервис. — Это тебя успокоит, и ты почувствуешь себя лучше.

— Рассказав тебе все, я уже почувствовала себя лучше.

— Я рад этому.

— Мне пришлось сделать это, иначе ты подумал бы, что я не люблю тебя.

Я, правда, люблю тебя, Джервис. Я хочу, чтобы у нас все было хорошо. Просто это как-то нахлынуло на меня.

Я пила вино, а он обнимал меня:

— Ты не должна терзаться: все это было очень давно. Ты должна выбросить все из головы.

Я вздрогнула:

— Неужели такое можно выбросить из головы?

— Я думаю, со временем это получится. Ты уже сделала шаг в этом направлении. Я ведь с тобой на всю жизнь для того, чтобы помогать тебе, заботиться о тебе.

— Просто чудесно думать об этом.

Джервис забрал у меня пустой бокал и поцеловал меня:

— Ты не сделала ничего плохого. Ты помогла спрятать тело — это правда. Возможно, это и в самом деле был лучший выход. Он погиб случайно, и сам был виноват в этом. Ты должна забыть.

— Я пыталась. Я забываю, надолго, а потом это возвращается ко мне.

— Это оставило шрам, я понимаю, но мы залечим эту рану. Я буду помогать тебе забывать. Я сделаю все возможное, чтобы ты была счастлива. То, что ты испытала тогда, было отвратительно, но в этом мире существует и отвратительное. У тебя это связалось с тем, что делают любящие люди, но поверь мне, здесь нет ничего общего. Я сделаю так, что ты поймешь, а узнав разницу, больше не будешь бояться.

Джервис был очень нежен, и я почувствовала, что он снял с меня бремя. Тайна больше не тяготила меня, потому что я поделилась ею, и мне стало легче.

Я никогда не забуду эту первую брачную ночь. Джервис все прекрасно понимал. Его главным достоинством было то, что он уважал чувства других людей и умел поставить себя на их место, относиться к ним с состраданием. Облегчая жизнь для себя, он одновременно облегчал ее и для других. Его сострадание и понимание были целительны для меня.

Я пролежала в его объятиях всю ночь — просто так. Он понимал мои чувства, что мне нужно избавиться от ужаса, преследовавшего меня. Я должна была понять разницу между похотью и любовью до того, как мы станем любовниками. Позже я поняла, как мне с ним повезло, сколь многим я обязана Джервису.

Наконец, я уснула, успокоенная тем, что разделила с ним свою тайну.

* * *

Мы путешествовали по Франции и остановились на постоялом дворе в предгорье. Это была деревушка в миле от большого модного курорта на побережье. В студенческие годы Джервис останавливался там, и с самого начала было ясно, что мадам Бужери неравнодушна к нему.

Мадам Бужери была полновластной хозяйкой постоялого двора. Альфонс, ее муж, был маленьким человечком, давно убедившимся, что его жена требует абсолютного повиновения. С ними жили дочь и зять. Все семейство работало в заведении.

Мадам обычно сидела за прилавком, разложив перед собой бумаги, — строгая женщина, одетая в черное. Она носила агатовые серьги и такое же ожерелье. Ее седеющие волосы были зачесаны назад и на затылке собраны в узел. Все относились к ней с необыкновенным почтением — от мальчика на побегушках до самого важного гостя.

Постоялый двор очаровал меня с первого взгляда. Казалось, он катится со склона холмы. Тут были конюшня и несколько лошадей, поскольку в таком месте без них было не обойтись, и гости могли брать их напрокат. Сам дом был сложен из серого камня, а на террасе расставлены плетеные кресла, сидя в которых можно было наслаждаться великолепным пейзажем. Живописные аллеи были аккуратно обложены камнями. Везде было полно цветов, и куда ни глянь, цвели роскошные бугенвилли и олеандры.

Под нами виднелись небольшие домики с белыми стенами, розовыми крышами и зелеными ставнями, прикрывающими окна от ослепительного солнца. Это было действительно очаровательное место.

В течение многих лет мадам доводилось принимать множество гостей из Англии, и она очень гордилась знанием английского языка. Если мы обращались к ней на французском, она непременно желала ответить на английском. Джервиса это смешило, и он пытался заставить ее перейти на родной язык. Она, похоже, требовала от него того же самого. Любопытно было слушать их — его французский был достаточно сносным, чего нельзя было сказать об ее английском, одна оба не желали уступать.

Нам отвели комнату с балконом, с которого открывался прекрасный вид — идеальное место для медового месяца. Никогда с той самой поры, когда случилось это ужасное происшествие, я не чувствовала себя так спокойно. Казалось, с тех пор, как я поделилась своей тайной с Джервисом, ее значение резко уменьшилось.

Иногда мадам Бужери собирала нам еду — хлеб с сыром, фрукты и вино, и мы отправлялись верхом в горы. Мы постоянно смеялись и много говорили. При упоминании о случившемся у пруда я уже больше не содрогалась. Благодаря Джервису я сумела взглянуть на происшедшее no-другому. Мне удалось в самый последний момент избежать смертельной опасности — и это главное. Наверное, с нашей стороны было бы разумней сообщить о случившемся вместо того, чтобы избавляться от тела, но осуждать нас с Беном было трудно, — в этом Джервис сумел убедить меня. Со всем этим давно было покончено, изменить что-либо было уже невозможно. Самым разумным было забыть об этом.

Именно в эти счастливые дни и произошло неизбежное. Конечно, Джервис был убежден, что это случится, но нужно было отдать ему должное — он хранил сдержанность и спокойствие столько, сколько было необходимо. Теперь наша любовь стала полноценной, и я была счастлива, что взаимоотношения с мужем так обогатились. Мои привидения покинули меня, ужасное происшествие ушло в далекое прошлое, и над моей жизнью больше не нависала страшная тень. Я чувствовала, что счастлива.

Настал день, когда мы решили посетить город. Там царила совсем иная атмосфера. В городе было несколько больших отелей, бульвар для прогулок, заполненный фешенебельной публикой, и уличные кафе со столиками под разноцветными навесами, где посетители потягивали свои аперитивы. Солнце сверкало на поверхности воды, заставляя ее ослепительно сиять. Джервис пояснил мне, что это — один из самых модных курортов, на котором отдыхают в основном англичане.

Мы уселись за один из столиков кафе «Золотое яблоко». Я пила свой аперитив с таким видом, словно это было для меня самым обычным делом.

— «Золотое яблоко»… Любопытно, отчего его так назвали? — спросила я.

— Золотые яблоки очень популярны во всем мире с тех пор, как кто-то кому-то вручил этот фрукт.

— Это Парис. Ему нужно было избрать самую красивую женщину, и его выбор пал на Афродиту, но там была еще две соискательницы титула.

— Наверное, для этих двух неудачниц он стал слишком хорош?

— Бедняга, а что ему оставалось делать? Ведь ему следовало сделать выбор.

— Он поступил глупо с самого начала, ввязавшись в эту ситуацию.

— Вообще в классических легендах яблоки — самый популярный фрукт.

— Тяжелым должен быть золотой самородок величиной с яблоко. Интересно, нашел что-либо подобное твой друг Бен?

— Не думаю, иначе мы бы об этом давно бы услышали.

Это было просто чудом: я могла говорить о Бене без тягостных ощущений, без ужасных воспоминаний.

— Полагаю, владельцы этих мест любят напоминать людям о таких вещах. Возможно, название «Золотое яблоко» должно вызывать мысли о том, что все дамы, приходящие сюда, красивы, как Афродиты, а мужчины справедливы, как Парис. А уж в твоих краях легенды — просто хлеб насущный.

Я вспомнила о нейкерах, добывавших золото в оловянной шахте, и о том, как мы с Беном отдыхали на пустоши, и рассказала Джервису наши легенды. До чего же было приятно погружаться в воспоминания, не окрашенные страхом. И это сделал возможным Джервис!

Выйдя из кафе, мы отправились на прогулку и дошли до круглого здания, перед которым был разбит сад, в котором цвели уже ставшие привычными для меня экзотические цветы.

— Что это за здание? — спросила я.

— Казино.

— Значит, это здесь играют в азартные игры?

— Не заглянуть ли нам туда?

Тогда мне это показалось просто любопытным, я совсем забыла предостережения леди Мэндвилл.

Внутри было множество людей, играющих в какие-то игры, совершенно незнакомые мне.

Некоторое время мы с Джервисом наблюдали за большим столом, где было расположено вращающееся колесо. Я заметила, как напряжены лица людей, как они неотрывно наблюдают за какими-то цифрами. Потом колесо остановилось, и крупье лопаточкой подгреб к себе жетоны. Все это было совершенно загадочно, но, тем не менее, я заметила, что Джервис разволновался.