Рене почувствовала, как холодок пробежал по спине. Она выпрямилась еще больше и замерла.

— Да, — прошептала девушка. — Это тоже правда. Было именно так, как я сказала.

— И вы говорили, — продолжал Тайрон спокойным голосом, — что он размещал сокровища в хранилищах собственного банка и держал их там до тех пор, пока не приходило известие, что с тем или иным семейством покончено навсегда. А потом он объявлял, что это отныне его личная собственность.

— Простите, месье, но я не совсем вас понимаю…

— У Эдгара Винсента нет никакого банка. Банк есть у вашего дяди, мамзель.

— У моего дяди?

— Но это не то, чем можно бы похвастаться в обществе джентльменов, — криво усмехнулся Тайрон. — Лорд Чарлз Холстед, граф Пакстон, владеет одним из самых больших банков в Лондоне. Во времена его отца этот банк был одним из самых солидных и уважаемых, но поскольку не произошло слияния с компаниями Лестера из-за строптивости вашей матери, владельцу банка пришлось иметь дело с разного рода сомнительной клиентурой. Со спекулянтами, — он снова усмехнулся, готовясь произнести следующее слово, — и ворами. Управляющие не задают никаких вопросов о происхождении денег и не разглашают чужих тайн, а это чрезвычайно удобно клиентам. Конечно, все делается за определенную мзду.

Рене удивилась.

— Откуда у вас такие сведения, месье? — потрясенно спросила она.

— Дело, которым я занимаюсь, — а вы знаете, каким именно, — целиком зависит от объема и качества полученной информации. Например, я знаю, что Рос и Винсент прошли вместе довольно длинный путь. С полковником Росом случилась неприятность в ранней молодости: он имел дело с молоденькой женщиной и настолько жестоко избил ее, что она умерла от побоев. Если я ничего не путаю, семейство Роса выкупило его, он пошел в армию в надежде скрыться на некоторое время, чтобы вонь, которая поднялась в связи с этой историей, улеглась. Винсент, как я подозреваю, так или иначе был вовлечен в то неудачно закончившееся развлечение, потому что внезапно стал обладателем больших денег. Винсент запросто вынимал из кармана наличные, чего раньше за ним не водилось. Скорее всего это была награда за молчание. Возможно, он начал дела на черном рынке и там пустил деньги в оборот, приумножая их. Ваш дядя тем временем проиграл свое состояние и по уши влез в долги, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как красть со счетов своих клиентов. Винсент был одним из обворованных.

Рене порывалась прервать его, но Тайрон поднял руку, не позволяя ей этого.

— Самое смешное, по-моему, дальше. Предположим, когда Роса послали во Францию бороться — из благородных побуждений — за сохранение монархии, он попал в среду богатых, охваченных паникой аристократов, готовых заплатить сколь угодно, чтобы ускользнуть вместе с семейством из объятий мадам Гильотины. Он договаривается со своим старым другом Винсентом, который занимается контрабандой и чьи баркасы регулярно пересекают канал, перевозя духи и коньяк. Винсент, в свою очередь, договаривается с Пакстоном, владельцем банка с надежными хранилищами и маленькой слабостью — тягой к воровству, которой можно воспользоваться. Вот прекрасная схема, с помощью которой они наживаются на процентах, занимаются контрабандой, обеспечивают устойчивый приток денег и время от времени получают солидный куш, когда выясняется, что аристократы, состоявшие с ними в сделке, никогда уже не востребуют свои сокровища обратно.

— Но это…

— Воровство? — Тайрон опередил ее, подсказав слово, чтобы она не искала его. — Они, вероятно, рассматривали это как плату за риск. Вот я и думаю: а как они на самом деле должны были поступить с невостребованным золотом? Отдать французскому правительству? Отдать нашему правительству? Какой бы вариант они ни выбрали, любой бы открыл, что они занимаются контрабандой. А каждый знает, что ожидало бы лорда Пакстона за то, что он наживается на войне. То же, что Уильяма Пита. И возможно, если бы не мое появление на дороге пять месяцев назад, они бы продолжали заниматься контрабандой и крали бы безнаказанно.

Глаза Рене впились в него, словно магниты. Синие магниты вытягивали истину из Тайрона Харта.

— Как вы знаете, однажды ночью я ограбил вашего жениха, и взял я тогда не только брошку. При нем было много драгоценных вещиц и золота, и все это он, вероятно, вез из Лондона в более безопасное место, подальше от агентов, которые могли бы поинтересоваться, куда исчезают все невостребованные богатства. После грабежа я пробовал пристроить некоторые вещицы и вскоре узнал, что посредник, с которым я имел дело, мертв, а новый, узнав, что обчищен Эдгар Винсент, наотрез отказался помочь мне. Рос перебрался в Ковентри, чтобы разделаться со мной, и поклялся использовать все средства, которые есть в его распоряжении, чтобы избавить округ от напасти, известной под именем Капитан Старлайт.

— И вместо того чтобы уйти с его дороги, вы подстрекаете полковника Роса гоняться за вами? Поэтому он угрожает повесить моего брата за преступление, которого тот не совершал, а меня использует, чтобы соблазнить вас и вывести из тени на свет? А потом вы убьете друг друга? Очень мудро, месье. Достойное подтверждение цивилизованности англичан.

— Ох, — пробормотал он. — Вот кинжал, которым вы владеете весьма искусно, мамзель. И перед вами — смертельно раненный.

Рсне не отрывала от него разгневанных глаз, а он прижал свою руку к сердцу, как бы ища сочувствия.

— Если все, что вы рассказываете о моем дяде и о других, правда, почему мы не можем пойти к представителям власти и обличить их?

— Мы?

— Я, — поспешно исправила неловкость Рене. — Анту-ан и я, — добавила она тут же.

— Что вы сообщите им? То, что вы подозреваете вашего дядю, лорда Чарлза Холстеда, графа Пакстона, благородного члена парламента, в мошенничестве, в том, что он открыл хранилища банка французским аристократам, пытающимся уберечь свое имущество от казны революционного правительства? Вы сообщите им, что полковник Бертран Рос, раненый герой и ветеран войны во Фландрии, нажился на эмигрантах? Или то, что Эдгар Винсент, человек, обеспечивающий непрерывную поставку французского коньяка и лионского кружева половине лондонского общества, виновен в желании жениться на вас, осиротевшей красавице? Разве это преступление? Без доказательств их виновности ничего не сделать, мамзель. Но и с доказательствами на вас бы так нажали… Нашлось бы немало присяжных, чьи сыновья сражаются и умирают от французских мушкетов, и они обвинили бы вас в несправедливых наветах. Я, может быть, не прав, но закон, как мне представляется, закрывает глаза на воров, которые крадут у врагов государства. Некоторые даже поощряют это, неофициально, конечно.

— А вы, месье?

— Что?

— Поощряете воровство у врагов вашей страны?

— Вы имеете в виду, что дли меня остановить французского дворянина на дороге и ограбить его до подвязок — менее ужасное преступление, чем обчистить какого-нибудь толстого англичанина? — Тайрон Харт улыбнулся, его глаза слабо блеснули. — Нет, мамзель. Я не могу выдвинуть этот мотив в оправдание своим поступкам, — его голос стал заметно мягче, — хотя именно это, я думаю, вы хотели услышать. Видит Бог, много лет я не обращался к своей совести, и это чистая правда, как та, что я сейчас вижу вас перед собой. Ни больше ни меньше.

— Вор, который играет на фортепьяно так, что может заставить и ангелов плакать, — пробормотала она, вставая, — человек, который пьет прекрасный бургундский кларет и изображает клоуна, чтобы удовлетворить свое чувство юмора? Если это все, на что вы способны, кем вы можете быть… тогда мне жаль вас, месье, потому что в ваших глазах я увидела гораздо больше возможностей. — Рене повернулась и медленно пошла к двери.

— Это еще одна серьезная ошибка, мамзель, — думать, будто вы узнали меня. Или хотите изменить меня.

Его голос остановил Рене, она оглянулась и посмотрела туда, где лежал Тайрон Харт, словно упавший с неба архангел.

— Нет, месье. — Она грустно улыбнулась, — Я никогда не совершу такой ошибки. Обещаю вам.

Глава 20

Рене захлопнула дверь, как вдруг поняла, что не взяла свечу. Она подумала, не вернуться ли ей, но, выйдя с такой победой из комнаты, так эффектно произнеся последнюю фразу, девушка не могла переступить гордыню: Тайрон наверняка встретил бы ее насмешливой улыбкой.

Рене поднималась и опускалась по лестнице много раз за последние несколько дней, поэтому изучила уже каждый поворот, каждую ступеньку. Она была уверена, что Антуан оставил горящую свечу в одном из подсвечников у подножия лестницы. Но при каждом повороте свет истончался, словно бледный туман, и наконец Рене оказалась в полной темноте. Еще чернее было у поворота, который вел к зубчатым стенам крыши.

Рене стремительно спускалась, муслиновая длинная юбка то волочилась, словно хвост, то вздымалась белым облаком. Почти не дыша, она летела по знакомым ступенькам и вдруг наткнулась на высокую темную фигуру.

Она завопила так, что испугала Финна не меньше, чем если бы к нему с лестницы спустился белый призрак. Он поднял повыше тонкую свечу, прикрыв ее рукой, чтобы они смогли рассмотреть друг друга и убедиться: это они, а не затеявшие игры призраки.

— Мадемуазель Рене, — сказал с облегчением старый камердинер. — Я полагаю, это весьма опрометчивая затея — одолеть такую лестницу в темноте.

Ее сердце все еще колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит наружу. Рене приложила руку к груди и привалилась плечом к стене.

— Вас не было в комнате, когда я пришел за вами, и господин Антуан предположил, что вы можете быть здесь. — Он сделал паузу, чтобы отдышаться. — Коляски прибыли, мадемуазель. Ваши тетя и дядя с господином Винсентом уже тут, и много других людей — я не стал выяснять, кто они.

— Но… они не должны были появиться до завтра.

Рене вжалась в стену спиной, чтобы сохранить равновесие, и откуда-то из отдаленного уголка памяти явилось вульгарное ругательство, которое она и произнесла; Финн снова поднял повыше свечу и прищурился.

— Я понимаю, что вы и молодой господин слишком много времени провели в компании этого жулика. — Он поднес свечу к лицу Рене. — Он чем-то расстроил вас?

— Нет-нет. — Рене нахмурилась и покачала головой. — Но он дал мне богатую пищу для размышлений.

Без всякого предисловия Рене изложила Финну все, что услышала от Тайрона Харта о ее дяде, Росе и Эдгаре Винсенте.

— Честно сказать, мадемуазель, я никогда не любил вашего дядю, очень не любил, — объявил он Рене.

Рене долго сидела молча, ее взгляд блуждал, и Финн наклонился, чтобы попытаться поймать его.

— Мадемуазель?

— Да, — откликнулась она. — Я слышу тебя, Финн.

— Ну, — Финн вздохнул, — тут я должен согласиться с бандитом. Сейчас у нас нет никакого выбора, кроме как принять поражение и оставить это злосчастное место при первой возможности.

— Или украсть рубины самостоятельно, — медленно проговорила Рене.

— Прошу прощения?

— Мы сами могли бы украсть рубины, — повторила она и повернулась к Финну лицом.

— Украсть рубины самостоятельно? Вы надышались камфарой и разными травами? Вы провели в этой атмосфере слишком много времени? Или сама атмосфера башни виновата — она влияет на: ваши мысли? — Финн осторожно огляделся вокруг. — Говорят, все роялисты были слегка безумны — бросить вызов Кромвелю в сердце Англии!

— Возможно, я слишком долго стараюсь освободиться от боязни собственной тени, — сказала Рене запинаясь.

— О Мария и Иосиф! — пробормотал Финн. — Откуда у вас такой абсурд в голове? Да вы храбры безмерно!

— Я должна действовать смело и решительно с такими, как Рос и Винсент, — настаивала Рене, — но я испугана.

— Ну, милое дитя мое, все мы колеблемся и дрожим внутри перед лицом беды. С каждым человеческим существом происходит подобное. Даже он, — Финн энергично кивнул в сторону, — вероятно, чувствовал, как сердце трепещет в груди, раз или два уж точно, я уверен.

Она с сомнением посмотрела в темноту.

— Однако, Финн, если мы ничего не сделаем и просто снова убежим, я боюсь, что мы проведем так весь остаток жизни, постоянно будем убегать.

— Но… что вы предлагаете, мадемуазель?..

— Что я предлагаю? Мы должны обмануть их в их собственной игре. Вы говорите, у нас нет никакого способа доказать, что они украли драгоценные камни. Но если у нас есть рубины, то есть и доказательство, не так ли? Когда он дал мне в Лондоне камни, он совершил большую ошибку, позволив носить их публично, потому что я знаю, что некоторые французы, такие, как графиня де Трувиль, узнали гарнитур. Если их свидетельств недостаточно для английских властей, то агентов французского правительства это могло бы заинтересовать; их мало заботят английские суды и законы.

— Вы имели бы дело с такими людьми? С теми, кто преследовал ваше семейство и выгнал нас из дома?

— Если это единственный способ заставить заплатить за преступления — да.