Элизабет Хойт - Таинственный спаситель

Кристофер задумчиво наморщил носик.

— Пять?

— Да? Проверим твою догадку?

Кристофер энергично закивал.

— Тогда, пожалуйста, раздели наши сказочные пирожные поровну.

Уинтер пил чай маленькими глотками и наблюдал, как Кристофер осторожно выкладывает по пирожному на каждую тарелку по очереди.

— Хорошо, — сказал Уинтер, — теперь…

— А мы, в конце концов, сможем когда-нибудь съесть эти пирожные? — пробормотала Изабель, глядя на свою тарелку.

— Терпение, леди Бекинхолл. Обучение не терпит поспешности, — пожурил он ее. Она бросила на него взгляд, обещающий возмездие. — Итак, Кристофер, ты можешь сосчитать пирожные на своей тарелке?

Кристофер посчитал.

— Четыре.

— А нас трое, — подсказал Уинтер. — Три раза по четыре будет?..

Глаза Кристофера заметались между тарелками, потом все его маленькое личико осветилось.

— Двенадцать! Три раза по четыре будет двенадцать, мистер Мейкпис!

— Совершенно верно, Кристофер, — одобрительно сказал он. — И теперь, леди Бекинхолл, мы можем съесть наши пирожные.

— Ура-а-а! — вскричал Кристофер и попытался запихнуть пирожное в рот целиком.

М-да. Манеры за столом — тема, которую им еще предстоит обсудить.

Он понаблюдал, как Изабель откусила маленький кусочек, слизнула крошки из уголка рта, и почувствовал напряжение в паху. Он считал, что хорошо скрывает эмоции, но жить в одном доме с ней, есть за одним столом — как она настояла — да даже просто дышать одним воздухом было настоящей мукой.

Уинтер решительно откусил кусочек пирожного и стал жевать. Он поклялся больше не заикаться о браке, пока Изабель не привыкнет к этой мысли. Очевидно, на ее взгляд, он сделал предложение слишком рано. Поэтому должен запастись терпением и ждать, постепенно давая ей свыкнуться с его присутствием в ее жизни. И, решил он, будет лучше в это время воздержаться от близости. Решение, о котором он уже начинал жалеть.

— Хотите еще чаю? — Изабель наклонилась, чтобы подлить себе в чашку, тем самым открывая ему чудесный вид своей груди. — Мистер Мейкпис?

Он вскинул глаза. Она невинно моргала, глядя на него.

— Да. Да, конечно.

Это ожидание может убить его.

Она улыбнулась, подливая чаю в его чашку.

— Надеюсь, вы находите свои комнаты удобными?

— Вполне. — Он слишком поспешно сделал глоток и обжег язык.

— Вид вам нравится?

Его окна выходили на кирпичную стену.

— О да.

Она похлопала ресницами поверх края своей чашки.

— А кровать? Она мягкая и… податливая?

Он чуть не поперхнулся куском пирожного.

— Или вы предпочитаете более твердую постель? — мило поинтересовалась она. — Ту, которая не поддается слишком скоро?

— Я думаю… — Он сузил глаза. — …что тот матрац, который у меня на кровати, идеален. Но скажите, миледи, какой матрац предпочитаете вы: мягкий пуховый или тот, что… потверже?

Это произошло очень быстро, но он увидел: взгляд ее метнулся к его паху, потом снова вверх. Если прежде там нечего было видеть, то теперь определенно было что.

— О, я люблю жесткий матрац, — промурлыкала она. — Хорошо согретый и готовый к долгой скачке.

Его ноздри непроизвольно раздулись, ибо он мог бы поклясться, что чувствует ее запах — запах возбужденной женщины. Если б они были одни, если б поблизости была кровать или даже…

— А почему вы скачете на своем матраце, миледи? — спросил Кристофер с набитым ртом. — Я в своей кровати сплю.

— Э… — Изабель прищурилась, пытаясь сообразить, как ответить на этот невинный вопрос.

— Леди Бекинхолл тоже спит в своей кровати, Кристофер, — спокойно отозвался Уинтер. — А теперь запомни, что нельзя разговаривать с набитым ртом, и выпей еще чаю.

Мальчик с готовностью протянул свою чашку.

Уинтер наполнил ее, стараясь не глядеть на Изабель. Если бы он мог так же легко отвлечься, как отвлек Кристофера…

Той ночью Изабель лежала в кровати, до подбородка натянув шелковое одеяло, и спрашивала себя, что она делает. Она отказала Уинтеру — прямо и решительно сказала, что не может выйти за него замуж. Любой другой мужчина встретил бы этот отказ с облегчением: можно было бы продолжать тайную связь с ней без каких-либо обязательств. Тогда у него был бы выбор: либо продолжать жить как раньше, либо все прекратить.

Вместо этого он перебрался к ней в дом.

Она не наивна. Мужчина упрям и горд. Он не отказался от своей нелепой мысли жениться на ней. Возможно, он и в самом деле любит ее.

Она закрыла глаза, сердце болезненно сжалось от страха. До сих пор она не позволяла себе думать об этом. Было слишком пугающе. Она не такая, как он — человек, способный на глубокие чувства. Она отгораживалась от каких бы то ни было сильных эмоций почти всю свою жизнь. В глубине души Изабель знала: она просто не достойна его любви. Однажды он поймет это, и тогда…

Она не услышала ни звука, но почувствовала какое-то движение, смещение воздуха в комнате, тепло от чьего-то присутствия.

Изабель открыла глаза. Он был тут, в изножье кровати, со свечой в руке, одетый только в рубашку, бриджи и жилет.

— Прости меня, — прошептал он, ставя свечу, — я не смог удержаться.

Она приподнялась на локтях, сердце забилось быстрее, когда увидела, как он расстегивает жилет.

— Вообще-то это странно, — проговорил он, будто размышлял вслух. — Я отличаюсь завидным самообладанием, как правило. Мне девять лет удавалось хранить тайну Призрака и от друзей, и от семьи. Я не часто выхожу из себя. Я стойко переносил ранения и никогда ни словом, ни действием никому не выдавал этого, даже если приходилось самому промывать и зашивать рану.

Он повел плечами, сбрасывая жилет.

— С объективной точки зрения, думаю, мы можем согласиться, что я владею собой лучше, чем мужчины в среднем. Я был, в конце концов, девственником, пока не встретил тебя, и такое положение вещей меня вполне удовлетворяло.

Он свернул жилет и положил на стул.

— Но потом я встретил тебя, и все полетело к чертям, включая, похоже, все мои правила поведения, и это, я думаю, всецело твоя вина.

Это возмутительное заявление развязало Изабель язык, хотя до сих пор она молчала.

— Моя вина?

Он кивнул, мрачный, как судья.

— Именно. Давай взглянем на факты. Ты присоединилась к Женскому комитету помощи приюту для сирот и подкидышей и тут же принялась меня провоцировать.

Она села на кровати, зачарованная как ходом его мысли, так и тем, что он сейчас снимал рубашку. Ей-богу, этот торс, наверное, станет самым привлекательным на свете.

Не то чтобы она собиралась ему об этом говорить.

— Провоцировать?

— Провоцировать.

Он сложил и рубашку, при этом мускулы у него на руках перекатывались так невозможно отвлекающе.

— Маленькие колкости, лукавые взгляды, дававшие понять, что ты снова сочла себя умной, метнув в меня очередную стрелу, низкие, провоцирующие вырезы.

Изабель непроизвольно взглянула на свой бюст.

— Мои вырезы не были провоцирующими! — Ну не все время по крайней мере.

— Были. — Он сурою посмотрел на нее, расстегнул пуговицы ширинки. И она чуть не забыла, о чем они спорили. — Я уж не говорю о последующих двойственных договоренностях, уроках флирта и уроках танцев, во время которых ты использовала любую возможность, чтобы дотронуться до моих ягодиц.

— Я никогда, никогда не дотрагивалась до твоих ягодиц. Намеренно. — Она широко открыла глаза и устремила на него потрясенный и невинный взгляд, который растопил бы сердце даже испанского инквизитора.

Уинтер грозно сдвинул брови и стащил бриджи вместе с подштанниками, обнажив восставший фаллос, который вздымался, чуть ли не вертикально и доставал до пупка.

— Ты, — проговорил он тихо, с угрозой, приближаясь к кровати, — распутная соблазнительница невинных молодых людей, слишком неискушенных, чтобы избежать твоих уловок, даже если бы хотели.

Он так внезапно очутился на кровати и навис над ней, что Изабель взвизгнула.

Опираясь на одну руку, он другой повел от ее шеи вниз, между грудей, через живот к венериному холмику, где по-собственнически широко распластал пальцы. Несколько мгновений он просто смотрел на свою руку, накрывшую средоточие ее женственности.

Потом взгляд его поднялся к лицу, и она увидела, что дразнящий блеск пропал из глаз. Они стали темными-претемными, почти черными.

— Как я мог не поддаться на твои уловки? Как мог не подпасть под твои чары? Стоит ли удивляться, что я сейчас здесь?

Она сглотнула, ибо никогда не видела его в таком настроении. До нее теперь дошло, что скрывали все его прежние шутки, и он вправду, похоже, почти негодует из-за ее «чар».

— Чего ты хочешь?

Веки его опустились, когда он устремил взгляд на ее губы.

— Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.

Он не ждал ни ответа, ни разрешения, просто завладел ее ртом, открыв свой так широко, словно хотел ее проглотить.

Как будто мог сделать ее своей.

Он лизал и покусывал ее губы, не позволяя ей действовать решительно. Контролируя и направляя их любовные ласки. Она ощущала обнаженную грудь под своими ладонями, сильное, возбужденное биение сердца. Его жар, его напряжение окружали ее со всех сторон, и все же ей не удавалось притянуть его к себе окончательно. Заманить его язык в свой рот.

Она неудовлетворенно застонала под его чувственным натиском и услышала, как он усмехнулся.

Изабель дернула головой и вонзила ногти ему в грудь.

— Нет, — сказал он твердо, как ребенку. — Сегодня я тот, кто командует, миледи. Я тот, кто повелевает.

Он поднялся над ней, сильный и быстрый, ухватил за бедра и перевернул.

— Ох! — Она попыталась подсунуть под себя руки, но теперь он налег на нее всем телом, вдавив в матрац. — Уинтер, пусти меня.

— Нет, — пробормотал он ей в ухо. Его горячее дыхание шевелило волосы у нее на виске, и он нежно убрал локоны. Погладил ее по волосам так, словно у них впереди была куча времени.

Словно его горячая плоть не прижималась настойчиво к ее ягодицам.

На ней была только шелковая ночная рубашка, тонкая, как паутинка, и она не мешала ощущать его тело на своем. В сущности, она даже обостряла ощущения, позволяя ему скользить по ней с восхитительным, возбуждающим трением.

— Я обожаю твои волосы. Ты знаешь это? — прошептал он. — Я мечтал о них в своей одинокой монашеской постели, эти длинные пряди цвета красного дерева обвивали меня во сне. Я просыпался возбужденный, страдающий и проклинал тебя.

Он вжался в нее чреслами, восхитительно скользнув по ней возбужденной плотью, словно подчеркивая свои слова.

Она почувствовала, как сердцевина ее сделалась горячей и расплавленной, однако облизнула губы и бросила ему вызов.

— Я тебе не верю. Никогда не слышала, чтоб ты ругался, даже когда тебе было больно.

— Я считаю грехом поминать имя Господа всуе, — сказал он, отводя ее волосы в сторону и обнажая шею. — Но ты доводишь меня до греха.

Его рот касался ее кожи в нежном местечке на плече у основания шеи. Он лизнул ее там, будто пробуя на вкус, будто экспериментируя. Затем вдруг сильно прикусил острыми зубами, и она охнула.

— Я сделал тебе больно? — пробормотал он ей в шею.

— Нет, — ответила она чуть дрожащим голосом, ибо это была правда: несмотря на агрессивность, Уинтер всегда нежен с ней, всегда сознает, что крупнее и сильнее.

— А ты делаешь мне больно, — сказал он. — Ежедневно. Ежечасно. Секунда за секундой.

— Мне очень жаль. — Изабель попыталась повернуться, чтобы взять его лицо в ладони и сказать, что она ненамеренно, правда. Она лишь делает то, что считает лучшим для них обоих.

Но очевидно, он наконец-то утратил свое бесконечное терпение.

— Нет. — Он вновь укусил ее, как жеребец, наказывающий кобылу. — Сегодня будет по-моему.

Он пробежал ладонями вниз по ее бокам, скользя по шелку, пока не нашел край рубашки. Потом потянул ее вверх — медленно, дюйм за дюймом, дразня ощущением каждого кусочка кожи, открывающегося ночному воздуху.